Прихотей оказалось не столь много. Нужно было купить фунт мягкой вишневой пастилы беззубому сторожу Богородской церкви. Затем побольше колбасных обрезков, чтобы "чайные" и "рябчиковые" съесть без хлеба самому, а остальными досыта накормить ласковую собачонку из соседнего двора и мышей. Наверно, все-таки одна из них, та, что смело приходила к нему на стол, когда он учил уроки, не простая мышь. Фея не фея, но какая-нибудь добрая девочка, заколдованная мачехой или кем-нибудь еще.
И наконец, нужно было купить жареного миндаля и батареек. Тетя Катя, как и мама, также боится спичек, свечек, огня. И ей будет удобно обходить перед сном с фонариком все уголки дома и проверять, не забрался ли кто и на все ли крючки заперто все.
Как он повзрослел за эту зиму! Не прибавив в росте и одного вершка к огорчению Екатерины Матвеевны, Маврик очень часто рассуждал не по годам и задумывался над тем, что не должно беспокоить его на девятом году жизни.
Когда жареного миндаля было куплено два фунта, потому что его не найдешь и днем с огнем в Мильве, Маврик очень серьезно спросил:
- А останутся ли у нас, тетя Катя, деньги на билеты? - И наставительно, точь-в-точь как это делала бабушка Толлиниха, сказал: - Их нынче надо тратить с умом. Золотые корабли к нам не приплывут.
Тетя Катя испуганно посмотрела на Маврика, глубоко вздохнула и ответила:
- Это верно, Маврушечка, но нельзя же отказывать себе в самом необходимом, - и попросила татарина-лавочника взвесить еще фунт жареного миндаля на дорогу.
Дорога уже была предрешена. Они поедут послезавтра. В экономной одноместной каюте второго класса на пароходе с негромким свистком.
Как хорошо, что они поедут не в общей дамской каюте третьего класса, а во втором классе, где нет никаких дам и полных теток в вязаных жакетках, которые всю дорогу тискают Маврика, сажают на колени, нахваливают его кудри и целуют толстыми мокрыми губами, не имея на это никакого права.
Пассажиру второго класса не нужно просить разрешения у толстого капитана побыть немножечко на верхней палубе и потом благодарить его, вежливо шаркая ножкой. Во втором классе можно попросить в каюту телячьи ножки, поджаренные с сухарными крошками и с зеленым горошком, вкуснее которого никогда и ничего не едал Маврик. Разве только пельмени. Но это домашняя, а не пароходная еда.
Как знает тетя Катя все его желания! Какая начнется теперь у него жизнь! Вернется все - и велосипед, и лужок за сараем, по которому можно плавать и на самодельном пароходе из старых ящиков и досок. Хорошо бы купить щенка и достать настоящий спасательный круг.
Маврик приникает к тете Кате и громко, не обращая внимания на лавочника, на покупателей, признается ей в своей любви:
- Я люблю тебя со всю Пермь, со всю Мотовилиху, со всю землю и со все небо... А "им" тоже хорошо будет жить без меня, с другим мальчиком или с другой девочкой.
Екатерине Матвеевне, солидной женщине в очках с золотой оправой, никак не годилось давать волю слезам в бакалейной лавке, а они текли.
VIII
Все уже было готово к отъезду, нужно было только сходить к бабушке Пелагее Ефимовне Толлиной. Маврик вчера побывал на папиной могилке, и тетя Катя велела обложить ее новым дерном. Это сделали тут же, при ней и при Маврике, а потом отслужили панихиду. Мама хотя и знала, что нужно следить за могилкой, служить панихиды, насыпать зерен и крошек птицам, но ей было некогда. А у тети Кати было время. Она не забывала первого папу Маврика и привезла три крашеных яйца. Одно из них она положила на могилу и сказала папе, как живому:
- Здравствуйте, милый Андрей Иванович!
Маврику тоже нужно было поздороваться с папой и положить второе яйцо на могилку, а третье положить на другую, на дяди Володину могилу. Он тоже умер скоропостижно и преждевременно. И тоже от скоротечной чахотки, поэтому Маврику нужно беречь свое горло и завязывать его шарфом, даже в теплую погоду.
Побывал Маврик и у тети Дуни на собачьем дворе. Пришлось прикупить колбасных обрезков для собак, которые сидят в клетках, потому что их еще не нашли хозяева.
Зашли проститься и к сапожнику, Ивану Макаровичу Бархатову, в подвал с крутой лестницей, и тетя Катя очень боялась оступиться. Но все равно она спустилась туда, потому что "безнравственно забывать старых друзей". Маврик хотя и не знал, что значит это слово, но понимал, что поступать "безнравственно" - это плохо. Почти бессовестно.
Сапожник Иван Макарович подарил на прощание Маврику маленький молоток и привинтил резинки на каблуки его новых башмачков.
Тетя Катя преподнесла Ивану Макаровичу штоф с водкой и сказала:
- Спасибо вам, Иван Макарович, за все, за все, - и поклонилась ему.
- Что вы, зачем же это, - стал отказываться заметно смутившийся Иван Макарович. - Я же не за это любил и люблю вашего мальчика... Мне, конечно, трудно объяснить вам, но вообще-то спасибо, поскольку это от чистой души. Когда-нибудь я сумею отблагодарить вас... И вообще... - не досказал Иван Макарович и смущенно улыбнулся.
А что он мог досказать ей? Что она произвела на него очень хорошее впечатление? Что по счастливой случайности он знает о ней куда больше, чем рассказывал Маврик? Что ее мильвенский сосед Артемий Кулемин познакомился с ним в ссылке? Что, рассказывая о своем заводе, говорил и о Зашеиных? А теперь, когда было решено создавать подпольную типографию нового типа в Мильвенском заводе, то этот же Кулемин, которому было поручено подыскать помещение для типографии, указал на зашеинский дом как на самый подходящий во всех отношениях?
Ничего этого не мог сказать Иван Макарович. И он ограничился тем, что узнал о дне отъезда и названии парохода, на котором она отправится с Мавриком.
- Желаю вам, Екатерина Матвеевна, и вашему племяннику всяческого благополучия в Мильве. Я слышал, что это очень хороший и тихий завод.
- Да, да, - подтвердила Екатерина Матвеевна и протянула Ивану Макаровичу руку в черной плетеной перчатке. - Желаю и вам благополучия в вашей работе. Прощайся, Маврушечка, с Иваном Макаровичем.
Иван Макарович поцеловал своего барашу в голову.
А бабушка Толлина не прослезилась, прощаясь с Мавриком. Она только благословляла и наставляла внука. Тетя Катя подарила бабушке черную косынку. А бабушка ничего не подарила ей. И Маврику тоже ничего.
Как оказалось, Пелагея Ефимовна не сумеет прийти на пристань, чтобы проводить Маврика. Она сказала:
- Во-первых, дальние проводы - лишние слезы, а во-вторых, умер купец Кунгуров и меня звали читать. За это дадут никак не меньше трешницы. При моем положении, Катенька, три рубля - большой капитал...
- Конечно, конечно, - согласилась тетя Катя и велела Маврику поцеловать бабушку.
Потом бабушка взяла толстую книгу - псалтырь, - напечатанную церковными буквами, по которой она будет читать у купца Кунгурова, и сказала:
- Я провожу вас до уголка.
На углу бабушка в последний раз поцеловала Маврика и пошла от живого внука к мертвому купцу, чтобы обогатить новыми рублями свою пуховую копилку-подушку, завещанную Маврику, которого она видит в последний раз. И это прощальное свидание с ним, с единственным человеком, которым она хоть как-то продолжится и останется жить на земле после своей смерти, и есть самое дорогое и самое яркое в этом ее последнем году.
IX
Ко второму папе Екатерина Матвеевна и Маврик решили не заходить, хотя и шли мимо красивого белого, совсем не судейского здания суда. Папа простился с Мавриком утром. А с мамой Маврик еще увидится. Они заедут к ней, когда отправятся на пристань.
До отвала парохода оставалось более четырех часов, а делать в Перми уже нечего. Можно бы зайти в городской музей и показать тете Кате двухголового ребенка, заспиртованного в банке, но это невозможно. Она тогда не будет есть два дня. Тетя Катя может лишиться аппетита, если ей показать лягушку. И не живую, а нарисованную на картинке.
Можно бы отправиться за богадельню на пустырь. Там гастролируют цирки, балаганы, показывают чудеса заезжие фокусники, факиры, властелины черной и белой магии... Там же продается владельцем прогоревшего балагана маленькая лошадка пони, которая называется загадочным и прекрасным именем Арлекин. Арлекин позволял погладить себя Маврику, и он мог на нем прокатиться за три копейки два круга. Теперь пони не нужен хозяину, потому что нужны деньги на проезд в Самару, и он продает смирного и ласкового Арлекина.
Неплохо было бы добавить копейку и прокатать бабушкин семик на Арлекине. Но зачем? Зачем еще раз расставаться, еще раз обнимать шею, гладить исхудавшие бока и шептать: "Прощай на всю жизнь, прощай, моя маленькая лошадка, тебя, наверно, купят для богатого мальчика, пусть он любит тебя не меньше, чем я".
В нелюбимой квартире на Сенной площади делать тоже было нечего, и тетя Катя сказала, что лучше посидеть на пристани, где свежий воздух, чем слоняться по улицам. На пристани могли разрешить занять каюту раньше времени.
Так и сделали. На бирже наняли извозчика. Извозчик забрал вещи. Их было немного. Мавриковы костюмы с кружевными воротниками, белье, волшебный фонарь и книжки. Простыней не оказалось, а одеяло совсем вытерлось. А подушки никто не возит в Мильвенский завод, когда там столько пера и пуха продают на базаре. Подушки лучше продать в Перми, а в Мильве купить новые.
Тетя Катя ни за что не захотела садиться в пролетку, пока не вылез извозчик и не подержал лошадь за узду. Лошадь может дернуть, когда одна нога находится в пролетке, а другая на земле. Но лошадь не дернула. И вообще она, оказывается, не трогалась без громкого "но-но" и кнута. После "но-но" и кнута она бежала тоже "так себе".
- Так рано? - спросила мама.
- Да что же тянуть, Любочка, - ответила тетя Катя.
В магазине было много покупателей. Мама то и дело получала деньги за иголки, за нитки, за машинное масло во флакончике с картинкой, на которой румяная боярышня сидела за ножной машиной и шила в большой букве "З".
Маме не хотелось на прощание расстраивать сына, и она старалась говорить очень весело:
- Я осенью приеду... А лето пролетит незаметно...
Маврик знал, что мама приедет в августе или в сентябре, потому что его братцу или сестрице лучше и дешевле появляться на свет в Мильве, чем в Перми.
Поговорить в сутолоке при посторонних людях так и не удалось. Да и не о чем говорить, когда все переговорено. Нужно скорее, пока еще у сына сухие глаза, отдать ему большую коробку с вафлями, пирожным и с десятью катушками прочных ниток для змейков.
- Слушайся тетю Катю. Она тебя любит больше всех.
Маврик получил коробку. Мама поцеловала его и тут же, повернувшись лицом к полкам магазина, громко сказала:
- Теперь идите. Можете опоздать...
Тетя Катя повернула Маврика к двери, и вскоре лошадь снова зацокала своими копытами по булыжнику. Маврик не плакал, но и не радовался.
Очень хорошо, что он уезжает в свой Мильвенский завод, но было бы лучше, если бы мама не оставалась, а ехала бы вместе с ними в каюте второго класса, а папа мог бы пожить в Перми, если ему нельзя пока не служить в суде.
Маврик прижался к тете Кате и, заикаясь, сказал:
- Хорошо бы, когда мы приедем в Мильву, послать маме какую-нибудь посылку... Она их очень любит...
Губы Маврика дрожали, как и голос.
Заметив это, тетя Катя пообещала послать очень большую посылку и указала на курносого мопсика, которого какая-то барынька вела на цепочке, а он лаял и на столбы...
- Смотри, какая отвратительная пустолайка. Разве такую куплю я тебе, как только приедем домой?
X
На пристани боцман сказал:
- Четвертак невелики деньги, зато загодя будете чин чином сидеть в своей каютке.
Тетя Катя с радостью согласилась, и они очутились в беленькой, пахнущей краской каюте. Теперь можно было пробежаться по палубе, ощупать спасательные круги, познакомиться с официантом, который принесет телячьи ножки, или запереть багаж в каюте и отправиться на берег, где множество лавчонок, ларьков, лотков, где торгуют пирогами, пирожками, жареным мясом, копченой рыбой, вяленой воблой, кислыми щами, овсяной бражкой, тыквенными семечками, живыми раками, печеными яйцами, красным топленым молоком... Где торговки кричат, зазывают, ссорятся из-за покупателей, сбивают цену, обсчитывают, где мазурики шарят по карманам, шарманщики предлагают купить на счастье билетик, который вынимает из ящика общипанный попугай, где свистят полицейские и забирают воришек, где кишмя кишит народ, куда бы ни за что не пошла тетя Катя, если б не надо было ей отвлечь Маврика.
- Батюшки-матушки, как это мы забыли с тобой купить пеклеванного хлеба и вчерашней "четырешки" для чаек.
И они идут через пристань по мосткам, навстречу потоку крючников-грузчиков с большими кулями. То и дело слышится "эй, поберегись". С грохотом катятся тачки с ящиками, с тележными колесами... Пахнет весенней рекой, смолой, воблой. Множество запахов. Тьма людей. Славно журчит под мостками Кама, а на берегу еще веселей.
Екатерина Матвеевна покупает свежий пеклеванный хлеб, потом вчерашнюю "четырешку", вместо четырех копеек фунт - по три. Тетя Катя не жадная, а бережливая. Чайкам все равно. Чайки не разбирают, вчерашний или сегодняшний хлеб им бросают.
Думая о чайках, Маврик безразлично смотрел, как взвешивается хлеб, как расплачивается тетя Катя.
- Хорошо бы, - мечтательно сказал он, - наловить чаек корзины две, увезти с собой в Мильвенский завод... Прикармливать каждый день, и развелись бы у нас в Мильве чайки.
Екатерина Матвеевна хотела было одобрить затею, но послышался голос:
- А я тоже еду в Мильвенский завод...
Маврик и Екатерина Матвеевна оглянулись. Перед ними стоял темноволосый мальчик с огромными черными глазами.
- Ты кто? - спросил Маврик.
- Я Иль!
- Такое имя?
- Да. Так зовет меня папа, а мама - Ильюшей. А тебя как зовут?
- Мавриком. А на каком пароходе ты едешь, Иль?
- На том же, что и ты.
- А в каком классе?
- Мама, я и Фаня во втором, а папа в третьем.
- А почему он в третьем?
- Так ему больше нравится.
Мальчик производил хорошее впечатление на Екатерину Матвеевну. На нем была хотя и старенькая, но чистая, тщательно заштопанная куртка.
1 2 3 4 5 6