OCR Буся
«»: ; ;
ISBN
Аннотация
Потом, когда все кончилось, и жизнь пришла в норму, Алла не раз сама себе задавала вопрос, как получилось, что ее невероятная интуиция дала в тот день сбой и не велела ей отказаться от этой поездки. Вероятно переутомление и жара сбили ее здоровые настройки, лишь встряска, пережитая в последующие дни, сумела вернуть их к нормальному уровню — так решила она.
Жанна Свет
РОМАН
Лето в этом году выдалось какое-то, совершенно сумасшедшее — безумно жаркое, знойное даже, душное, липкое.
Все ждали его, с отчаянием и надеждой, в темноте и холоде изнурительно длинной зимы, всем хотелось тепла, солнечного света, зелени и запахов — моря, цветов, шашлычного дыма, укропа на огороде, хрустящего огурца в салате.
Зима все длилась и длилась, заметала жизнь вьюгой, сковывала чувства и мысли стужей, дула пронизывающими ветрами, не имевшими определенного направления, а одинаково несшими в лицо колючую снежную крупу — даже при смене движения на противоположное.
Но все когда-нибудь проходит, прошла, кончилась убийственная зима, и после сопливой, слезливой весны, каждый год приносящей разруху и грязь, пришло это дикое и странное лето: солнце уже с восьми часов утра жгло и пылало, болезненно-белое в выгоревшем, тоже белесом, небе; стекла распахнутых окон, казалось, плавились и стекали по раскаленным стенам домов, слепя глаза, делая зной еще нестерпимее, мягкий асфальт прожигал ноги сквозь любые подметки, а разогретые, потные, липкие тела в транспорте могли сделать убийцей самого кроткого святого, вегетарианца и всепрощенца.
Страшное было лето. Без дождей, без запахов. На корню высыхала трава, листья на деревьях скукоживались, сворачивались в трубочки и висели на поникших ветках жалкими тряпочками.
О шашлыках и не помышлял никто: вид огня в мангале мог довести до нервного срыва, а охладить вино до нужной в эту жару температуры было не под силу ни одному холодильнику, во всяком случае, с водой холодильники не справлялись, утолить жажду не удавалось.
И вот в эту жару нужно было работать, сидеть перед компьютером, писать, исправлять и думать — вот что самое ужасное! Думать в эту жару не получалось ни за что.
Два вентилятора надрывались день и ночь, обдувая разгоряченную голову с мокрыми, как после купания, а на самом деле, — от пота, — волосами, не принося никакого облегчения, но лишь отвлекая и раздражая своим неумолчным жужжанием.
И ведь еще нужно было что-то есть и пить, нужно было стирать одежду, которую, по этакой жаре, приходилось часто менять, мытье посуды доводило до исступления, и она чудом не перебила в это лето все свои тарелки, удерживаемая от такого опрометчивого шага лишь сознанием, что все равно придется покупать новые, так чего уж…
Роман не вытанцовывался, вся работа застряла на семнадцатой странице, дальше воображение забастовало, а изнывающее тело хотело одного: в прохладную воду, хотя бы в ванну.
Как следствие недовольства собой, раздражения, телесных мучений, пришла бессонница, что сделало душные и потные ночи еще муторнее, муки совести невыносимыми, характер, и так не слишком ангельский, испортился окончательно. Казалось, что все идет к суициду, другого выхода просто не видело ее распаленное и измученное воображение.
После одной, особенно мучительной ночи, когда она, проворочавшись в клубке сбитых влажных простыней, выползла со стоном на балкон, и смотрела воспаленными глазами на пробуждающийся — тоже со стоном — не отдохнувший за ночь город, пришло спасение.
Полюбовавшись багрово-огненным маревом на востоке и послушав огорченное чириканье просыпающихся птиц, она вернулась в квартиру, напустила ванну воды из холодного крана — то обстоятельство, что вода вытекала именно из этого крана, не делало ее холодной, ни в коей мере — и вползла в нее, испытывая блаженство (уже хотя бы от того, что вода смыла пот и тело перестало быть липким), тут же засыпая с риском утонуть в этой ванне — а какую еще смерть, как не такую глупую и пошлую, могло приготовить интеллигентному человеку это оголтелое лето?! И тут зазвонил телефон, слишком громко, слишком нахраписто, просто въедался, вгрызался в утомленный мозг его пронзительный звонок — она со стоном опять выползла из блаженства в ад, взяла трубку и вернулась в свою купель.
— Алло!
Голос ее был слаб, истомлен и вызвал правильную реакцию на другом конце провода: звонящий стал разговаривать извиняющимся тоном, но все равно категорично.
— Алка, это ты?
— Нет, мой труп. Чего тебе от меня нужно в такую рань?
Звонил ее муж, он уже две недели был в отпуске, который проводил у родителей, в южном городке, куда он увез и обоих детей под девизом «не мешать маме строить себе нерукотворный памятник».
Как ни удивительно, но на юге вовсе не было такой жары, как здесь, и они там прекрасно отдыхали, наслаждались всеми прелестями отпускной и каникулярной южной жизни, где, как она поняла из его предыдущих звонков, имели место и шашлыки, и холодное винцо, и огурчики с укропом. Муж очень переживал, что она осталась мучиться, а он сибаритствует, поэтому при каждом телефонном разговоре голос его звучал виновато, деловые нотки прорезались впервые, что вызвало у нее слабое удивление — на более сильные реакции она была просто не способна, так ее измучили эти две недели жары.
— Алка, тут такое дело… Мне предложили подхалтурить, а предки в санаторий намылились — отцу путевку дали, мама — сопровождающей. Так что, приезжай, поживи тут… от жары отдохнешь, да и ребята по тебе скучают уже.
— Ага, есть у них время по мне скучать, так я и поверила! Что за халтура? У тебя ведь отпуск, тебе отдохнуть тоже нужно…
— Да ты понимаешь, наше управление и предлагает. Они отзовут меня из отпуска, я потом догуляю. Когда роман допишешь, возьму эти дни и куда-нибудь вместе смотаемся. Деньги очень уж хорошие предлагают! Давай, а?
Она задумалась. В принципе, глупо было сидеть и мучиться здесь, в этой жаре, где работа все равно стояла. Там она придет в себя, глядишь, и дело сдвинется с мертвой точки… Но вот билеты…
— Думаешь, я смогу билет достать?
— С билетом, как раз, проблем не будет. Ты позвони в управление Матвею Семенычу: есть договоренность, что твой билет — их проблема, я сразу это условие поставил.
— Ну, хорошо, когда ты должен ехать?
— А вот, как ты приедешь, так я сразу же и свалю, так что поспеши.
Следом за этим трубка захрипела, завыла, в ней что-то щелкнуло, и раздались гудки зуммера.
Странным образом, этот разговор взбодрил ее, она вылезла из ванны, и уже через час с небольшим вышла из подъезда, направляясь в кассу за билетом.
Потом, когда все кончилось, и жизнь пришла в норму, она не раз сама себе задавала вопрос, как получилось, что ее невероятная интуиция дала в тот день сбой и не велела ей отказаться от этой поездки. Вероятно переутомление и жара сбили ее здоровые настройки, лишь встряска, пережитая в последующие дни, сумела вернуть их к нормальному уровню — так решила она.
Как бы то ни было, но тревоги она не испытала ни отправляясь за билетом, ни покупая городские лакомства и деликатесы для детей и родни, ни собирая вещи, ни даже в самолете, хотя летать не любила и предпочитала ездить в поездах.
Мало того, выйдя из самолета и увидя в толпе встречающих загорелые лица своего семейства, она испытала радость и облегчение и мысленно поблагодарила управление, волею которого она в один день оказалась в нужном месте в нужное время.
Даже при этих мыслях ее интуиция не проснулась, продолжала сладко спать, а может быть, и вовсе померла, убитая жарой, а ведь могла бы проснуться, хотя бы из чувства противоречия, и тогда все сложилось бы совершенно иначе.
Свекры уже, оказывается, уехали, муж только и ждал ее приезда, вещи у него были собраны и упакованы, в середине ночи за ним должна была прийти машина, чтобы отвезти его в аэропорт.
Они ждали ее прихода в беседке. Дети были уложены, видели десятый сон. Было тихо, воздух был заполнен ароматами летней южной ночи: пахло морем, цветами, сырой землей, а главное — было прохладно. Алла вдыхала свежий воздух и не могла надышаться. Она ощущала такую безмятежность, такой покой, что почти не слушала мужа, который перед отъездом хотел ввести ее в курс дела.
— Ты, главное, отдыхай. Работать тебе не придется — за домом следят. И уборку сделают, и садом-огородом есть кому заниматься. Да, имей в виду, что Никиту, адъютанта, отправили в отпуск, пока отец лечится, а он отвечал за охрану усадьбы. Должен приехать другой человек на это время, он здесь еще до Виктора был. Помнишь Виктора?
— Это тот, что в академию поступил?
— Ага, точно, он. Заместитель уже должен был приехать, но он опаздывает — какие-то бюрократические заморочки, в общем, я не в курсе. Должен в ближайшие дни появиться, а пока из города будут присылать милицейский наряд, так что не пугайся, если у ворот ментов увидишь. Эти зверюги тоже тебя никому в обиду не дадут, — муж кивнул на двух здоровенный овчарок, лежавших по обе стороны входа в беседку. Алла уже познакомилась с ними днем, была ими вежливо обнюхана, но отношения у них пока не определились.
Она машинально кивала головой, но мысли ее были далеко, вернее, их не было совсем — все ее существо, казалось, растворилось в запахах, лунном свете, шелесте листвы и чуть слышном дыхании моря.
Послышался рокот мотора и муж, поцеловав ее, укатил в аэропорт, оставив в полное ее распоряжение и эту ночь, и эту прохладу, сонную тишину и покой. Она посидела еще немного, глядя на Луну, но усталость заставила ее уйти спать.
Слегка ошеломленная быстротой перемены участи, она несколько дней приходила в себя, отсыпалась в ночной прохладе, упивалась холодной водой из артезианской скважины, морскими купаниями, а затем, обретя утерянную бодрость, наладила распорядок дня — свой и детей — с тем, чтобы получить от отдыха как можно больше.
Просыпались они на рассвете и шли в сопровождении псов по прохладному влажноватому песку к морю, которое было всего метрах в ста от усадьбы — светилось там жемчужным серовато-голубым светом, в котором все сильнее звучала розовая нота от выбирающегося из-за горизонта на волю солнца.
Вода была неподвижна, тишина стояла над пляжем, пустым и казавшимся от этого бескрайним, только они трое нарушали его утренний покой: делали зарядку, потом купались в прозрачной, не взбаламученной воде, а потом, окончательно проснувшиеся и освеженные бежали домой завтракать.
Свекор был важным человеком, генералом, но при этом инженером, крупным ученым, а потому смог выбрать исключительное место для своей дачи. Просторный добротный дом белого кирпича был обшит внутри деревом, хорошо держал тепло и прохладу, во всех комнатах стоял аромат смолы — обшивка была сделана из лиственничных досок, — был светлым и удобным. Стоял он на огромном участке, выходившем одной стороной в сторону шоссе, а другой — к морю.
Город был в каких-нибудь десяти минутах езды от поселка и был отгорожен от него скалистой грядой, в которой пробили туннель для шоссе, но которая надежно защищала поселковый пляж от толп курортников, почему он и был чистым и тихим.
На участке, обсаженном по периметру соснами, магнолиями и рододендронами так густо, что дома не было видно ни с шоссе, ни от пляжа, ни с соседних участков — даже крыша терялась в сплошной массе зелени и цветов — было все, что нужно для спокойной автономной жизни: своя артезианская скважина, богатый фруктовый сад, цветник, огород с теплицами и парниками, даже небольшой птичник, исправно снабжавший обитателей этого райского уголка свежими яйцами и мясом.
Кроме основного дома, имелись еще два небольших домика для гостей, устроенных таким образом, чтобы живущие в нем люди могли быть совершенно независимыми и отдыхали, не досаждая хозяевам и не чувствуя неловкости или стеснения.
Были на участке и летняя кухня, и площадка для шашлыков и застолий… В общем, приятно и спокойно можно было жить здесь, полноценно отдыхать и плодотворно работать. Алле даже пришло в голову, что может быть, оставить городскую жизнь, перебраться в такой же тихий уголок у моря, где можно было бы не тратить себя на ежедневную нервотрепку существования в мегаполисе.
Она понимала, что эта мысль ее совершенно бесплодна: дети были еще малы, учились в школе, а такой школы, какая была у них, здесь, конечно, не найти. Вот когда станут студентами, можно будет подумать на тему переезда всерьез: оставить им городскую квартиру — благо они очень дружили между собой и ужились бы в ней — а самим уехать сюда и здесь, в этой тишине, аромате и мерном шуме моря, придающем всей жизни четкий ритм, писать — умно и честно — замечательные книги, какие никогда не смогут родиться в деструктивном шуме и реве большого города.
Поначалу ее испугали размеры сада и огорода: она не представляла, как ей справиться с уходом за всем этим огромным хозяйством, но страхи ее оказались напрасными — все было предусмотрено самым наилучшим образом.
Трижды в неделю приходила женщина средних лет, чтобы сделать уборку в доме, постирать и погладить белье и одежду, а по понедельникам и четвергам являлась целая бригада садовников — убирала в саду, подрезала, полола, снимала созревшие фрукты и овощи, корзины с которыми оставляла возле летней кухни, так что Алла с детьми объедались свежими плодами. Она проявляла чудеса кулинарной изобретательности, но всего было так много, что, воленс-ноленс, пришлось заняться варкой варений и джемов, маринованием и солением. Работала она так рьяно, что очень скоро в кладовой исчерпался запас пустых банок, и пришлось ехать в город на приемный пункт стеклянной посуды — покупать недостающую тару.
В лодочном сарае были найдены удочки, в результате чего они стали подниматься еще раньше, чтобы застать утренний клев, рацион их пополнился свежекопченой рыбой — коптильня тоже наличествовала в хозяйстве, и освоили они ее быстро.
В общем, совершенно неожиданно для себя, она получила такой отдых, о котором можно было лишь мечтать.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2