Все притихли. Этот кратер как-то давил на тех, кто попадал сюда. Лишь Дженна искрящимися глазами смотрела на дворец, чувствуя близость того, ради чего они проделали весь этот путь.
Когда ночная тьма спустилась на озеро, лошади уже были стреножены, а сушеное мясо и фрукты съедены. Дженна растянулась на земле, завернувшись в свои одеяла. Зула, ко всеобщему удивлению, села, поджав ноги, рядом с нею, что-то тихо напевая, пока та не заснула. Бомбатта ревностно поглядывал на чернокожую девушку, но взгляд ее темных глаз всякий раз заставлял его промолчать и оставить ее в покое.
Когда вышла луна, тьма несколько рассеялась. Кратер, казалось, притягивал лунный свет, делая его сильнее и ярче. В этом причудливом освещении можно было даже разобрать черты лица и выражение стоящего рядом человека.
Конан с Акиро сидели, глядя на дворец, сияющий и переливающийся в лунном свете, словно алмаз на черном бархате.
– Это место давит на меня, – сказал после долгой паузы Киммериец, – не нравится мне здесь.
– Это место и не создано для того, чтобы нравиться. Здесь хорошо себя чувствуют только колдуны. Я чувствую энергию, исходящую даже от скал. В этом месте рушатся привычные связи, разваливается то, что казалось монолитным. Все барьеры ослабевают, границы размываются, даже одно произнесение имени может вызвать душу покойного.
Кожа Конана покрылась мурашками. Он поспешил приписать это ночной прохладе.
– Хотел бы я поскорее выбраться отсюда и вернуться в Шадизар, привезя эти штуки, которые так нужны Тарамис.
Вдруг крик ужаса разорвал тишину ночи. Дженна билась под своим одеялом, широко раскрыв невидящие глаза, крича: «Нет! Нет!» Бомбатта вскочил, держа в руке обнаженную саблю. Малак судорожно боролся с одеялом, пытаясь выбраться из-под него, с кинжалом в каждом кулаке. Зула прижала стонущую девушку к груди и забормотала что-то, успокаивая ее.
Неожиданно руки Дженны обвились вокруг черных плеч. Рыдания сотрясали ее тело.
– Это было ужасно! Ужасно.
– Сон, – сказал Бомбатта, убирая саблю в ножны. Он встал на колени, попытавшись забрать девушку у Зулы, но она лишь крепче прижалась к женщине.
– Это всего лишь сон, малышка, – сказал он мягко, – не больше, чем дурной сон. Вот и все. Постарайся опять уснуть.
Зула пристально посмотрела на воина в черных доспехах поверх все еще обнимавшей ее Дженны и сказала:
– Сны бывают вещими. Пусть она расскажет, что ей приснилось.
– Согласен, – сказал Акиро. – В снах часто появляются предзнаменования. Расскажи, Дженна.
– Да это всего лишь детский кошмар, – прохрипел Бомбатта. – В этом дьявольском месте может присниться все что угодно.
– Говори, – обратился к девушке Акиро.
Чуть успокоившись на руках у Зулы, Дженна начала рассказывать, все еще вздрагивая:
– Мне приснилось, что я еще совсем дитя, едва научившееся ходить. Я проснулась в своей кроватке и увидела, что кормилица спит. Мне захотелось к маме, и я побежала по темным коридорам туда, где была спальня моих родителей. Их кровать стояла под балдахином в середине комнаты. Я увидела, что они спят. Но в изголовье их кровати появилась еще одна фигура – молоденькой девушки или мальчишки. Слабый свет ночника как-то странно отразился от ее рук. Вдруг я поняла, что в этих руках был зажат кинжал. Кинжал взлетел в воздух и опустился. Из груди отца вырвался хрип, разбудивший маму. Она успела прокричать только имя, и еще один удар кинжала оборвал ее жизнь. Я побежала. Мне хотелось кричать, но язык словно прилип к гортани. Все, что мне оставалось, – это бежать, бежать…
Зула резко тряхнула ее, а потом снова нежно прижала к себе.
– Все в порядке, Дженна. Ты теперь в безопасности.
– Имя, – настойчиво спросил Акиро. – Чье имя она произнесла?
Дженна опасливо выглянула из-под обнимавших ее рук Зулы.
– Тарамис, – прошептала она. – Тарамис. Но почему мне снится этот ужас? Почему?
Никто не проронил ни слова, пока Бомбатта не нарушил молчания, небрежно бросив:
– Обычный кошмар нервной, изнеженной девчонки. Идиотский сон, навеянный идиотским местом. У меня самого такое в голове творится…
– Это-то видно, – сказал Акиро и повернулся к Зуле: – Ты посмотришь за ней?
Чернокожая женщина кивнула и снова запела колыбельную своего народа. Бомбатта сел по другую сторону от Дженны, собираясь тоже сторожить ее сон остаток ночи. Два воина, мужчина и женщина, не мигая смотрели друг на друга.
Вместе с Акиро Конан подошел к кромке воды. Помолчав, он тихо сказал:
– Когда Дженна едва умела ходить, Тарамис было лет шестнадцать или около того. Возраст, вполне подходящий, чтобы всерьез позавидовать титулу наследного принца, своего брата, да и его богатству.
– Может быть, это все-таки просто сон.
– Может быть, – сказал Конан. – Хорошо, если так.
Амон-Рама пристально уставился в глубины Сердца Аримана, рассматривая фигуры спящих людей. Все уснули. Последним сомкнул веки старый желтокожий колдун, все пытавшийся поймать энергию, которой, казалось, был залит весь кратер. Стигиец лишь недобро улыбался. Колдун долго мозолил ему глаза, когда все остальные уже уснули, кто свернувшись под одеялом, а кто и сидя, несмотря на то что собирался бодрствовать всю ночь напролет. Но вот и старик забылся сном. Утром они придут, и тогда…
Глубокая морщина прорезала его лоб. Утром. Как долго он ждал, и вот теперь, когда осталось лишь несколько часов, нетерпение просто сжигало его изнутри. Ничто уже не могло помешать выполнению его планов. Нужно было всего лишь подождать. Но почему словно муравьи забегали по его телу, заставляя зудеть и гореть кожу?
Он оторвался от Сердца, и свет сразу померк, оставив лишь красный, краснее рубина, светящийся камень. Нет, он не сможет дождаться утра. Нужно кончать с этим.
Он быстро вышел из зеркального зала и поднялся по сверкающим лестницам и коридорам в самую высокую башню дворца. С ее высоты он посмотрел на дальний берег озера, хотя без помощи магического кристалла человеческие глаза были бессильны против темноты, Из бесчисленных складок своего кроваво-красного одеяния он извлек черный мелок, сделанный из жженой кости убитых девственниц.
Быстрыми движениями он начертил на полу пентаграмму, оставив один разрыв, чтобы вступить внутрь. На каждом луче звезды он начертал два символа: один – одинаковый на всех пяти концах, а другой – отдельно для каждого. Эти символы усилят магическое воздействие пентаграммы. Подобрав мантию, он вступил внутрь пентаграммы и одним движением мелка завершил дьявольскую фигуру.
Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее он начал читать заклинания нараспев. При этом даже он сам не слышал ни звука. Эти гимны не предназначались для человеческого уха. Только после долгих лет болезненных тренировок он научился произносить их. И вот теперь в том месте, где размывались границы и рушились связи, Амон-Рама взывал к силам перемен и разрушения.
Словно сама ночная тьма сгущалась вокруг него, становясь плотнее, скручиваясь во что-то жесткое, скрывая его, словно густой дым. Этот дым менялся, принимая форму. Форму крыльев, хлопнувших в воздухе на высоте четырех человеческих ростов. Тяжелые когти заскрипели, оставляя царапины на поверхности алмазно-твердой крыши башни. Там, вся пронизанная черными лучами, стояла гигантская птица, орел, состоящий из клубов дыма.
Ударили огромные крылья. Но ни звука не разнеслось вокруг – потому что воздух, в котором они бились, не был земным воздухом. Огромная тень взлетела в ночное небо. Хищная птица в несколько взмахов крыльев достигла противоположного берега озера.
Ни единое дуновение не потревожило сон чернокожей женщины и могучего воина, сидевших по обе стороны от укрытой одеялом девушки. Когти крепко обхватили ее хрупкое тело, но она даже не пошевелилась во сне.
Создание темных сил взлетело вверх и понеслось над озером к сверкающему под звездами шпилю башни. Снизившись, птица снова обернулась клубами дыма, втянувшимися в пентаграмму на полу, оставив в ее центре Амона-Раму, держащего Дженну на руках.
Он осторожно стер ногой один из лучей магической фигуры и вышел из нее. Остальное можно стереть и потом. Сейчас есть дела поважнее. Лицо старого колдуна перекосила непривычная улыбка, когда спящая девушка, не открывая глаз, повернула к нему голову. Да, ему предстояли очень важные дела.
Хрустальные ступени вели его вниз, в залы дворца. Он почти бегом ворвался в зеркальный зал, прошел его насквозь и оказался в комнате, непохожей на все остальные в этом сверкающем сооружении.
В этом дворце повсюду было светло безо всяких светильников. Свет излучали сами хрустальные стены и потолки. Здесь же была темнота. Стены были скрыты в полнейшей мгле, так же как пол и потолок. Комната казалось бесконечной. И во всей этой бесконечности лишь в двух местах брезжил свет. Дверной проем светился ярким огнем, но этот свет ни на шаг не проникал внутрь, не освещая ни пола, ни пространства за входом. Неизвестно откуда исходил свет второй освещенной точки. Узкий круг выхватывал из темноты огромную кровать, выложенную шелковыми подушками и покрывалами. На нее-то Амон-Рама и положил свою легкую ношу.
Он смотрел на нее сверху вниз – в плоских черных глазах не было никакого выражения. Затем он медленно провел рукой по изгибам ее тела – от маленькой ступни к округлым бедрам, по тонкой талии и высокой груди. Все нормальные страсти и пороки были давно выжжены в нем его черным чародейством, но оставались другие, еще более страшные, приносившие ему мрачное удовольствие. И раз он собирался использовать девчонку для другой цели, не той, ради которой берегла ее чистоту эта глупая Тарамис, – то почему бы ему не отдаться этим порокам, когда в его руках оказалась такая соблазнительная жертва. Но это потом, когда он разделается с остальными. Теперь, когда она наконец в его власти, нетерпение улетучилось. Настало время подготовки.
– Услышь меня! – воззвал он. Голос прокатился по всем закоулкам хрустального дворца. – Пусть не останется ни одного окна, ни единой двери, трещины, отдушины. Так я хочу, и так должно быть!
Дворец ответил низким гулом, словно огромный хрустальный колокол. Дело сделано; дворец стал неприступен – словно запечатан сургучом.
– А теперь посмотрим, как они обрадуются с утра пораньше, – пробормотал колдун.
Бросив последний взгляд на неподвижную Дженну, он вышел из черной комнаты. Дверь за ним захлопнулась, и теперь только узкое пятно света оставалось вокруг крепко спящей Дженны.

Глава 12

Жемчужная темнота все еще наполняла кратер, когда Конан проснулся. Ему даже не нужно было смотреть на чуть побледневшее небо, чтобы понять, что рассвет уже близок. Чтобы переправиться через озеро на рассвете, встать нужно было затемно, так что проснулся он вовремя. Эта способность вставать тогда, когда нужно, нередко помогала ему в жизни, хотя следовало признать, что чрезмерные возлияния накануне могли отключить этот внутренний будильник.
Откинув одеяло, он вложил в ножны меч, который пролежал рядом с ним всю ночь, и встал, потягиваясь. Нахмурившись, но все еще не понимая, он уставился на пустое ложе Дженны. Он оглядел склон кратера за спиной, пересчитал мирно спавших лошадей и только тогда затряс спящих Акиро и Малака, спокойно сказав им:
– Вставайте, Дженна пропала. Просыпайтесь же.
Оставив их – Малака, сыплющего проклятиями и ругательствами, и Акиро, бормотавшего что-то про старость не радость и юнцов, посмевших потревожить усталые кости, – он подскочил к спящим по обе стороны от одеял Дженны Бомбатте и Зуле. Его сапог с размаху влетел в ребра похрапывающего вояки.
Со стоном, переходящим в ругательства, Бомбатта вскочил и потянулся было к рукояти сабли.
– Я убью тебя, ворюга! Да я…
– Дженна исчезла, – ледяным голосом произнес Конан, – ты только что не привязал ее к себе – и вот, получите. Она, быть может, уже мертва.
Ярость Бомбатты улетучилась при первых же словах. Он, словно оцепенев, уставился на пустую постель.
– Лошади все на месте, – крикнул Малак.
Черный воин прохрипел:
– Еще бы нет. Куда бы Дженна уехала от своей цели, от предназначения?
– Предназначения! – взорвалась Зула. – Это вы решили, что в этом ее предназначение! А может, она решила сама выбрать себе судьбу?
– Ну, если ты, черномазая, сделала с ней что-нибудь…
– Я? Да я ни за что в жизни не причинила бы ей зла. Это ты считал, что она игрушка в той игре, которую вы затеяли.
Шрамы белыми линиями выступили на лице высокого воина.
– Ах ты грязная, вонючая шакалиха! Я тебя на куски…
– Все поединки оставим на потом, – развел их Конан. – Сейчас главное – найти Дженну.
Напряженность между сцепившимися ослабла, но не исчезла. Бомбатта вогнал в ножны саблю, а Зула с явной неохотой опустила уже занесенный для удара шест.
Акиро встал на колени у постели Дженны, и его руки заскользили поверх одеял. Его глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились. Когда он на секунду раскрыл веки, лишь белки глаз оказались видны. Малак отвернулся – его чуть не стошнило.
Наконец старик объявил:
– Девочку унесла птица.
– Старый дурак, – пробормотал Бомбатта, но колдун продолжал, словно не слыша его слов:
– Огромная птица, сотканная из дыма и тумана, двигающаяся совершенно бесшумно. Она унесла ее в лапах. – Наконец в глаза старика вернулись зрачки, и он встал с колен.
– Говоришь, он старый дурак? – повернулся Конан к Бомбатте. – Нет, приятель. Это ты дурак. И я. Могли бы и предположить, что этот Стигиец что-нибудь предпримет.
– Куда унесла ее птица? – спросила Зула.
Акиро ткнул пальцем в сторону хрустального дворца:
– Конечно, туда.
– Тогда вперед, – сказала она.
Конан молча кивнул. Как один, они с Бомбаттой бросились к лодке и вытащили ее к воде.
– Но она может оказаться заколдованной, – запротестовал Малак, – Акиро же сам вчера говорил…
– Это наш единственный шанс, – оборвал его Конан, стоя по колено в воде и придерживая лодку. – Садись, живее.
В один миг все расселись по местам: Зула в центре, между Акиро и Малаком, Конан и Бомбатта – на носу и на корме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23