Что он там делал – никто не знал. Впрочем, никто этим и не интересовался. Даже мальчишки и те, поскучав несколько дней без Рыжика, постепенно стали его забывать.– Вот ты все бранил Сашеньку, сказала однажды Аксинья мужу, – а посмотри, какой он тихий да послушный стал. Цельный день сиротка играет в сарае один-одинешенек.– Погоди хвастать, – заметил Тарас, – еще надо взглянуть, что он такое в сарае делает.В тот же день Тарасу зачем-то понадобилось в сарай, и он туда отправился, забыв совершенно о приемыше. Только он хотел переступить через перекладину, лежавшую у входа в сарай, как на него из темного дальнего угла сарая кто-то грозно и сердито заворчал. Тарас сейчас же догадался, что в сарае находится собака – судя по ворчанию, не маленькая. Зазуля стал вглядываться в угол, откуда раздавалось ворчанье, и увидал огромного черного пса с лохматой шерстью и толстым пушистым хвостом. Собака лежала на стружках. Большая черная голова ее с круглыми коричневыми глазами покоилась на толстых передних лапах. Задние лапы были обмотаны какими-то грязными сырыми тряпками. Когда Тарас вошел в сарай, из-за спины собаки медленно поднялась рыжая голова Саньки. Увидав Тараса, Рыжик обнял собаку, судорожно прижался к ней и, не спуская больших испуганных глаз с отца, проговорил со слезами в голосе:– Это мой пес… Я не дам его… Это мой пес…– Я тебе, сорванцу, покажу «Мойпес», – полушутя, полусерьезно сказал Тарас и сделал несколько шагов вперед.Но не успел он дойти до Рыжика, как пес поднял морду, ощетинился, обнажил зубы и так зарычал, что Зазуля невольно отступил назад.– Ах ты, негодная тварь! – закричал уже не на шутку рассердившийся Тарас. – Погоди же, я тебе покажу, как рычать! А ты, – обратился он к приемышу, – вон отсюда!– Не пойду, – заплакал мальчик, – это мой пес… Его нельзя обижать… Он больной…Тарас посмотрел на приемыша, бросил взгляд на крепкие зубы все еще ворчавшей собаки и решил оставить их на время в покое. Вернее всего, столяр струсил, потому что у собаки был вид довольно внушительный и воинственный.– Говорил я тебе! – сказал Зазуля, войдя в хату.– Что говорил? – откликнулась Аксинья, подняв на него глаза.– А то, что твой сынок на каторге будет: оно по-моему и выйдет.– Да говори толком, что еще там такое вышло?– Пойди в сарай да посмотри!.. Увидишь, с каким он дядькой дружбу водит…Аксинья вышла из хаты.Через несколько минут она вернулась радостная, улыбающаяся. Оказалось, что Рыжик нашел собаку на Черной балке, куда сваливали мусор. Собака лежала на мусоре, зализывала задние лапы и жалобно визжала, точно просила о помощи. Рыжик подошел к больному псу и увидал у него на лапах кровь. Мальчику сделалось жаль собаки, и он ее стал гладить.– Мой бедный песик! – приговаривал Рыжик, проводя рукой по черной лохматой шерсти раненого животного.А когда он стал уходить, больная собака ползком последовала за ним. Вот тут-то у мальчика и зародилась мысль вылечить пса и сделать его своим.– Видала? – злорадно спросил Аксинью Тарас, когда она вошла в хату.– Видала. Ну так что ж?– А Мойпес как тебя встретил?– Какой Мойпес? – не поняла Аксинья.– Да тот самый, что с нашим сынком обнявшись лежит. Сынок-то его называет «Мойпес»…– Он и мне кричал: «Это мой пес… Мой пес…» Глупенький, он думал, что я пришла за собакой.– Так ты, стало быть, довольна ими? – строго спросил Тарас.– Кем?– Рыжиком и этим… как его… Мойпесом?– Довольна. А что?– Ничего… Только хлеба для пса я покупать не стану. У нас и без него много ртов. А у него пасть, что твой колодец…– Ладно… Собака больная… А у мальчика игрушек нет, пусть играет, только б он по улицам не бегал…На этом разговор закончился. Тарас за делом и думать забыл о приемыше и о его Мойпесе.Прошел ровно месяц. В один майский день долго не показывавшийся Рыжик неожиданно появился на Голодаевке, к великой радости сверстников. Сидя верхом на черной громадной собаке, он промчался вдоль всей Береговой улицы, изумив не только ребятишек, но и взрослых.– Санька Рыжик едет! Санька едет!.. – восторженно кричали ребятишки, увидав «атамана».Спустя немного детвора, поднимая тучи пыли, гурьбой неслась по улице, догоняя Рыжика. Вскоре ребята со всех сторон окружили Саньку.Гордый и самодовольный стоял Рыжик посередине толпы, а возле него с высунутым языком стоял толстомордый пес и добродушно поглядывал на собравшуюся мелюзгу.– Это твоя собака?– Где ты ее взял?– Как ее зовут?Вопросы эти сыпались с разных концов.– Я ее нашел, она была больная… Я ее вылечил, – рассказывал Рыжик товарищам.– Что у нее было?.. Какая болезнь? – любопытствовали ребята.– У нее ноги болели… Крови страсть сколько вышло!..– А чем ты ее вылечил?– Хлебом и тряпками, – самоуверенно ответил Рыжик. Хлебом я ее кормил, а тряпки прикладывал к ногам… Теперь она здорова…– Молодец, Санька! – восхищались товарищи. – А как ее зовут?– Мойпес, вот как я ее назвал…– Вот так имечко!.. Мойпес, на!.. Мойпес, сюда!.. – послышалось со всех сторон.Но Мойпес и не думал двигаться с места. Он только добродушно поглядывал на детвору и тихо помахивал пушистым хвостом.– А что он умеет делать? – снова приступили ребятишки к Рыжику.– Что он умеет делать? – переспросил владелец собаки и задумался, так как он сам не знал, что умеет делать его собака. Но вдруг он поднял голову и ответил: – Мойпес умеет кур гонять…– А ну-ка, покажи!– Сейчас.Через минуту на Голодаевке поднялась небывалая суматоха. Огромный черный пес с громким лаем гонялся за курами, которые до этого мирно рылись в мусоре, что кучками лежал вдоль речного обрыва. С громким кудахтаньем, обезумев от страха, неслись бедные птицы, преследуемые черным псом. В воздухе закружились перья. Куры взлетали на заборы и на крыши домов. Рыжик, а вслед за ним многочисленная орава детей мчались позади собаки и оглушали воздух дикими криками.– Тю, тю, тю!.. – кричал Рыжик, науськивая собаку на кур.– Тю, тю, тю!.. – вторили ему мальчишки.Наконец, окончательно забывшись, Санька вбежал во двор Ариши Брехухи и там стал действовать, натравливая пса. Аришины куры громко закудахтали и тяжело поднялись в воздух, взмахивая пестрыми крыльями. Большой петух, с пышным многоперым хвостом, взлетел на забор и так заорал, что даже Мойпес остановился и с удивлением поднял на него морду.– Мойпес, куси его! – натравливали ребятишки собаку.Но в это время из хаты выбежала с ухватом в руках Ариша, и армия Рыжика мгновенно рассеялась.С этого раза Санька почти ежедневно выезжал верхом на своей собаке. Его сопровождала детвора. Взрослые, в особенности женщины, глядя на сорванца, самым серьезным образом предсказывали ему каторгу. Вообще о Рыжике обыватели Голодаевки были далеко не лестного мнения. Многие матери строго-настрого наказывали своим детям не играть с рыжим «чертенком» и не водить с ним дружбы.– Он скверный, испорченный мальчишка, – говорили матери своим детям, вы с ним не играйте… IVДУНЯ Однажды, года через два, в ненастную осеннюю ночь, когда семья Тараса Зазули спала мирным сном, кто-то с улицы несколько раз постучался в ставень окна. Первым услыхал стук сам Тарас, а когда спустя немного стук повторился, проснулась и Аксинья.– Тарас, слышишь? – шепотом спросила она.– Слышу, коротко ответил муж и нехотя стал слезать с печи.– Кто там? – крикнул он, подойдя к окну.– Это я… Дуня… – донесся с улицы детский голосок.В хату вошла маленькая девочка, лет пяти, вся закутанная в большой дырявый платок, с которого стекали крупные капли дождя.Девочка сделала несколько шагов вперед, остановилась посредине комнаты, закрыла руками лицо и навзрыд расплакалась.В это время проснулся Санька. В одно мгновение мальчик наполовину свесился с печи и широко раскрытыми глазами стал следить за тем, что происходило внизу, в мастерской. Дуню он сейчас же узнал и по голосу и по фигурке, маленькой и тонкой. Не раз он вместе с нею бегал по улицам, собирал цветные черепки разбитых блюдец и тарелок и не раз доводил ее до слез, пугая лягушками.«Зачем она пришла так поздно, в такую ночь, и как она не побоялась одна идти?» – спрашивал у самого себя Рыжик и, не находя ответа, с еще большим вниманием стал прислушиваться к тому, что делалось в мастерской. Дуня между тем не переставала плакать. Возле нее стояли Аксинья и Тарас и с участием глядели на позднюю гостью.– Ну, будет плакать, будет… – обратилась Аксинья к девочке. – Ты лучше расскажи, что у вас случилось.Она обняла девочку и несколько раз погладила ее по головке. Дуня немного успокоилась.– Дяденька сказали… – начала она, с трудом выговаривая слова, – гроб делать… мама моя… померла.– Померла?! – в один голос воскликнули Зазули.Дуня снова разрыдалась. На этот раз никто ее не стал утешать.«На то она и сирота, чтоб плакала», – подумала Аксинья и обратилась к мужу:– Из чего ты гроб будешь делать?– Из досок.– А есть они у тебя?– Есть-то есть, да они у меня для другого дела припрятаны. Ну, да уж ладно! – махнул Тарас рукой и, по обыкновению, почесал затылок.Зазули отлично знали осиротевшую девочку, знали покойницу, мать ее, которая последнее время сильно прихварывала, а главное, они знали, что дядя девочки, родной брат покойницы, он же Андрей-воин, ничего за гроб не заплатит. Старик аккуратнейшим образом пропивал свою трехрублевую пенсию до последней копейки. Зазуля все это отлично знал и тем не менее, не задумываясь, решил сделать гроб. Суровый только на вид, Тарас, в сущности, был очень добрый человек и чем мог всегда помогал ближнему. Такова была и Аксинья. Она хорошо понимала, в каком ужасном положении очутилась девочка, лишившись матери. От безрукого дяди ничего путного нельзя было ожидать.«Бедная, что ждет тебя впереди?..» – думала Аксинья, глядя на плачущую девочку.Тарас между тем принялся за дело. На чердаке у него имелось несколько досок, спрятанных им для рам. Столяру жаль было расстаться с этими досками, но делать было нечего, и он отправился на чердак. Тем временем Аксинья успела Дуню успокоить и уложить спать.Спустя немного в хате Зазулей снова все утихло. Один лишь Тарас, усердно работая, нарушал тишину.Рыжику не спалось. В голове у него копошились разные мысли. Рядом с ним, на теплой широкой печи, свернувшись калачиком, спала Дуня.«Бедная Дуняша! – шептал про себя Санька. – Она теперь сирота, мамы у нее нет… Вот сделает мой папа гроб, уложат Дунину маму туда, заколотят крышку гвоздями, чтоб не выскочила, и зароют… А в земле-то сыро, темно… Брр!» Мальчик вздрогнул: ему стало страшно.– Дуня, а Дуня! – тихо окликнул он девочку.Та проснулась и широко раскрыла глаза.– Ты у нас будешь жить?– Не…– А где же ты будешь жить?– Дома, с дяденькой…– Без мамы-то?– Она будет ко мне приходить и гостинцы носить.– Как – будет приходить?.. – воскликнул Рыжик, не на шутку испугавшись. – Ты же сказала, мама твоя померла…– Померла, – подтвердила девочка и зевнула.– А разве мертвые ходят?– Ходят. Мне дяденька сказали.– А ты не испугаешься?На последний вопрос ответа не последовало.– А ты не испугаешься? – снова повторил Рыжик, но ответа не получил: девочка уснула.Рыжику совсем сделалось страшно. В его воображении вставал образ Дуниной матери, которая с того света приходит к дочери с гостинцами.На другой день, чуть только стало светать, Санька уже был на ногах. В правом углу мастерской стоял готовый некрашеный гроб. В хате пахло смолой. Когда совсем рассвело, за гробом явился Андрей-воин.– А Дуня у нас! – радостно встретил Рыжик безрукого.– Знаю, голубчик, знаю… Желаю твоему отцу и матери доброго здоровья и многие лета, – сказал Андрей-воин и единственной рукой своей провел по влажным глазам.В старой, изношенной солдатской шинели, с пустым, болтающимся рукавом на одной стороне и в дырявых опорках на босу ногу, старый солдат имел печальный вид. Всегда под хмельком, всегда жизнерадостный и довольный своею судьбой, Андрей-воин выглядел теперь жалким, дряхлым калекой. Рыжик, глядя на «воина», который не один раз учил его маршировать и который своими прибаутками неоднократно заставлял уличную детвору покатываться со смеху, не узнавал веселого «дядьку». Давно небритый подбородок, морщинистое маленькое личико с седыми бачками и круглые глаза с красными воспаленными веками свидетельствовали о большом горе старого «воина».Аксинья, увидав безрукого, принялась расспрашивать его о покойнице и о том, что она говорила перед смертью.Андрей как мог сквозь слезы отвечал на ее вопросы.– Вот ты, старик, брось теперь пить. Сестру не жалел, пожалей ее девочку… – говорила Аксинья.– Разве я сестру не жалел?.. Я завсегда помнил, что она бедная вдова. Да помочь-то чем я мог, коли сам-то с голоду помираю?.. Пенсии три рубля получаю… Невелики деньги…Старый солдат заморгал глазами, поблагодарил за что-то Аксинью и при помощи Тараса унес гроб.Все утро Рыжик не отходил от Аксиньи, надоедая ей всякими расспросами:– Мама, отчего люди помирают?– Оттого, что время приходит.Ответ не удовлетворил мальчугана, и он задал другой:– А почему, мама, людей в землю прячут?– Уж так велит закон.– И богатых в землю кладут?– Перед смертью, деточка, все равны.– И Сергеенко когда помрет, его в землю положат?– И его положат.– А ежели он много-много денег даст… тогда что?– Глупенький ты мальчик!.. От смерти деньгами не откупишься.– Тогда зачем же люди богатыми быть хотят?На последний вопрос ответа не последовало: за печкой раздался крик маленькой Кати, и мать поспешила туда. Рыжик остался один со своими думами и старшой сестричкой Верой, пухлой трехлетней девочкой. Вера сидела под верстаком и играла деревянными кубиками отцовского изделия. На дворе лил дождь. Слышно было, как он барабанил по крыше. Рыжик крепко задумался. Главным образом думал он о Дуне, которая заснула только перед рассветом и теперь еще спала сладким сном, разметавшись на широкой печи.«Как она теперь без мамы жить будет?» – спрашивал себя мальчик, и чувство глубокой жалости овладело его сердцем. «Кто за нее заступится? Где она жить будет?» – продолжал думать Рыжик. И вдруг его осенила мысль: «Ежели так, то я за нее буду заступаться», – решительно заявил он самому себе и влез на печь.
1 2 3 4 5 6