Филипп ДИК
МУЗЫКАЛЬНАЯ МАШИНА


Поправив на коленях одеяло и устало прикрыв глаза, доктор Лабиринт
откинулся на спинку плетеного кресла.
- Итак? - изрек я, устроившись у камина и подставив руки теплу. День
был прохладный, но небо над Лос-Анджелеса было безоблачным. За скромным
домиком Лабиринта вплоть до видневшихся вдали гор простиралась нежная
зелень небольшого леса, создающего иллюзию этакой девственной чащи в
пределах городской черты.
- Итак? - повторил я. - Выходит, что Машина работает не так как вы
ожидали?
Лабиринт не ответил. Я обернулся. Старик задумчиво смотрел на
огромного серо-коричневого жука, медленно карабкающегося по одеялу.
Движения жука были медленны и величавы, в нем чувствовалось что-то
торжественное. Вскарабкавшись на вершину, жук исчез на другой стороне
одеяла. Мы вновь остались одни.
Лабиринт моргнул и посмотрел на меня:
- Нет, напротив, она работает и даже очень хорошо работает.
Я поискал глазами жука, но его нигде не было видно.
Повеяло полуденной прохладой и я придвинулся ближе к камину.
- Расскажите мне о ней, - попросил я.
Доктор Лабиринт, как и большинство много читающих и располагающих
большим запасом свободного времени людей, пришел к заключению, что
современная цивилизация идет по стопам Римской Империи. Я думаю, он увидел
зарождающиеся потрясения, уничтожившие в свое время греческую и римскую
цивилизации, и которые могут уничтожить наше общество и погрузить Землю во
мрак.
Обдумав это, Лабиринт начал размышлять о всех тех изящных и любимых
вещах, которые навсегда исчезнут во время смены эпох. Он размышлял об
искусстве, литературе, музыке и этикете, обо всем, что будет навсегда
утрачено. И ему стало ясно, что именно музыка - единственное из всех
великих и благородных искусств - погибнет первой и будет навсегда предана
забвению. Музыка - это самое хрупкое, деликатное и легко разрушаемое
искусство.
А Лабиринта это очень беспокоило, потому что он любил музыку, потому
что ему была противна мысль, что однажды в мире не будет Брамса и Моцарта,
благозвучной камерной музыки, ассоциирующейся с напудренными париками и
изысканными поклонами, длинными и изящными свечами, печально мерцающими в
полумраке.
Каким пресным и несчастным будет мир без музыки! Каким все вокруг
станет скучным и пыльным.
Именно тогда в его голове родилась мысль о музыкальной машине.
Однажды вечером, когда он сидел в глубоком кресле при тихо играющем
граммофоне, его посетило видение. Он ясно представил себе последний,
потрепанный, с загнутыми страницами, нотный справочник по симфониям
Шуберта для трио, валяющийся на полу некоего общественного учреждения,
кажется музея.
Бомбардировщик заходит в пике, падают бомбы, разбивая музей на куски,
рушатся стены, скрежещет бетон, шуршит штукатурка. Последний экземпляр
произведения исчезает под обломками, изорванный и перемолотый с мусором.
Затем, доктор Лабиринт четко представил себе, как партитура начинает
выбираться на поверхность, подобно засыпанному в норе кроту. Да, подобно
настоящему кроту с лапами, острыми зубами и неистощимой энергией.
Как бы все было иначе, если бы музыка обладала этим обычным,
повседневным инстинктом выживания, присущим каждому кроту и даже червяку!
Музыка смогла бы выжить, если бы ее можно было бы трансформировать в живые
существа, в животных с лапами и зубами. Если бы можно было построить
специальную Машину, чтобы она была способна превращать музыкальные
партитуры в живые существа.
Но доктор Лабиринт не был механиком. Он сделал несколько набросков и
с надеждой послал их в несколько исследовательских лабораторий. Однако
большинство из них было загружено работой по военным заказам. Впрочем, в
конце концов, он нашел людей, которых искал. Одному университету на
Среднем Западе понравились его идеи и они были рады сразу же приступить к
работе по созданию такой Машины.
Прошло несколько недель. Наконец Лабиринт получил почтовую открытку
из университета. Работа над Машиной развивалась хорошо, а вернее,
близилась к завершению. Они провели контрольные испытания, проверив ее на
парочке популярных песенок. А результаты? Два маленьких мышеподобных
существа выскочили из нее и заметались по лаборатории, пока кот не поймал
и не съел их. Машина была настоящим успехом.
Вскоре после извещения он получил ее, тщательно упакованную в
деревянный ящик, собранную и полностью подготовленную к работе. Распаковав
ее и приступив к первому эксперименту, Лабиринт почувствовал легкое
возбуждение. Пока он с помощью рычажков настраивал и готовил Машину к
первому превращению, самые разнообразные идеи крутились в его голове. Для
начала он выбрал бесценную партитуру симфонии Моцарта соль минор для
квинтета. Задумчиво листая страницы, он как бы совершал путешествие в
будущее. Наконец, он отнес партитуру к Машине и опустил ее внутрь.
Прошло время. Лабиринт стоял перед Машиной взволнованный, в легкой
тревоге, с какой-то неуверенностью ожидая, что же получится, когда он,
наконец, откроет задвижку. Ему казалось, что сохраняя навеки музыку
великих композиторов, он делает тонкую и трагическую работу. Что же будет
ему наградой? Что же он обнаружит? В какие формы все это будет
превращаться по завершении процесса?
Еще было много вопросов, на которые нужно было получить ответ. Пока
он размышлял, Машина щелкнула и замигала красным огоньком. Процесс
завершился, превращение уже произошло. Лабиринт открыл задвижку.
- О, господи! - в сердцах воскликнул он. - Не может быть!
Внутри оказалась птичка, а не животное.
Птичка моцарт была небольшой, красивой и изящной с ярким оперением.
Она прошлась по комнате и затем дружелюбно и с любопытством подошла к
доктору. Лабиринт расставил трясущиеся руки и наклонился. Птичка моцарт
прошла мимо, а затем неожиданно вспорхнула в воздух.
- Любопытно, - прошептал он, поманил птичку и та, немного
поколебавшись, подлетела к нему. Лабиринт долго поглаживал ее и размышлял.
На кого же будут похожи остальные? Он не мог предугадать. А потом он
осторожно посадил птичку моцарта в коробку. На следующий день он был еще
больше удивлен, когда появился гордый и строгий жук бетховен. Это был тот
самый жук, которого я видел сосредоточенно ползущим по своим делам вдоль
красного одеяла.
Затем появился зверек шуберт. Зверек шуберт был глупеньким, маленьким
ягненком, беспорядочно скакавшим, бестолковым и игривым. И тогда Лабиринт
вновь погрузился в глубокие размышления.
Что же считается фактором выживания? Неужели разноцветное оперение
лучше чем острые зубы? Лабиринт был в растерянности. Он надеялся получить
полчище сражающихся, копающих, готовых грызть и драться толстых барсуков с
лапами и клыками. Неужели он получает то что требуется? Однако кто может
сказать, что хорошо для выживания? Динозавры тоже были хорошо вооружены,
однако ни один из них не выжил. Поворачивать назад было поздно, да и
Машина уже работала.
Лабиринт продолжил изыскания, вводя одно за другим произведения
композиторов в Машину-Хранительницу, пока лес за домом не заполнился
ползучими и блеющими существами, кричащими и дерущимися в ночи. Было много
странных созданий, которые пугали и поражали его. Насекомое брамс имело
множество ножек, торчащих во все стороны, и походило на круглую
сороконожку. Оно было низким и плоским, покрытым ровным пухом. Насекомое
брамс было себе на уме и быстро сбежало, прилагая все усилия для того,
чтобы скрыться от зверька вагнера, появившегося перед этим. Зверек вагнер
был длинным и цветистым. Похоже, он обладал особым норовом и доктор
Лабиринт слегка его побаивался, как и жуков бахов, круглых похожих на
мячик созданьиц, целое стадо которых получилось из сорока восьми прелюдий
и фуг. Была здесь угловатая птичка стравинский и многие другие.
Всем им он позволял отправиться прочь в чащи, и они убегали, прыгая,
уползая, каждый по-своему. Однако, чувство ошибки не покидало его. Каждое
появляющееся создание вызывало у него глубокое удивление. Ему казалось,
что он совсем не может влиять на результаты. Его очень беспокоило, что все
это не зависит от него из-за какого-то мощного и неведомого закона. Все
эти создания формировались и изменялись под влиянием какой-то сложной и
безликой силы, силы которую Лабиринт не мог выявить или постичь. И это его
пугало.

Лабиринт замолчал. Я подождал некоторое время, но казалось, что он и
не собирается продолжать. Я посмотрел на него. Старик глядел на меня
как-то странно и несколько жалобно.
- Я действительно ничего больше не знаю, - сказал он, - я давно не
был там, в лесу. Я боюсь... Я знаю, что-то там происходит, но...
- А почему бы нам вдвоем не пойти и не взглянуть?
Он облегченно улыбнулся.
- Я надеялся, что вы это предложите. Вся эта история начинает меня
утомлять.
Он откинул одеяло и встал, поправляя одежду.
- Что ж, пошли.
Мы обошли дом и по ровной утоптанной тропинке пошли в лес. Все вокруг
было диким и хаотическим, разросшимся, густым, неухоженным морем зелени.
Доктор Лабиринт шел впереди, раздвигая ветки, заслонявшие тропинку,
наклоняясь и пробираясь вперед.
- Ну и местечко, - заметил я.
Мы шли уже довольно долго. Лесная чаща была темной и сырой, солнце
еще не село полностью и легкая мгла, создаваемая листвой, окутывала нас.
- Сюда никто не приходит.
Док неожиданно остановился и осмотрелся.
- Может быть лучше, нам вернуться и захватить мое ружье. Я не хотел
бы, чтобы случилось что-нибудь нехорошее.
- Вы уверены, что дела обстоят так плохо? - я подошел к нему и
остановился.
- Может быть, не все так плохо, как может казаться.
Лабиринт осмотрелся. Ногой ткнул в сушняк.
- Они вокруг нас, повсюду и наблюдают за нами. Вы чувствуете это?
Я рассеянно кивнул.
- Что это?
Я поднял тяжелую, трухлявую ветку с остатками опавшего грибка и
отбросил от дороги. Невдалеке возвышалась бесформенная и бесцветная кучка
листвы, наполовину засыпанная землей.
- Что это? - повторил я.
Лабиринт напряженно и опасливо посмотрел под ноги. Он бесцельно начал
пинать листву. Я почувствовал себя неуютно.
- Да это зачем, черт возьми! - воскликнул я. - Для чего это?
Лабиринт медленно поднял взгляд на меня:
- Это зверек шуберт, - прошептал он. - Или точнее тот, кто раньше был
им. Их осталось, однако, не так много.
Зверек шуберт - так звали того зверька, который прыгал и блеял, как
глупый и игривый ягненок. Я наклонился и посмотрел на холмик, стряхнув
несколько листьев и сучков с него. Да, он был мертв. Его пасть раскрыта, а
тело распорото поперек. Муравьи и микробы усердно работали над ним. Он уже
начал разлагаться.
- Но что же случилось? - спросил Лабиринт. - Кто же мог сделать это?
Раздался шум. Мы быстро повернулись.
Вначале мы ничего не увидели. Затем кусты зашевелились, но мы так и
не смогли определить, что за существо появилось перед нами. Оно было
худым, длинным и огромным, со светящимися глазами. Мне показалось, что оно
чем-то похоже на койота, разве что крупнее. Его шерсть была спутанной и
короткой, его пасть слегка приоткрылась, когда оно молчаливо и изучающе
рассматривало нас, как бы удивляясь диковинным существам, внезапно
вторгшимся на его территорию.
- Это зверек вагнер, - тихо сказал Лабиринт. - Но он изменился. Очень
изменился. Я с трудом узнал его.
Существо понюхало воздух, ощетинилось. Неожиданно нырнуло в сумерки и
растворилось там.
Некоторое время мы стояли молча. Наконец Лабиринт прервал молчание.
- Итак, это то, во что он превратился, - сказал он. - Я с трудом
верю. Но почему все это случилось?
- Адаптация, - сказал я.
- Когда вы выбрасываете на улицу обычного домашнего кота, он
становится диким. Или, например, собаку...
- Да, - кивнул он. - Собака становится волком, чтобы выжить. Таков
закон леса. Я предугадывал это. Это случается довольно часто.
Я еще раз взглянул на трупик, лежащий на земле, и затем на молчаливые
заросли вокруг. Адаптация, может ли быть что-либо более худшее. Такая
мысль возникла в моей голове, но я ничего не сказал.
- Я бы хотел взглянуть на других, - сказал я. - На некоторых других.
Давайте поищем остальных.
Он согласился. Отбрасывая ветки и листву с нашего пути, мы начали
пробираться через высокую траву. Я нашел палку и пользовался ей как
посохом, а Лабиринт, близоруко всматриваясь под ноги, помогал себе руками
и коленями.
- Даже дети превращаются в зверенышей, - сказал я. - Вы помните, был
ребенок-волк в Индии? Никто не верил, что то были обычные дети.
Лабиринт кивнул. У него был грустный вид и было нетрудно догадаться,
из-за чего. Он ошибся, его замысел был ошибочным, и последствия всего
этого становились ему все более очевидными. Музыка сможет выжить в живых
существах, однако не стоит забывать урок садов Эдема: как только
завершается процесс создания существа, оно начинает жить, и с этого
момента перестает быть собственностью создателя, лишая его возможности по
собственному желанию управлять и исправлять это существо. Бог, наблюдая за
развитием человека, наверное, испытывал такую же печаль и собственную
незначительность, как и Лабиринт, наблюдающий за своими созданиями,
изменяющимися и развивающимися для того, чтобы выжить.
То, что его музыкальные создания выживут, уже ничего не значило для
него, потому что он создавал их для того, чтобы уберечь прекрасное от
осквернения и гибели, а на его собственных глазах проявился совершенно
другой процесс.
1 2