одни наши и за нас, другие - против, враги. А теперь он с сожалением открыл для себя, что в "нашей половинке" люди тоже бывают всякие. Иногда не понимают самых обычных вещей. Тиссо... Сильный, красивый, а зачем-то унизил Сергея Алексеевича. Разве ему трудно было сказать доброе слово? А Юрка около него вьется вьюном.
Кажется, он ничего не забыл купить, о чем просил Сергей Алексеевич. "Ничего себе. Доплыл до Горбатой скалы. Жалко только, что заболел". Купил в аптеке все лекарства, кроме одного, и решил забежать в поликлинику к тете Кате, попросить у нее это лекарство.
В поликлинике лекарства тоже не было, и Коля побежал к выходу.
- Подожди ты, сердобольный! - окликнула тетя Катя. - Тебе письмо пришло.
"Наконец-то", - подумал Коля, и радость, чудная радость, овладела им.
Всяк его поймет, кому приходилось ждать. А теперь все кончилось благополучно и начинался настоящий праздник. Он повернулся, чтобы лететь домой за письмом.
- Юрка его взял, - только и успела крикнуть тетя Катя. - Он в цирке...
А Коля уже бежал по улице. В цирке так в цирке, хотя каждая встреча с Тиссо ему была неприятна.
Юрку он увидел еще издали. Тот, стоя за изгородью, мыл лошадь Тиссо.
- Давай письмо, - нетерпеливо сказал Коля.
- Лезь в карман. - У Юрки были мокрые руки.
Коля вытащил из Юркиного кармана письмо, опустил авоську с продуктами на землю, торопливо разорвал конверт, но вместо письма оттуда вытащил собственную фотографию.
- От папеньки и маменьки, - сказал Юрка и заглянул через Колино плечо, увидел фотографию и добавил: - Ничего. Шедевр.
Коля спрятал фотографию, он явно разочаровался. Из цирка вышел Тиссо и, незамеченный, подошел к мальчишкам.
- Тиссо обещал меня с осени устроить в цирковую школу, - расхвастался Юрка.
- Слушай его больше, - сказал Коля. - Трепач твой Тиссо.
- Полегче, полегче, - сказал Юрка. - Еще неизвестно, кто трепач.
- А как он разговаривал с Сергеем Алексеевичем? - возмутился Коля. Это благородно, по-твоему?.. А ты к нему подлизываешься. Смотреть противно!
- Брось меня воспитывать, - сказал Юрка.
Коля повернулся, чтобы уйти, и натолкнулся на Тиссо.
- А, брат милосердия, - сказал Тиссо. - Ну, как твой старик?
- Ничего, - ответил Коля.
- Он что, обиделся на меня?
- На вас? - Коля посмотрел с вызовом на Тиссо: - Чего ему обижаться. У него есть дела поважнее.
- Ну да, - сказал Тиссо. - Он большой начальник.
- Дядя Гена, а что было бы, если бы вы этого старого хрыча пальцем толкнули? - засмеялся Юрка. - Рассыпался бы в порошок.
- Дурак ты, - сказал Коля. - И подлиза.
- Здорово он тебя, - сказал Тиссо. - Не в бровь, а в глаз.
- Слушай, ты, умный! - со злостью сказал Юрка. - Раз ты такой благородный, может быть, тебе противно жить в нашем доме?
- А я не у тебя живу, - сказал Коля. - Вот приедет отец, и уеду.
- Дядя Гена, послушайте его... - закричал Юрка. - Отец, отец... А он ему вовсе и не отец.
- Юрка, Юрка, - притворно возмутился Тиссо. - Ты что?
- Так он ему правда не отец, - сказал Юрка. - Он женился на его матери, когда ему был год!
- Врешь! - закричал Коля. - Сволочь! - И не помня себя бросился на Юрку.
Тиссо поднял его, отнес в сторону и поставил на землю.
- А еще братья, - сказал он. - Нехорошо.
БОЛЕЗНЬ
Сергей Алексеевич тем временем лежал и ждал Колю. Иногда он проваливался в полусон, и ему казалось, что он ранен, но это ныла простреленная нога...
Вот он услышал рокот самолета - его везли в Москву в госпиталь, к знаменитому Мандрыке, - и увидел немецкий истребитель, промелькнувший над ним, и вспомнил свои слова: "Моя песенка спета", которые прозвучали в нем тогда без всякого страха, но с жалостью подумал о молоденьком летчике, "хозяине" его самолета.
Потом Сергей Алексеевич очутился в кабинете, на стенах которого висели плакаты времен гражданской войны. Перед ним, расставив ноги в новеньких сапогах, в широких красных галифе и френче, стоял друг его детства Шаблов, по прозвищу Васька-банщик.
"А что вы вчера делали в церкви? - закричал Васька-банщик. Отвечайте!"
"Васька, ты что? - удивился он. - Я отца хоронил".
"Как разговариваете! - кричал Васька. - Вы куда пришли? Забыли?.. Голос Васьки приобрел сверхъестественную силу. - Командир атеистической Красной Армии не имеет права ходить в церковь".
"Выходит, "мертвым гнить, а живым жить"?! - спросил он. - Эх, ты!.." повернулся и пошел к дверям. Но, по мере того как он шел, двери все отдалялись и отдалялись, и кабинет Васьки-банщика стал бесконечным. И тогда он побежал. Он бежал и бежал и вдруг стал уменьшаться в росте и наконец превратился в мальчишку. И тут же увидел своего отца. В каждой руке отец держал по новенькой галоше на малиновой подкладке: он был, легонько пьян и смотрелся в галоши, как в зеркало.
"Теперь куплю тебе буквы с вензелями, и будешь ходить в галошах при вензелях, как господин директор или путейский инженер. - Отец смеялся, и его бороденка мелко дрожала. - Барином тебя сделаю. - Начал крутить перед его носом галошами и пританцовывал: - Барыня, ба-ры-ня... Судары-ня, ба-ры-ня!.."
"Комроты Князев, смир-р-р-но!" - услышал он крик Васьки-банщика, хотел притвориться, что это относится не к нему, но быстро-быстро стал расти и превратился в комроты Князева.
"Кругом! - донеслось до него. - Шагом м-м-марш! Ать-два... Выше ногу... Носок оттяни..."
Он возвращался к Ваське-банщику, четко печатая шаг, расправив плечи, вынув раненую руку из перевязи, вытянув руки по швам. И тут он увидел, что Васька-банщик держит его галоши. "Отдай, отдай!" Выхватил у него галоши, крепко прижал к груди и бросился наутек. Бежал до тех пор, пока не оказался у собственной комнаты. Осторожно приоткрыл дверь и в образовавшуюся щель увидел Лусию. Она сидела в напряженной позе на их диване, на этом широком кожаном диване, одетая в светлый костюм, который был на ней в тот последний день. На голове шапка-ушанка.
"Что стоишь в дверях? - спросила она, не повернув головы. - Входи, раз пришел".
Он робко вошел в комнату. Вид у него был жалкий и виноватый: он в пижаме, с завязанным горлом и почему-то босой.
"Ты хоть галоши надел бы", - сказала она.
Он попытался надеть галоши, но они были малы.
"Я виноват перед тобой", - сказал он.
"А где Витька?" - спросила Лусия.
"Там", - Сергей Алексеевич кивнул на дверь.
"Позови его..."
Бесшумно ступая, он подошел к двери: за дверью стоял Коля.
"Ко-ля, - тихонько позвал он, - Ко-оль", - чтобы она, Лусия, не услышала имени мальчика, и ввел его в комнату.
Лусия бросилась навстречу Коле, обняла его. Ушанка слетела у нее с головы и покатилась к босым ногам Сергея Алексеевича."
"Здравствуй, Витя, - шептала Лусия. - Дорогой мой!"
А Сергей Алексеевич зашел за ее спину и приложил палец к губам, прося Колю о молчании.
Где-то затрещал движок, Сергей Алексеевич вздрогнул и проснулся. У стола Коля разгружал авоську с продуктами.
- Коля! - окликнул Сергей Алексеевич.
Мальчик поднял голову.
- Что там трещит, не знаешь?
- Отбойный молоток, - сказал Коля.
- Совсем как автомат, - заметил Сергей Алексеевич. - На войне мне часто снилось, что я плыву по тихой, мирной реке, а сейчас снится война.
Он вспомнил свой сон про отца и вспомнил, как его в действительности хоронили. Это было сразу после гражданской войны. Он только что вернулся с польского фронта и приехал в родной город в командировку. И умер отец. Его вызвал военный комендант, этот самый Васька-банщик, и запретил идти на похороны, потому что отец был верующим и его будут отпевать. А это, мол, подрыв авторитета командира Красной Армии и потеря революционной бдительности. Но все же он пошел на похороны в гражданском платье с чужого плеча, как вор. Он прятал глаза от людей и поднимал воротник пальто, боялся встретить знакомых. И теперь, через столько лет, ему было стыдно той своей трусости.
- А тебе, наверное, ничего не снится. - И с завистью добавил: - Спишь без задних ног?
- Мне? - переспросил Коля, и вдруг у него вырвалось: - Сегодня приснился сон... Будто у меня отец не родной, - он чуть не захлебнулся и не заплакал от этих слов, - а от меня скрывают.
Сергей Алексеевич впервые поднял глаза: слишком странными показались ему слова мальчика.
- Чего только не приснится, - сказал он. - Ну, а дальше-то что?
- Проснулся. - Тоска совсем одолела Колю, и ему нестерпимо захотелось все рассказать Сергею Алексеевичу, чтобы легче стало, и он готов был уже открыться, но вместо этого сказал обычные слова: - Одного лекарства не достал. Вот рецепт.
- Оставь себе, - сказал Сергей Алексеевич. - При случае возьмешь. - Он заметил в кармане Колиной рубахи конверт. - Это что, письмо от родителей?
- Фотограф прислал. - Коля протянул Сергею Алексеевичу конверт.
- Ну-ка, ну-ка! - Он вытащил фотографию из конверта.
Одно дело представлять себе, что вместо Коли на камне сидел Витька, а другое дело - фотография, и на ней действительно Витька... Сергей Алексеевич забыл о Коле и когда наконец опомнился, то мальчика уже не было в комнате. У Сергея Алексеевича мелькнуло в голове, что получилось как-то неудобно, и мальчишка вроде был чем-то расстроен, а он даже его не расспросил.
ТЕЛЕГРАММА С ОПОЗДАНИЕМ
А тем временем Коля торопливо собирал вещи. "Я им в тягость, - думал Коля. - Они и на Севере поэтому болтались, чтобы отделаться от меня. Уеду куда-нибудь и поступлю на работу. Или лучше попрошу Сергея Алексеевича, чтобы он устроил меня в Суворовское училище". С этой мыслью он взял в одну руку чемодан, в другую - клетку с кенаром и направился к двери. У него теперь было одно-единственное желание - побыстрее отсюда убежать, чтобы никого не видеть: ни тети Кати, ни Юрки. Быстрее, быстрее! Все хорошее, что было в нем к родителям, куда-то улетучилось, и теперь им владела только обида. На столе лежала телеграмма, он сначала в лихорадке даже не заметил ее.
И тут пришел Юрка.
- Колька, - крикнул он, притворяясь, что между ними ничего не произошло, - телеграмма! - и помахал бумажкой над головой.
Но телеграмма была ему не нужна, она прибыла с опозданием.
- Ты куда? - Юрка загородил Коле дорогу.
- Куда надо. - Он держался из последних сил.
- Совсем псих. Телеграмма же!
- Возьми ее себе на память, - сказал Коля. - А ну, пусти!
Юрка, отталкивая его от двери, открыл телеграмму и прочел:
- "Будем завтра. Целуем. Твои папа-мама".
- Пусти! - крикнул Коля в отчаянии.
Юрка отступил, и Коля выскочил на улицу.
...Сергей Алексеевич сразу понял, что случилась какая-то неприятность. Коля вошел в дверь без стука, с чемоданчиком и клеткой.
- Что с тобой? - Он подошел к Коле, и тот вдруг уткнулся ему в грудь и заплакал, как маленький. - Ну, ну, - сказал Сергей Алексеевич. - Ты ведь не девчонка. - Взял у него чемоданчик и клетку и усадил на стул. Рассказывай... Рассказывай. Сразу легче станет.
- Я вам говорил про сон. Что у меня отец не родной. Так это правда. Юрка сказал.
- Только и всего? - сказал Сергей Алексеевич. - И ты из-за этого так раскис! Что значит не родной? Он тебя любит, считает своим сыном...
- Ничего он меня не любит, - сказал Коля. - Иначе не врал бы.
- Ну, и куда же ты собрался? - спросил Сергей Алексеевич.
- В интернат... куда же... - сказал Коля. - Если не откажете, то я хотел бы в Москву, в Суворовское. Напишете письмо?
- Напишу. Давай только так. Завтра поговоришь с ними - и в дорогу.
- Нет, - сказал Коля.
- Он же тебя любит, как родного, - сказал Сергей Алексеевич. - Я уверен.
Но не так-то легко было пробиться к сердцу и разуму Коли и убедить его. Он ожесточился и не хотел ничего слышать.
- Мне их жалость не нужна. - Коля встал. - Напишете письмо?
- Напишу, напишу. Вот сейчас допьем чай, и напишу, - сказал Сергей Алексеевич. - Или вот что... Завтра уедем вместе.
- Правда? - радостно спросил Коля.
- Правда. - Сергей Алексеевич подумал, что совсем неплохо, что Коля будет учиться в Москве. Он сможет навещать его, и все будет прекрасно. Но в следующий момент он вспомнил о его родителях, и ему стало стыдно. Тихо, собираясь с мыслями, как правильнее поступить, добавил: - А все-таки ты похож на Витьку... Он тоже не любил, когда его жалели... Только он был веселый... - Вспышка радости, возникшая от возможности увезти Колю в Москву, прошла, и теперь он весь растворился в желании помочь мальчику. - А ты нос повесил. А у Витьки жизнь была трудной, без матери рос.
- А Лусия? - спросил Коля. Он был по-прежнему возбужден, но предложение Сергея Алексеевича уехать вместе слегка взбодрило его.
Сергей Алексеевич промолчал: так неожиданно они подобрались к Лусии. Неужели настал и этот час? А зачем, собственно, ему отвечать на Колин вопрос? Лучше промолчать. Но слова уже рвались из него.
Он помнил этот день, еще один счастливый в его жизни, и в Витькиной тоже, и у Лусии. Только кончился он плохо. Он помнил это двухместное купе поезда и настольную лампу под абажуром, которую Лусия прикрыла платком, чтобы свет не мешал Витьке спать.
А Витька совсем и не спал, притворялся, прошептал, будто во сне, "мама" в тот момент, когда Лусия поправляла на нем одеяло. Конечно, он не спал, просто так ему было легче назвать ее мамой.
"Что он сказал?" - спросила Лусия, хотя все слышала сама.
"Ма-ма", - сказал он.
Потом дверь в их купе открылась, и вошли пограничники. Лейтенант и старшина. Он встретил через несколько лет этого лейтенанта на фронте: храбрый был лейтенант, но он не смог преодолеть своей антипатии к нему и перевел его в другую часть.
"Извините, товарищ комбриг, - сказал лейтенант. - Проверка документов".
Он достал свои документы и протянул лейтенанту.
"Разве эта территория входит в пограничную зону?" - спросил он.
"Да, - ответил лейтенант. - Со вчерашнего дня", - и протянул ему документы.
"Это мои", - кивнул он на Витьку и Лусию.
Лейтенант повернулся к Лусии и сказал:
"Ваши документы?"
Лусия не поняла, что у нее требовали, и повернулась к нему. Тогда он достал из кармана разрешение Лусии на въезд в Советский Союз и отдал лейтенанту.
"Пока это ее паспорт, - попробовал он пошутить и даже улыбнулся лейтенанту, чтобы задобрить его. - Она из Испании. Я беру всю ответственность на себя".
"Извините, товарищ комбриг, - сказал он ему. - Без специального разрешения пропустить в запретную зону не имею права. - Отдал честь и вышел в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10