— Вот.

«Дорогие советские друзья!
Извините, что мы не сразу вам ответили. Мы — харцеры из Гданьска — сначала долго искали Леона Каминьского. Он живёт в Кракове. Потом мы писали вам это письмо.
Полковник Таран — национальный герой Польши, но мы про него ничего не знали, потому что после войны он не жил в Польше. Мы благодарны вам за то, что теперь сможем его разыскать в Советском Союзе.
Леон Каминьский был инженером в Гданьске, а теперь он работает художником в Кракове. В 1944 году, когда он был подпольщиком, он жил в городе Чернецове. Тогда в город прорвались советские танки. Один был подбит и загорелся. Его командир прикрывал отход товарищей. Это был майор Советской Красной Армии. Он был не только храбрый, но и хитрый: когда фашисты окружили его и у него кончились патроны, он ушёл в подземные каналы города, которые тянутся на десятки километров. Идти за ним фашисты побоялись, потому что по каналам прятались партизаны.
Они нашли танкиста.
Он был сильно ранен. Сначала его лечили, потому что он не мог уйти к своим. У немцев была сильная оборона, и наступление остановилось.
Партизаны захватили несколько немецких танков, и товарищ Таран стал обучать их воевать на танках. Потом он командовал ими в бою. Он получил звание полковника польской армии, награждён несколькими высшими польскими наградами.
Леон Каминьский переписывается с ним. Он нам сказал, что полковник Таран после войны закончил институт и был участником экспедиции на Южный полюс. Настоящее его имя — Сергей Тимофеевич, а фамилия — Иванов. Живёт он в Ленинграде. Вот его адрес.
Мы хотим с вами дружить. А если кто собирает этикетки, то Малгожата Клысь может с ним обменяться. С пламенным харцерским приветом…»
Дальше шла целая куча подписей.

— Адрес! — закричал я. — Где адрес?
— В том-то и дело! — сказала Эмлемба. — Тут какая-то ошибка… Вот. — Она протянула мне кусочек белого картона. — Костя, это же ваш адрес.
Я думал — упаду. Не помня себя я выскочил к Аге.
— Ага! — закричал я. — Как отчество деда?
— Сергей Тимофеевич, — сказала она. — А в чём дело, Костенька, что с тобой?
— А фамилия, фамилия!
— Иванов.
— Почему? — закричал я, всё ещё надеясь, что это ошибка. — Почему я Макаров, а он Иванов?
— Что же тут такого? Твоя мама, урождённая Иванова, вышла замуж и взяла фамилию мужа — Макарова…
Я хотел умереть! Мне, вообще-то, никогда в жизни не было так стыдно.
— Где фотография?
Ленка сунула мне в руки снимок.
— Свинья я! — сказал я ей. — Свинья я последняя! Не ходите за мной никто.
Я бежал по улицам.
«Какой же я дурак! Ведь и галстук, и вездеход, и даже деньги в конверте — это всё он! Это мой дед. Кого ещё Васька мог найти? А я на него орал. Ах я свинья!»…
Я же знал, что мамин дедушка был профессором, я же мог догадаться, что мой дед был на войне! Но я никого никогда ни о чём не спрашивал… Мне всё было до лампочки! А это мой родной дед! Это мой родной прадед! Я на них похож!
Если бы всё можно было назад прокрутить, как ленту в кино! Я бы всё по-другому делал! Я бы деда на руках носил! Я хуже всех на свете! Хуже последнего негодяя!
Вот если бы уехать куда-нибудь! Я представил, как уеду и вернусь через десять лет героем!
— А дед за это время умрёт! — сказал я. — Нет. Нужно сейчас же у него прощения попросить! Пусть хоть как надо мной смеётся — не могу я так жить! — И, волоча стопудовые непослушные ноги, я поднялся к нашей квартирной двери.
Дома никого не было. Я вошёл в комнату деда. Я сюда и раньше совался, но меня тут как-то током шарахнуло — у деда всякие провода, трансформаторы — моментально дорогу пришлось забыть.
Комната была узенькая и длинная, в одно окно. Справа до потолка стояли полки с книгами, а с другой стороны — письменный стол, заваленный всякими железками, маленький верстак и солдатская узкая койка, аккуратно застеленная серым одеялом.
Над письменным столом висела старая фотография. Красивая тётенька в шляпе и улыбающийся человек в украинской рубашке держали на руках маленького карапуза. Человек в вышитой рубашке был мне знаком — это Тимофей Васильевич…
Только теперь это не просто Тимофей Васильевич… Это мой родной прадед! Мой прадед! А этот коротышка в матроске — мой дед…
Я свалился на старый скрипучий стул и накололся о пиджак, повешенный на спинку. Я глянул на него и — чуть не упал в обморок. Он был, как чешуёю, покрыт медалями и орденами. Рябило в глазах от переливов латуни и рубиновой эмали.
«К Девятому мая дед пиджак достал», — подумал я. И на левом лацкане увидел небольшой прямоугольник, на котором было нашито четыре жёлтые и две красные ленточки… Я-то знал, что это за ленточки. Четыре лёгких и два тяжёлых ранения.
Я выскочил на улицу. И нос к носу столкнулся со Скворцовой.
— О! — сказала она. — А я к вам. Вчера позвонили из редакции. Оказывается, твой дедушка герой?
— Оказывается! — сказал я.
— Я так и думала! Вообще, он мне очень нравится! Пожилой, а такой красивый!..
«А если бы он не был героем! — подумал я. — Если бы он не был таким моложавым и здоровенным, если бы он был таким же стареньким и слабым, как Форген-Морген, тогда что же, его и любить не надо? Да разве важно, чтобы дед был знаменитым, разве незнаменитый человек меньше нуждается в любви, в том, чтобы у него были родственники и близкие…»
Я вспомнил, как дед вздыхал там, на кухне, когда разговаривал с генералом, как он говорил, что ему все чужие, и я тоже… Я смотрел на Скворцову. Она что-то говорила о том, что нужно деда в школу пригласить, нужно устроить вечер, чтобы я его представил. А я думал: как это она мне раньше красивой могла казаться? И ничего в ней красивого нет!
Я слушал, как щебетала Скворцова, и мне становилось так стыдно! За то, что я был плохим внуком! За то, что я, как вот эта совсем посторонняя Скворцова, рассмотрел его, только когда он оказался героем.
— Уйди ты, Скворцова! — сказал я. — Уйди ты, ради бога!
— Ты что, ненормальный?
— Да, — ответил я. — Свинья я последняя. Деда моего не видела?
— Сумасшедший какой-то! — крикнула она.
Я долго таскался по улицам. Город готовился к празднику. Везде торжественно хлопали алые флаги. И по колоколам репродукторов передавали музыку. Электрики осторожно включали иллюминацию…
Я, вообще-то, очень люблю праздники, но тут мне было так скверно и так стыдно — я был готов уже в Фонтанку прыгнуть… Я бы, наверное, прыгнул, если бы вдруг не услышал голос деда…
Глава заключительная
Я ИДУ ИСКАТЬ
— Вышел месяц из тумана, вынул звёзды из кармана. Раз, два, три, четыре, пять… Я иду искать!
Малыш лет пяти сунулся мне в ноги и заметался, ища, куда бы скрыться.
— На улицу, чур, не бегать! — раздался со двора голос деда.
Малыш досадливо охнул и побежал назад во двор.
— Кто не спрятался — я не виноват.
Дед стоял, прижавшись носом к стене дома.
— Раз… — тянул он. — Два… Два с ручками, два с ножками, два с половиной…
А по всему двору — за скамейками, за песочницей, за дверью парадной — притаилась мелкота.
— Три! — выпалил дед. — Кто за мной стоит, тот в огне горит…
«Вот именно! — подумал я. — В огне горю».
Дед повернулся.
— Дед! — сказал я. — Дед! Прости меня.
Дед дёрнул кадыком, и я увидел в расстёгнутом воротнике рубахи его шею. Она была похожа на кору дерева — вся в шрамах и стяжках от ожогов. Шрамы бежали вверх к уху и подбородку и прятались в бороде.
— За что? — спросил он хрипло, тяжело опускаясь на скамейку.
— Прости! — сказал я.
Дед молча стал скручивать папиросу, но табак сыпался мимо бумажки из его крепких пальцев.
— Ты вон какой… Ты вон какой… — шептал я.
— А… — сказал дед и ухмыльнулся. — Иконостас мой, что ли, видел? Так это…
— Да нет! — закричал я. — Нет. Если бы ты не был героем, если бы ты не был героем… Всё равно. Всё равно. Прости меня…
Я не помню, как кинулся к деду и обхватил его за шею, и он тоже сдавил меня своими железными руками. И я услышал, что у него в груди что-то тоненько скулит и поскрипывает.
— Дед, — сказал я. — Ты чего…
— Я так… — прошептал дед. — Ничего…
— Я тебя всегда любить буду, — сказал я ему.
— Я ничего… — сказал дед.
— Мы так играть не будем! — услышал я голос.
Малыши, как утята, вытянув шеи, стояли вокруг нас. Один, в красной бескозырке, подошёл ко мне и грозно сказал:
— Я вот тебе как задам кулаком!
— За что? — удивился я.
— Дедушка пачет! — сказала коротышка с бантом из-под платочка. — Не пачь!
— Это от ветра, — торопливо сказал дед.
— А водить будешь?
— Обязательно. Только вот покурю. Подождите немножко.
— Давай, — предложил я деду, чтобы не молчать, чтобы говорить с ним, — давай всей компанией поедем к Форген-Моргену увеличитель дарить.
— Давай, — кивнул дед и, затянувшись, добавил: — Ты меня… это… вовлекай…
— Что ты такое говоришь… Ты меня прости только, пожалуйста.
— За что?
— За всё!.. Даже за собаку прости.
— За какую собаку?
— Ну, я просил собаку, а ты сказал — от неё грязь…
— Ну… — Дед закашлялся. — Если за ней ухаживать как следует…
— Я же понимаю, — перебил я его. — Тебя фашисты с собаками догоняли — вот ты, наверное, собачьего лая и не выносишь поэтому.
— Собаки-то не виноваты… И вообще надо перековываться.
Малыши терпеливо ждали.
— Здорово ты сегодня играл! — переменил дед тему. — Просто молодец.
— А ты! Ты что не играешь?
— Хе! — улыбнулся дед. — Зубы-то я о панораму в сорок первом выбил… Теперь ты за меня играй! У нас раньше хороший оркестр был, а только в войну растерялись все, а иные погибли. Учил-учил… Никого не осталось…
— Да ты что? Меня! Твоя пионерка! Антонина Николаевна.
— Кто это?
«Конечно, — подумал я. — Разве он её помнит?»
— Она после тебя приняла оркестр… А после войны музыкальное училище закончила, класс духовых. Она после тебя пионервожатой была.
— Антошка! — закричал дед. — Врёшь! Она в сорок втором погибла!
— Не кричи на меня! Ты сам погиб в сорок третьем! Мы тебя год почти что ищем! Полковник Таран!
— Я не погиб! — орал дед. — А она погибла! У меня похоронка есть!
— Как же она погибла, если она тебя до сих пор любит! Если она сейчас воспалением лёгких болеет. И у неё никого, никого, кроме тебя, нет! Она тебя любит! Мёртвого, а ты живой…
— Где она!
— Не ори на меня! — закричал я, называя адрес…
— Бежим! — хватая ртом воздух как рыба, сказал дед.
— Ты продышись! Продышись! И аккуратней! Не напугай её… Она и так болеет.
— А мы? — сказала красная шапка. — Мы чего делать будем?
— Да! — сказал дед. — Тут в жэке собрание. Этих вот девать некуда, меня поиграть с ними попросили…
— Беги, — сказал я деду. — Беги. Я с ними буду за тебя. Не волнуйся. Шляпу надень!
— Ага! Ага! — сказал дед. — Слушай, чего-то я боюсь…
— Иди! Иди! — сказал я. — Иди, собрание кончится — я к вам приду. Мы все к вам придём…
— Давай води! — сказала малявка.
— Раз, два, три, четыре, пять… Я иду искать!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16