Однако время - великий целитель. Этого тогда он не принял во
внимание. Когда он теперь вспоминал об этих надеждах, об этой грандиозной
кровавой бане, о резне "пинки" и их хозяев, у него возникало такое
чувство, будто бы он перечитывает пожелтевшие дневники школьника,
перелистывает мальчишеские грезы: Фрэнк, Харасик Финк собирается стать
палеонтологом и клянется жениться на Норме Праут. Норма Праут была первой
девушкой класса, и он на самом деле поклялся жениться на ней. Теперь это
далеко в прошлом. В первые же месяцы, тогда, в I947 году, он встречался и
разговаривал, наверное, не меньше чем с несколько тысячами японцев, а его
желание творить насилие над любым из них, или над всеми сразу так никогда
и не материализовалось. Теперь же оно было уже просто неуместным.
Но стоп. Был один, некий мистер Амуро, который скупил контроль над
большим жилым районом в центре Сан-Франциско и который одно время был
хозяином дома, где жил Фрэнк.
Это была паршивая овца, акула, никогда не делавшая ремонта, делившая
комнаты на крохотные клетушки, взвинчивая квартплату.
Во время депрессии начала пятидесятых он надувал нищих, особенно
нуждавшихся бывших военнослужащих. И ведь именно эти Торговые
Представительства отрубили Амуро голову за спекуляции. И теперь такое
нарушение жестокого, сурового, но справедливого японского гражданского
кодекса просто немыслимо. Это заслуга неподкупных высших японских
представителей, пришедших после падения Военного Кабинета.
Вспомнив о суровой, стоической честности Торговых Представительств,
Фрэнк обрел уверенность. Даже от Уиндема-Матсона они отмахнутся, как от
назойливой мухи. Будь он владельцем "Уиндем Матсон Корпорейшн", или кто
угодно еще. Он, Фрэнк, по крайней мере, на это надеялся.
"Кажется я начинаю верить в эту муру насчет Сопротивления
Тихоокеанского Содружества", - сказал он про себя. - "Оглядываясь в
прошлое... тогда все это казалось очевидной фальшивкой, пустой
пропагандой. А сейчас..."
Он поднялся с кровати и не твердыми шагами отправился в ванную. Пока
он мылся и брился, радио вещало дневные новости.
- И пусть не смеются над этими попытками, - сказал радио, когда он
включил горячую воду.
"Нет, мы и не думали смеяться, - с горечью решил Фрэнк. Он знал о
каких таких попытках шла речь. Однако, в конце концов, в этом было даже
что-то забавное, особенно в картине, где бесстрастные, хмурые немцы шагают
по Марсу, по красному песку, на который еще не ступала нога человека...
- Цивилизация сопроцветания должна остановиться и рассмотреть,
сочетаются ли наши поиски обеспечения сбалансированного равенства
обязанностей и ответственности с вознаграждением... "Типичный жаргон
правящей иерархии", - отметил Фрэнк.
- Мы прекрасно понимаем, что будущей ареной, где будут вершиться
деяния людей, будь они нордической, японской, негроидной...
И все в том же духе. Тем не менее, факт оставался фактом: Тихий океан
почти ничего не предпринимает в деле колонизации планет. Он занят - а
скорее завяз - в Южной Америке. Пока немцы были поглощены суматохой
запуска в космос огромных автоматических систем, японцы все еще выжигали
джунгли во внутренних районах Бразилии и возводили восьмиэтажные дома из
глины для бывших охотников за черепами. А к тому времени, когда японцы
запустят свой первый космический корабль, немцы приберут к рукам всю
Солнечную систему, как говорилось в старинных учебниках истории, немцев не
было, когда остальная Европа накладывала последние штрихи на мозаику своих
колониальных империй. "Однако, - размышлял Фрэнк, - на этот раз они не
собираются становиться в хвост очереди, они научились.
Потом он подумал об Африке, об эксперименте, проведенном там наци. От
этой мысли кровь застыла в жилах.
Эти гигантские опустошенные руины...
- Мы должны, - продолжало радио, - невзирая на свои личные симпатии и
антипатии, признать нужды всех народов и их духовных...
Фрэнк выключил радио, потом, несколько успокоившись, снова включил
его.
"Христа на виселицу, - подумал он. - Африка". За этот призрак
умерщвленных племен, стертых с лица земли, чтобы освободить землю - для
чего? Кто знает? Возможно, даже главные зодчие в Берлине не знают".
Компания роботов, строящихся и опутывающих колючей проволокой.
Строящих? Скорее перемалывающих. Чудовища из палеонтологического музея,
призванных делать чаши из черепов врага. Дружная семейка, поставившая на
конвейер вычерпывание мозгов - и только для того, чтобы съесть. А
практическое использование человеческих костей. Как это экономно - думать
не только о том, как пожрать людей, кои не пришлись по вкусу, но пожрать
из их собственных черепов.
Лучшие в мире инженеры! Питекантроп в стерильно белом халате в
какой-нибудь университетской лаборатории Берлина, размышляющий над тем,
для чего можно приспособить черепа, кожу, уши, жир других людей. "Да, герр
доктор. Новое применение больших пальцев ног: смотрите, можно приспособить
сустав в качестве быстродействующего механизма для зажигалки. Теперь герр
Крупп сможет производить их в количествах..."
Его ужаснула эта мысль: древний гигантский недочеловек - людоед -
ныне процветает, вновь завладев миром. "Мы потратили миллионы лет,
стараясь подальше убежать от него, - думал Фрэнк, - и теперь он вернулся,
но не просто как соперник, а как повелитель".
- Мы не можем порицать, - говорил по радио голос маленькой желтой
красавицы из Токио.
"Боже, - подумал Фрэнк, - а ведь мы их называли обезьянами, этих
цивилизованных кривоногих малюток, которые не возводили газовых печей и не
топили жир из женщин".
- И мы часто порицали в прошлом за эту ужасную растрату людей в
фанатичном стремлении удалить основную массу индивидов из общества,
поставив их вне закона.
Они, эти японцы настолько сильны в законах.
- ...процитировать широко известного западного святого: "Что за
выгода человеку, если он заполучит себе весь мир, но при этом потеряет
свою душу?"
Радио замолчало. Фрэнк тоже прекратил завязывать галстук. Шло
утреннее промывание мозгов.
"Мне нужно с ними примириться, - осознал он.
Занесут его в черный список или нет, если он покинет территорию,
контролируемую японцами, и покажется на Юге, или в Европе, - в любом месте
Рейха - это будет означать смерть.
"Мне нужно помириться со стариком Уиндемом-Матсоном". Усевшись на
кровать и приткнув рядом чашку чуть теплого чая, Фрэнк достал экземпляр
древнекитайского оракула.
Из кожаного футляра он извлек сорок девять черенков тысячелистника.
Некоторое время он размышлял, приводя в порядок мысли и продумывая
вопросы.
Вслух он сказал:
- Как мне следует подойти к Уиндему-Матсону, чтобы на сходных
условиях помириться с ним?
Он записал вопрос на обложке блокнота, а затем начал перебрасывать
черенки из руки в руку, пока не получил первую строчку, начало. Восьмерка.
При этом была отсечена половина из шестидесяти четырех гексаграмм.
Он разделил черенки и получил вторую строчку. Вскоре, умело обращаясь
с оракулом, он получил все шесть строк, гексаграмма лежала перед ним, и
ему не нужно было проверять ее идентичность по таблице. Он прочитал в ней
гексаграмму пятнадцать: скромность, низшие воспрянут, высшие падут вниз,
могучие семьи покорятся. Ему не нужно было обращаться к тексту - он знал
его наизусть. Хорошее предзнаменование. Оракул дает ему благоприятный
совет.
Все же он был чуточку разочарован.
Было что-то бесполезное в гексаграмме пятнадцать, слишком
благочестивое. Конечно, ему нужно быть скромным. Может быть правда, в этом
и заключался смысл, ведь после случившегося у него не было власти над
старым Уиндемом-Матсоном. Он не смог бы принудить его, чтобы тот взял его
назад. Все, что он мог бы сделать - это принять указания гексаграммы
пятнадцать видно наступил момент, когда нужно просить, надеяться и ждать.
Если бог даст, может, его и возьмет на прежнюю работу, а может быть, даже
на что-нибудь получше.
Читать другие строчки было не нужно: это были статичные строки.
Значит все, перехода на другую гексаграмму не было.
Тогда следующий вопрос. Собравшись с мыслями, он произнес: - увижу ли
я снова Юлиану?
Это была его жена или, вернее, бывшая жена. Юлиана ушла год тому
назад, и он не видел ее несколько месяцев. В сущности, он даже не знал,
где она сейчас живет, наверное, уехала из Сан Франциско, возможно даже из
Тихоокеанских Штатов.
Общие друзья или ничего не слышали о ней, или не хотели ему говорить.
Он углубился в манипуляции с черенками.
Сколько раз он спрашивал об Юлиане, задавая то один вопрос, то
другой? Вот и гексаграмма, порождение слепой случайности положения
черенков растения, была случайна, но тем не менее казалась связана тысячью
незримых уз с мгновением, в котором он находился, в котором его жизнь была
связана со всеми остальными жизнями и частицами вселенной. Сквозь рисунок
переменчивых и неизменных строк всегда находила себе путь неодержимая
необходимость, высвечивая положение в целом. Он, Юлиана, фабрика на
Гоуч-стрит, Торговые Представительства, хозяйничающие здесь, исследование
планет, миллиард кучек химических соединений в Африке, которые теперь уже
не были даже трупами, стремления тысяч людей вокруг него в мелких
курятниках Сан-Франциско, обезумевшие бестии в Берлине, с их
хладнокровными лицами и маниакальными планами - все соединилось в одно
мгновение, когда он бросал стебли тысячелистника, чтобы избрать точное,
мудрое высказывание, соответствующее этому мгновению, в книге, корни
которой уходят в тринадцатое столетие до нашей эры. В книге, созданной
мудрецами Китая за пять тысяч лет, отразившей доведенную до совершенства
космологию еще до того, как Европа научилась элементарной арифметике.
Гексаграмма. Сердце его упало. Сорок четыре. Лицом к лицу с ней. Ее
отрезвляющий приговор:
"Девица сильная. Не следует жениться на такой девушке".
Он снова получил тот же ответ относительно Юлианы. "Значит, она не
для меня, я знал это. Но ведь не об этом я спрашивал оракула. Зачем
оракулу нужно было напоминать мне? Скверный жребий выпал мне встретить ее
и влюбиться - и любить до сих пор". Юлиана - самая красивая из женщин,
которых он знал. Черные, как смоль брови и волосы: следы испанской крови
были видны даже в цвете губ. Упругая, неслышная походка: она носила туфли
с ремешками, оставшиеся еще со старых классов.
По существу, вся ее одежда была какой-то поношенной, казалась старой
и застиранной. И он и она были сломлены так давно, что, несмотря на свою
внешность, она должна была носить бумажный свитер, старый жакет на молнии,
коричневую твидовую юбку и коротенькие носки.
Он ненавидел это, и все из-за того, что эта одежда, как она сама
говорила, делала ее похожей на женщину, играющую в теннис, или даже хуже
собирающую грибы.
Но самое главное его с самого начала привлекала эксцентрическое
выражение ее лица: безо всякой причины она приваживала незнакомых мужчин
многозначительной улыбкой Моны Лизы, которая приводила их в замешательство
- отвечать ей тем же, или нет? Сила ее обаяния была так велика, что в
большинстве случаев, когда Юлиана проплывала мимо, с нею здоровались.
Сначала он думал, что причиной этого является плохое зрение, но потом
подумал, что это приоткрывает глубоко скрытую при всех других
обстоятельствах глупость. Эта ее манера, да еще походка, обычное выражение
лица, будто она знает какую-то только ей известную тайну - все это очень
досаждало Фрэнку. Но даже перед разрывом, когда они очень часто ссорились
он никогда не видел в ней ничего другого, как только прямого,
непосредственного изобретения самого бога, которое попало в его жизнь по
причинам, о которых он никогда не узнает. Именно вследствие этого -
какой-то религиозной интуицией, верой в нее - он никак не мог смириться с
тем, что потерял ее.
Казалось, что сейчас она где-то совсем рядом, как будто он все еще с
ней.
Это ощущение никогда не покидало его.
Особенно сильным оно было, когда он брал в руки Оракул. Сидя на
кровати и готовясь выйти на улицу и начать свой день, Фрэнк Фринк
размышлял над тем, спрашивает ли кто-нибудь еще совета у оракула в этом
огромном городе Сан-Франциско? Все ли получают такое же мрачное
предсказание, как и он?
Являются ли складывающиеся в этот момент обстоятельства столь же
неблагоприятными, для них, как и для него?

2
Мистер Нобусуке Тагоми присел, чтобы испросить совета у пророческой
пятой книги конфуцианской мудрости оракула, известного много столетий
назад под названием "Я-Чинг" или "Книги перемен". В полдень у него
возникли какие-то смутные предчувствия, связанные со встречей с мистером
Чилданом, которая должна была состояться через два часа.
Несколько комнат, занимаемых Главным представительством в "Ниппон
Тайм Билдинг", на двадцатом этаже на Тейлор-стрит, выходили окнами на
залив. Через стеклянную стену можно было наблюдать, как суда, проходя под
мостом "Золотые ворота", заходят в бухту. Как раз сейчас, возле острова
Алькатраз был виден сухогруз, но мистер Тагоми не проявил к нему никакого
интереса.
Он подошел к стене, отстегнул шнур и спустил бамбуковые шторы. В
главном центральном кабинете стало темнее. Теперь ему не нужно было
щуриться от яркого света и мысли становились более ясными.
Он решил, что, видимо, не в его силах угодить своему клиенту.
1 2 3 4 5 6