Андрей Владимирович Кивинов
Обнесенные «Ветром»




Андрей Кивинов
Обнесенные «Ветром»

«Смех сквозь слезы – это тоже смех»

ПРОЛОГ

Эхо пожарной сирены гулко прокатилось над тайгой. Где-то за соснами встревоженный олень поднял голову и прислушался к незнакомому звуку. Выпустив в морозный воздух струю пара, он быстро умчался в чащу.
Лай напуганных сторожевых собак перекрывал крик дежурного офицера исправительно-трудовой колонии усиленного режима.
– Багры, багры тащи, урод! Первый отряд из барака – на подъём!
Вокруг, явно не зная, что делать, метались сержанты и рядовые, то и дело натыкаясь в темноте друг на друга.
– Куда ты, кретин? Ты, ты, Проскурин! Давай шланг, воду, воду!
– Товарищ лейтенант, не подойти – краны за котельной!
– А, чёрт, мать твою!
Офицер, опустив у шапки «уши», согнувшись в три погибели прыгнул в проём между горящей котельной и забором и проскочил опасный участок. От бушующего неподалёку огня краны отмёрзли, и он без труда повернул винт.
Рядовые схватили шланги и направили водяные струи на охваченную пламенем котельную.
– Люди там были? – Лейтенант, вынырнув из проёма, подбежал к Проскурину.
– Не знаю, вообще-то, на ночь там зек дежурит, смотрит за давлением, но он, может, выскочил.
– Сбегай, узнай!
– Есть! – гаркнул сержант, бросил шланг и помчался в помещение дежурного.
В ту же секунду из первого барака выскочил заключенный.
– Там Ветров, Ветров там! Он дежурил на котельной, а в бараке нет его.
– Вернись, проверь внимательно.
К котельной уже подтягивались разбуженные офицеры, прапорщики, «обслуга». Прибыл «хозяин» – начальник колонии. Огонь бушевал, грозя переброситься на бараки.
– Пену давай, мудаки, – гремел голос какого-то старшины.
Хозяин подошёл к лейтенанту.
– Ройте вокруг канаву, пусть зеки лопаты берут. Почему пожар? Как допустил? Под трибунал пойдёшь!
– Михаил Сергеич, всё нормально было, не знаю я, чего там такое загорелось.
– Ладно, после поговорим. Иди проверь, все ли на месте, я слышал, Ветрова нет.
Лейтенант убежал в первый барак.
Через час общими усилиями огонь удалось сбить, и теперь остатки пламени засыпали снегом и заливали водой. К утру, когда с пожаром полностью было покончено, на месте котельной остался лишь почерневший кирпичный остов без крыши, окон, дверей и внутреннего содержимого.
– Разгребай, – раздалась команда, и уставшие заключенные, еле шевелясь, стали разгребать лопатами пепелище.
– Вот он! – раздался вдруг крик одного из зеков, – Ветер! Подбежавшие солдаты разгребли золу, и из-под обломков обгоревших досок показались останки какого-то мужчины.
– Ветров, Колька, первый отряд, – промолвил сержант. – Он сегодня дежурил.
– Точно он, – уверенно подтвердил один из заключенных, хотя от человека, сгоревшего в котельной, почти ничего не осталось.
– Проверку делали? – спросил подошедший хозяин.
– Так точно, все на месте, кроме него.
– Значит, Ветров!
– Да, по росту подходит, да и лепень , вроде, его, – показал на остатки одежды старший отряда.
– Пожар почему случился, узнали?
– Уснул Ветер, наверно, ну и прозевал. Котельная-то дровяная, всю ночь следить надо, чтобы искры никуда не попали.
– Родственники у него есть?
– Да, мать в Витебске, он сам оттуда.
– Похороните и матери извещение пошлите, – закончил хозяин и пошёл с пепелища.

***

Колёса поезда отстукивали монотонную мелодию, иногда гремя на стрелках и внося некоторое разнообразие. За замерзшими стёклами мелькал бесконечный лес, тянувшийся вдоль полотна.
– Господа, – по-гусарски обратился один из сидевших в купе мужчин к двум другим пассажирам, – нам ехать до Питера ещё добрую неделю, а мои запасы спиртного уже на исходе. Не скинуться ли на бутылочку ресторанного коньячка?
Говорившему было лет сорок, по его морщинистому лицу сразу можно было догадаться, что всё-таки предметом его истинного уважения является «горькая». На нём были одеты потрёпанный свитер, затёртые джинсы, в углу над его местом висели китайский пуховик и брезентовый рюкзак.
– Я пас, Петрович, – ответил второй пассажир – парень лет тридцати. У вас, геологов, может быть, такие дозы в нормалёк, но для меня – творческого интеллигента – многовато, знаешь ли. Боюсь, жена не узнает после отпуска, скажет, ты не в санатории был, а в концлагере.
– А мне всё равно, – произнёс третий, сидевший у окна и пристально изучающий темноту, пассажир. – Но я согласен с Игорем, надо бы пару дней переждать.
– Ну тогда, я на боковую, – сказал Петрович, полез на полку и выключил большой свет.
– Может, в картишки? – спросил Игорь у сидевшего напротив парня, – А то у меня бессонница.
Тот на секунду повернулся к собеседнику, покачал головой и снова уставился в окно.
Парню тоже было лет тридцать, он был плотного телосложения, с короткой, почти под ноль, модной стрижкой и глубоко посаженными тёмными глазами. На лице, не по возрасту морщинистом, играла грустная улыбка. Пальцы крутили медную цепочку, и мысли пассажира, казалось, были где-то очень далеко.
– Я, Серега, знаешь ли, всегда мучаюсь от безделья в дороге, – продолжал Игорь. – Правда, так далеко меня ещё не заносило, всё, в основном, Москва, да летом на юга. А тут бесплатная путёвка на Байкал, повезло на халяву. Жени на работе достала, уговорила съездить.
Игорь был, вероятно, из тех людей, которым было всё равно, слушают ли их, лишь бы не лишали возможности говорить – не важно о чём и не важно где.
– Ты тоже питерский? – продолжал Игорь. Сергей покачал головой.
– Только бывал проездом, а сам – из Белоруссии.
– А я всю жизнь, знаешь, в Питере, на Васькином острове, и родня вся там, одним словом, коренной.
Сергей ещё раз посмотрел на попутчика, затем встал, заправил постель и лёг. Достал из куртки дешёвые сигареты, закурил.
– Геолог уже в отрубе, – не умолкал Игорь. – Ну и работа, мотаешься, как говно в проруби. Да ладно, хоть бы за бугор, а то по снеговщине.
– Давай спать, – сказал Сергей, гася сигарету и накрываясь одеялами, – завтра ещё наговоримся.
Утром поезд притормознул на какой-то станции, но скоро снова тронулся и загрохотал на стыках.
Геолог Петрович, проснувшись, спрыгнул с полки, потянулся и громко прокричал:
– Подъём!
– Петрович, тут тебе не казарма, – стащив с головы одеяло, проворчал Игорь. – Чего расшумелся? Вон, Серега ещё спит.
Но Сереги на месте не было.
– В сортире, наверно, или в ресторации. Я сам туда собирался. Странно, что он не подождал – втроём веселее. Спустя полчаса Петрович вернулся в купе.
– Нет его нигде. Может, от поезда отстал. Ночью, вроде, остановка была, надо у проводника спросить. Ещё час поисков ни к чему не привёл.
– А вы вещи-то свои проверяли? – спросил сметливый проводник. – А то сейчас ворья развелось…
Игорь и Петрович переглянулись и молча принялись рыться в своём багаже.
– У меня, кажется, всё цело, – успокоился Петрович – даже деньги.
– У меня, вроде, тоже, – ответил Игорь, но, обыскав карманы пиджака, висевшего на крючке, тут же добавил:
– Чёрт, паспорт пропал. Деньги лежат, а паспорта нет.
– Да ты проверь, может, засунул куда. Кому он нужен-то?
– В пиджаке был, точно, я перед сном проверял.
– А у попутчика вашего вещички-то были? – ввернул проводник.
– Сумка спортивная, но сейчас её нет.
– Неужто сошёл? Он говорил, что ему тоже до Питера надо, по делам каким-то.
– А зачем же паспорт мой забрал? Теперь по милициям чокнешься ходить, восстанавливать.
– А кто он такой? – спросил проводник.
– Да говорил, что из Белоруссии, специалист по лесоповалу, командировочный, какой-то договор ездил заключать.
– Вольному – воля, – произнёс Петрович. – Может, забыл что да вернулся.
Поезд монотонно гремел на стыках.

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

– Ну ты орёл! Это где ж ты так научился? В школе милиции, говоришь? Тогда ничего удивительного. Нет, Андрей Васильевич, глянь, что он понаписал. Протокольчик! Надо в газету отослать, в «Санкт-Петербургскую милицию», в раздел анекдотов.
В кабинете начальника уголовного розыска 85-го отделения милиции Соловца сидели молодой опер Миша Петров, закончивший недавно школу милиции, и инспектор Андрей Васильевич Кивинов. Соловец держал перед собой написанный Мишей протокол и указывал тому на допущенные неточности.
– Что, к примеру, означает эта фраза? «Головная коробка расколота в 1 метре от поребрика». Какая коробка? Головная? А может, черепная? Василич, у тебя головная коробка есть?
Кивинов, отвернувшись, усмехнулся.
Далее: «Внутренности мозга разбросаны по асфальту…» Ты меня, Миша, прости за темноту, но где у человека внутренности мозга, я не знаю. И почему они раскиданы по асфальту? Прохожие, что ли, их ногами пинали? Или вот это, сопроводиловка. «Направляется труп гражданина Яковлева для дальнейшего вскрытия и установления причин смерти». Замечательно. Ты что, его уже вскрывать начал? Для дальнейшего вскрытия. Печеночки захотелось свеженькой или сам разобраться решил, отчего Яковлев загнулся? И чем, позволь спросить, его вскрывал? Зубами? Не иначе как. Медик ты наш тибетский. А вот это: "Приложение: один труп и протокол осмотра на двух листах. Круто! Хорошо хоть один труп. Не надо здесь никаких приложений. Это вешдоки можно приложить, а покойника уже не приложишь – он и так приложенный!
– Да ладно тебе, Георгич. Что ты прицепился к Мише? Подумаешь, ошибок наделал, сам что ли не ошибался? Бывает, – вступился за Мишу Кивинов.
– Ошибался, но в конце я даже по пьяни не писал: «Протокол мною ознакомлен». Кому ознакомлен? Кем ознакомлен? Запомни на будущее – протокол тобой либо написан, либо прочитан, но не ознакомлен. Это же официальный документ. Его в морге читать будут. А кстати, – вдруг спросил Соловец, – почему его писал ты? Это ж обязанности прокуратуры.
– Да ты чего, Георгич? – снова вступился Кивинов. – Прокуратуры на убийства-то не дождёшься – следователей нет, а на некриминал они и выезжать не будут. Обычно участковые оформляют. А да, а это что там за Яковлев? Аяврик*, что ль, судимый?
– Он самый – из квартиры вывалился. Как всегда пьяный. А ночью, наверно, полетать захотелось, вышел на балкон, табуреточку поставил и вперёд. Икар. Мордой так об асфальт шваркнулся, что мозги из ушей повылетали. Восьмой этаж, как никак. Да и чёрт с ним. Одним придурком меньше.
– А может, помог кто?
– Да ты что, кому это чмо нужно? Крыша у него потекла от белой горячки. Вот будешь пить столько, тоже улетишь куда-нибудь.
Кивинов опять усмехнулся.
– Я на диете. После свадьбы Дукалиса. Так что не улечу. Так что, отказник? Я про Аяврика.
– Ну а ты что хотел? Миша уже его неделю назад напечатал, вот, на подпись принёс. Значит так, Михаил Павлович, ручку в зубы и новый протокол делать с исправленными исправлениями. Тьфу ты, начитался твоих афоризмов – с исправленными недостатками. Вперёд шагом марш!
Петров поднялся с дивана, взял материал и вышел из кабинета начальника.
Соловец закурил «Беломор».
– Парень-то, вообще-то, толковый, и главное, с неутраченными иллюзиями, так что работает пока, как в школе милиции рассказывали. Но ничего, оботрётся, ты, главное, контролируй его и энергию кипучую в нужную сторону направляй, а то дров наломает. Всё, ступай, к проверке министерской готовься. Тридцать человек обещали прислать. Козлы. Работать и так некому, так ещё и не дают. Чувствую, все деньги с оперрасходов на ребяток грохну, иначе накопают дерьма. Узнай, кстати, где тут водка подешевле.
Кивинов вышел и отправился в свой кабинет. Открыв шкаф, он вытащил секретную макулатуру и начал готовиться к проверке. Пописав с полчаса, он откинулся на стуле и закурил подаренный каким-то потерпевшим «Салем».
Прошло полгода с тех пор, как его, ввиду отсутствия состава преступления, выпустили из внутренней тюрьмы, куда он влетел вместе с другим опером, Сашкой Таранкиным, за неосторожное убийство зама отделения. Собственно, это была официальная формулировка, на самом же деле, просто не установили, чья пуля пробила шею убитого, а сажать двоих за одно и то же даже по нашему закону нельзя. Так что оба отделались «неполным служебным», по сравнению с зоной, наказанием просто замечательным. Таранкин, правда, не оценил заботы руководства и ушёл из органов в коммерцию, где и процветал ныне, а у Кивинова не было коммерческой жилки, и он остался в милиции. Однако время, проведённое в тюрьме, наложило на него свой отпечаток. Кивинов стал тяжелее на подъём, осторожнее и перестал кидаться сломя голову во всякие авантюры, чего нельзя было сказать о Петрове.
Как трудно упрятать за решётку негодяя, натворившего кучу бед и спокойно разгуливающего на свободе, и как легко запереть провинившегося сотрудника или мелкого воришку! Неделю назад следователь арестовал девчонку, у которой нашли пять граммов анаши. формально состав преступления, конечно, есть, но надо ж и голову иметь. Кивинов уговаривал следователя отпустить девчонку на подписку, но в ответ услышал гордое: «Я выполняю свой долг, а мой долг сажать преступников в тюрьму». А часом спустя тот же самый следователь выпустил просто так, даже не на подписку о невыезде, вора, задержанного с фомкой во взломанной квартире, не усмотрев в его действиях криминала. Тот, видишь ли, адрес перепутал. А то, что он трижды судимый, так извините, за это по новой не судят, так что честь труду.
Кивинов уже понемногу привык к таким парадоксам, в отличие от Петрова, который после очередного реверанса следователя прибегал к Соловцу с разведёнными руками я справедливо возмущался, мол, на фига мы тут задницу рвём, преступника разыскивая.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2