Володька еще в школе был, что называется, с приветом.
Вахтерша отомкнула парадные двери. Фомин вышел на высокое каменное крыльцо с перилами каслинского литья, с витыми чугунными столбиками, поддерживающими вычурный козырек. Прямо против крыльца, на проезжей части, Фомин увидел синий «Москвич» с московским номером. Не его ли владелец поднимается по ступенькам музея навстречу Фомину? Интеллигентная внешность, мерзкая рыжая кепчонка — приметы сходились! Фомин остановился, и тотчас же встречный застыл, словно перед ним внезапно возникло препятствие.
— Санитарный день! — Владелец синего «Москвича» озадаченно сдвинул кепчонку на затылок, обнажив лысое темя. — Что за дурацкие шутки! — Он поглядел на Фомина, призывая повозмущаться за компанию. — Вы не знаете, что у них там стряслось?
— Стряслось? — простодушно переспросил Фомин. — А почему что-то должно обязательно стрястись? Санитарный день, вот и все.
— Санитарный день бывает по графику в конце месяца! — безапелляционно возразил человек в рыжей кепчонке. — Вам-то они объяснили, что у них стряслось?
— Мне? — Надо было что-то придумать, ведь этот тип видел, как Фомин вышел из дверей музея. — Мне они ничего не сказали, да я и не интересовался. Я даже табличку «Санитарный день» не заметил. Я сюда к приятелю забегал. — Фомину стало жарко от собственной длинной речи. И чего оправдывался? Буркнул бы невнятно, и все.
Выдумка насчет приятеля чуть не обернулась Фомину боком.
— У меня к вам просьба, — прицепился этот тип. — Ваш приятель не мог бы в виде исключения пропустить меня сегодня в музей?
Фомин сделал каменное лицо.
— Не выйдет. Тут у них строго. Я и просить не стану. Парень хороший, но все равно откажет.
— Обидно! — Тип натянул кепчонку на глаза. — Хотелось еще разок повидаться.
— Уезжаете от нас? — Фомин продолжал изображать простодушного путятинца. — Что за народ нынче пошел! Все куда-то спешат. А то пожили бы у нас. Или не нравится наш город?
— Нравится! Славный городок! — Тип отвечал в тон Фомину. — Но я уж тут не первый день. Пора и честь знать, как говорится у радушных хозяев.
Тип повернулся и пошел к своей машине. Открыл ключом дверцу, нажал внутри какую-то секретную кнопку и обернулся к Фомину:
— Товарищ, вам в какую сторону? Если в сторону базара, я могу подвезти.
— Вот спасибочки! — Фомин мигом был у машины. — Мне на Пушкинскую, за квартал не доезжая базара.
— Вот и прекрасно. Садитесь. Впереди, рядом со мной. Говорят, это в машине самое опасное место, но ведь мы едем недалеко, авось обойдемся без происшествий.
Пристегивая ремни, Фомин незаметно оглядел салон. Не видать никаких псевдомедвежьих шкур, кошек с горящими глазами, растопыренной пятерни на заднем стекле, не болтается куколка-талисман. Просто и строго. На таком фоне рыжая замшевая кепчонка выглядела как что-то неподходящее, чужое, от другой машины.
— Вас удивляет мой головной убор? — насмешливо осведомился владелец синего «Москвича». Он явно наблюдал за Фоминым. — Не удивляйтесь, это мой талисман. Когда я в этой кепке, ничего не случается.
Судя по тому, как этот тип вел машину, ему был необходим талисман самой внушительной силы. Однако и везучая кепчонка водителю не помогла. На углу Пушкинской синий «Москвич» был встречен истошным милицейским свистком. Тип тут же сел на тормоза. Фомину представилась возможность услышать тот жуткий скрежет, который вынудил Ольгу Порфирьевну распахнуть двери на балкон.
— Кто же так тормозит! — заорал Фомин.
— Еще ничего, обошлось, — бодро ответил тип. — А могло и занести. У меня правый тормоз сильнее левого.
Не спеша подошел инспектор ГАИ, откозырнул, представился.
— Ваши права.
Владелец «Москвича», выбравшись из машины, удрученно охлопывал карманы.
— Сейчас, сейчас… Куда они подевались? Наверное, на заправке выронил… Нет, вот они, пожалуйста. Разве я допустил нарушение?
Инспектор развернул водительские права.
— Вы, Спартак Тимофеевич, поехали на знак, запрещающий движение всех транспортных средств, кроме… Помните правила?
— Исключение составляет общественный транспорт, движущийся по своему маршруту.
— Знаете, а нарушаете, — отечески укорил инспектор. — Вы и у себя в Москве с правилами не считаетесь? Или там нельзя, а в Путятине можно?
— Капитан! — заюлил тип, подхалимски завышая чин инспектора. — Но ведь тут нет никакого знака. Вот и товарищ со мной ехал, он местный, а тоже никакого знака не видел.
— Не видели? — Инспектор призадумался. — Тогда прогуляйтесь назад полквартала и посмотрите.
— Охотно прогуляюсь! — вскричал тип и обернулся к Фомину: — Вы, товарищ, не вылезайте, я сейчас!
Инспектор покосился — кто же сидит в машине? — узнал Фомина и дружески заулыбался:
— Николай Павлович! Как же это я вас проглядел! Богатым будете, верная примета! — И окликнул водителя, покорно направившегося на поиски прозеванного знака: — Спартак Тимофеевич, вернитесь! Можете ехать. Только уж больше не нарушайте!
— Преогромное вам спасибо! — Спартак Тимофеевич влез в машину, нежно прижимая к груди возвращенные права. — И вам, товарищ, спасибо. Выручили! Вы, оказывается, тут человек известный!
Фомин смущенно посмеялся:
— У нас тут все известные. Городок-то маленький. А этот инспектор — мой хороший приятель.
— Смотри-ка! — Спартак Тимофеевич прищурился. — Везет вам на приятелей. И в музее приятель, и в ГАИ…
У нового кафе Фомин вылез из машины, сердечно поблагодарил водителя и, как бы в порыве приятных чувств, не пошел сразу по своим делам, а постоял, поулыбался вслед синему «Москвичу». Перед тем как повернуть во двор гостиницы, Спартак Тимофеевич оглянулся и приятельски приподнял-пришлепнул рыжую кепчонку.
Художников Фомин на месте не застал. Сквозь заляпанные известкой стекла видны были на первом плане деревянные козлы. В глубине стоял обшарпанный кухонный стол и по сторонам его четыре ящика. На столе Фомин разглядел водочную пустую бутылку, три стакана и четыре клочка газеты с остатками жареной рыбы.
«И это называется — они не пьют! — возмутился Фомин. — Вот и верь после этого женщинам. Но куда же девался четвертый стакан? Ведь за столом явно сидело четверо! Кто был четвертым?»
Придя в горотдел милиции, он первым делом позвонил в ГАИ. Для начала Фомин дружески посоветовал дежурному принять меры к путятинской сирени: она до того распустилась, что не видно дорожных знаков. Отдав дань служебному юмору, который ему всегда давался с трудом, Фомин поинтересовался, нет ли у автоинспекции каких-либо данных насчет находящегося сейчас в городе синего «Москвича» номер такой-то.
Данные о синем «Москвиче» нашлись. Четыре дня назад при въезде в Путятин, синий «Москвич» налетел на каменную тумбу. Правая передняя дверца оказалась немного помятой, но владелец на акте не настаивал, очевидно, машина у него не застрахована.
— А тебе он зачем нужен, если не секрет? — спросил дежурный ГАИ.
— Мне бы только фамилию уточнить. Отчество я знаю: Спартак Тимофеевич.
— Футболист! — Дежурный, несомненный болельщик команды «Динамо», посмеялся с кем-то у себя в комнате над последним поражением «Спартака», кого-то вызвал по радио и с оттенком в голосе — знай наших! — сказал: — Запиши фамилию — Коваленок. Не Ковалев и не Коваленко, а именно Коваленок. Хватит с тебя? Или еще что нужно?
— Спроси у своих, по какой причине он наехал на тумбу.
— По дурости. Делал разворот с заездом во двор, ну, и не учел, что у нас в городе по старинке на тротуарах у ворот тумбы.
— А тормоза тут не могли подвести? — не без умысла спросил Фомин.
Дежурный его умысел сразу заметил:
— Ты это к чему?
— К тому, что у синего «Москвича» правый тормоз сильнее левого.
— А ты откуда знаешь?
— От самого владельца. Вы бы ему посоветовали не пускаться в дальний путь с неисправными тормозами.
— По-нят-но… — протянул дежурный. — Толкаешь нас на такое дело? Не выйдет, товарищ Фомин. Но автолюбителю мы охотно поможем. Есть у нас в Путятине один умелец. Ни в одной столице мира не смогут так нежно выправить вмятины на автомобиле, как это делает наш дядя Вася. Заодно он и тормоза проверит. Золотые руки у мужика.
— Значит, поможете?
— Не исключено. Где живет твой клиент?
— В гостинице, — не очень-то уверенно сказал Фомин.
Впрочем, теперь уже известны имя, отчество и фамилия, можно справиться в гостинице, есть ли у них такой постоялец, Коваленок. Когда Фомин работал в Братске, там гремела бригада бетонщиков Михаила Коваленка. Михаил был родом из Белоруссии, с белыми, как лен волосами и бровями. А этот Футболист скорее на татарина смахивает. Брови густые, черные и глаза немного раскосые.
Фомину даже в мыслях трудно было складывать Спартака с Тимофеевичем да еще прибавлять Коваленка. Поэтому он условно, для себя, стал называть владельца синего «Москвича» Футболистом, хотя во внешности пятидесятилетнего лысого человека не было ничего спортивного, кроме пресловутой рыжей кепчонки.
«Кепчонка слишком приметна, — думал Фомин, сидя за своим столом, — а любой вор, прежде всего, старается не обращать на себя внимания. Тогда уж тем более — человек, который собирается украсть в музее ценную картину, не должен при въезде в город так глупо наезжать на тумбу и попадать на заметку в ГАИ».
Фомин пришел к выводу, что с Футболистом он, может быть, напрасно теряет время. Надо немедля отыскать, куда подевались художники.
V
Хотя Путятин и небольшой город, у председателя горсовета работы по горло. Колосков сам себе удивлялся. Какого лешего он бросил все дела и едет теперь неизвестно зачем в Нелюшку! Еще больше удивлялся он тому, что обе спутницы наперебой благодарили его за любезное приглашение. Они уверяли Колоскова, будто идея поездки принадлежит лично ему. Он в этом сильно сомневался, но их восторги мешали ему припомнить, с чего все началось.
Два отмененных совещания не шутка. Колосков мысленно прикидывал, как и когда он сможет отработать свой легкомысленный прогул. Выходило, что этот день поломает ему всю неделю.
Но мало-помалу настроение Колоскова улучшалось. Колосков разговорился со своими спутницами и почувствовал себя в ударе. Что ни скажет — все и умно, и метко, и тонко, и оригинально.

Он и не догадывался, насколько его успех как собеседника зависел от особой манеры Веры Брониславовны поддерживать разговор с интересующим ее человеком. Эта манера была проверена Верой Брониславовной много раз и на людях более опытных, чем путятинский председатель. Суть заключалась в том, чтобы слушать и слушать, не сводить восхищенных глаз, время от времени тонко хвалить и тут же обрывать себя, как бы в нетерпении узнать мнение собеседника, куда более ценное, чем ее собственное. В любом избранном обществе, среди умных мужчин и эффектных женщин, Вера Брониславовна никогда не пребывала в старушечьем одиночестве. С этой старой дамой можно было прекрасно поговорить о самом себе, а это нравится даже умным людям. Если к ней не подходили, то она, неразлучная с мужской тяжелой тростью, заметно прихрамывающая, направлялась к кому-нибудь малоизвестному и выражала ему свое восхищение. Для начинающих это много значит. Впоследствии не все обласканные Верой Брониславовной забывали о ее внимании, о ее особом чутье на истинный талант. Она и в самом деле помогала молодым талантам обрести уверенность. Среди молодых она была свой человек и добрый гений. Как-то незаметно она приобрела авторитет. Чем внимательнее она слушала своих собеседников, тем охотнее они следовали деликатным, ненавязчивым советам милейшей старой дамы.
Пока Колосков все больше убеждался в своем уме и обаянии, Ольга Порфирьевна, почти не принимавшая участия в оживленной беседе, углубилась в тоскливые мысли о случившемся в музее. Для нее это были еще и мысли о неминуемом уходе на пенсию. Во всем ее вина, во всем…
Дорога в Нелюшку шла лесом. Как все старые русские дороги, она с давних пор принимала на себя ношу куда тяжелее, чем могла. Брани в нее было вбито несоизмеримо больше, чем булыжника и щебенки — только этим и держалась с давних пор. Теперь же, когда дорогу закатали асфальтом, она строптиво норовила сбросить с себя тесную одежку. То разламывала асфальт трещинами, то вспучивала, то утягивала в провал. Нынешней весной промоина отхватила полшоссе не доезжая моста, перекинутого через глубокий овраг.
Шофер притормозил, огибая промоину:
— Каждый год чинят, а она опять! Тут место какое-то заколдованное. Название подходящее — Медвежий овраг.
— Медвежий овраг? — Вера Брониславовна очень взволновалась. — Пожалуйста, остановите машину!
Шофер остановил машину на мосту. Все вышли.
— Так вот он какой! — Вера Брониславовна остановилась у невысокого парапета. — Покойный муж мне столько рассказывал о Медвежьем овраге! Он ведь тут в юности хаживал пешком из Нелюшки в Путятин и обратно. Босой! Сапоги он нес в руках. Здесь, у оврага, он садился отдохнуть. Где-то внизу есть ключ с замечательно вкусной водой. Муж часто вспоминал этот ключ, особенно перед смертью. Все говорил: «Попить бы воды из ключа, она целебная…»
На мосту, опустившем бетонные слоновьи ноги на дно оврага, чувствовались холод и сырость земной глубины. Слышны были какие-то вековые шепоты деревьев и кустов в густой овражной чаще. И вроде бы просачивалось сквозь мерный шум деревьев слабенькое «буль-буль».
— Спустимся вниз? — предложил Колосков.
Вера Брониславовна указала на свою палку:
— Такие прогулки не для меня. И мне жаль ваш костюм, который так прекрасно на вас сидит. Вы можете его запачкать или порвать. — Она вздохнула. — Мы уж с вами постоим на мосту. И подождем нашего водителя. Он у нас самый молодой и одет по-спортивному. Ему, конечно, ужасно хочется напиться ключевой воды, я же вижу. — Она повернулась к шоферу: — Идите, идите. Мы вас подождем.
Шофер вовсе не горел желанием напиться из ключа. Он очень любил пиво, особенно чешское, и мог выдуть бутылок пять зараз, когда чешское пиво появлялось в буфете горсовета. Конечно, пил шофер не в рабочее время, а после.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12