.. Я выиграл около пятидесяти сантиметров. Вагон переполнен, набит битком. Я зацепился за траурную вуаль вдовы и всучил ее в руки моего преследователя, который, казалось, имеет честь просить ее руки. Он ее получил, только по роже, так как старушка среагировала быстро. Если она любит теннис, то не для того, чтобы только подавать мячи. Я вскакиваю на какой-то чемодан и прыгаю через открытое окно на перрон...
А теперь, дамы и господа, ноги в руки! Целую, до вторника! Я расталкиваю людей, переворачиваю багаж... Большие скачки под удалую арию из «Сельской чести» (Кавалерия рустикана)... Появились стражи порядка. Поднялся свист, как на корабле во время маневров в Средиземном море.
У меня выросли крылья! Не хватает только бригады судей, чтобы зафиксировать побитие рекорда Жази. Я достигаю выхода с вокзала. Здесь стоит большой и суровый, как мнение покойника, служащий, которого уже предупредили, и он преградил мне путь. Я протянул ему свой билет, забыв разжать кулак. Билет и его вместилище угодили ему в подбородок. Парень перелетает через вертушку так, что ударяется черепом о стену; на какое-то время он забудет фамилии советников кантонов своей страны.
У выхода из вокзала я замечаю красный грузовик, который трогается. Я бегу к нему и успеваю вскочить на подножку. Ошеломленный шофер смотрит на меня.
– Не теряй курса, папаша, и жми на правую педаль, – говорю ему.
Он повинуется, косясь на стекло заднего вида. Мы летим по улицам на глазах у изумленных прохожих. Полицейские вот-вот ринутся в погоню на своих мотоциклах, более быстрых, чем грузовик. Оставаться на грузовике опасно.
На повороте я спрыгиваю... Бросаю взгляд вокруг. В подобных случаях не до лекций о пользе сахарной свеклы для польских колоний... Надо импровизировать и умело шевелить хромированными шариками.
Я заметил маленького кондитера, который сходил с велосипеда, держа под мышкой корзинку с кремовым тортом «Святая Честь». Я обесчестил эту «Честь», размазав торт по тротуару, и вскочил верхом на «велик». За мной, Кюблер! Я приподнимаюсь в седле и кручу педали, высунув язык... Я сворачиваю... Мне наплевать на направление. Я люблю фантазию и никогда не участвую в организованных путешествиях... Я кручу, кручу педали, как говорил Шарпини.
Я еду в запрещенном направлении и несусь по улицам с лестницами. Вот это номер! У Пэндера места заказывали бы за три месяца вперед, чтобы присутствовать при моих подвигах.
Время от времени я оглядываюсь через плечо и смотрю в морской бинокль. Природа непоколебимо безмятежна. Берн купается в бледном солнце, которое придает ему блеск аквариума. Жители спокойны, и никто не подозревает драмы.
Я оставляю «велик» кондитера у чьего-то порога и направляюсь по маленькой старинной улочке. Как хорошо жить. Розовое спокойствие разливается во мне. У меня впечатление, что я вышел с постоялого двора...
Квартал, в котором я нахожусь, спокоен. Дома здесь зажиточные. Если я уйду отсюда, то непременно нарвусь на полицейский кордон. Полицейские власти знают теперь, что я в Берне, и скоро прочешут весь город. Хоть один раз у них в руках настоящее сенсационное преступление, и они не будут его прятать в ящик со старыми шнурками!
Мне надо срочно воспользоваться короткой передышкой, чтобы найти укрытие. Но это возможно только теоретически. А что такое теоретическое укрытие? Место, где можно расположиться, не боясь быть замеченным, вы согласны со мной? Где же мне расположиться, будучи гонимым, не имея возможности появиться в отеле или в семейном пансионе и в...
Я остановился. Слова «семейный пансион» зацепили на ходу мой рассудок. Они смутно воскресили что-то в глубине моего существа.
Вспомнил. Матиас живет в семейном пансионе. Если бы мне удалось связаться с ним, добрым другом, конечно, он смог бы меня спасти. Его моральный долг оказать мне эту услугу, потому что, прикрывая его кости, я попал в дерьмо.
Но как с ним связаться? Я не знаю, где его детские ясли... Я не ведаю, есть ли у него телефон, и я не могу себе позволить рискнуть пойти на почту, чтобы разузнать...
Я напрасно скреб свою башку стамеской. Все эти буржуазные фасады волновали меня не больше, чем крутые склоны.
Я застопорил, заметив в конце улицы силуэт полицейского. Досадный промах. Он уже обратил на меня внимание. Голова этого типа была наполнена отнюдь не малиновым вареньем. Едва он меня увидел, как тотчас узнал. Ну и свист! Какие потрясающие звуки! Резковаты, правда, для моих ушей, но, наверно, обворожительные для семейства кобр.
Я повернул назад! Проклятие! Моя беспечность дорого обходится... Другие пингвины, поднятые по тревоге свистком товарища, объявились на другом конце улицы! Настоящее нашествие! Положительно, их разводят у наших трансальпийских друзей! Вот страна, где не воюют, но где полно солдат! Где практически не убивают своих близких, но где полицейские появляются даже из самых маленьких дырочек швейцарского сыра! Какой кошмар...
Я не на шутку сдрейфил. Для моих швейцарских собратьев я был опасным преступником и если я опять ввяжусь с ними в драку, то получу сполна на этот раз.
До чего паскудная жизнь! Вот ребята, с которыми у меня всегда были хорошие отношения, к которым я инстинктивно питал симпатию, а обстоятельства оборачиваются так, что я должен бежать от них, как от дюжины эпидемий холеры.
Я заметил монументальный портал... вошел туда и быстро захлопнул тяжелую дверь. В замке торчал ключ. Я повернул его, чтобы выиграть время. Пока они будут растирать сухари, я, может быть, смогу вырыть крысиную нору, по которой смогу скрыться.
Возможно, я грешу избытком оптимизма, скажете вы; однако лучше видеть жизнь в розовом свете, так как и без того она достаточно мрачна!
Я пересек внутренний дворик, посреди которого торчал широкий, поросший мхом бассейн, наполненный зеленоватой водой, покрытой кувшинками.
В другом конце двора я заметил дверь. Только бы она была открыта, черт возьми! Я дергаю ручку. Дверь не только открылась – куда лучше – она упала на меня, так как была просто прислонена к стене... Нет выхода!
Я спекся, упакован, продан! Остается только протянуть руки этим господам и прыгнуть в их карету:
– Шофер! К Максиму!
Интересно, в здешних ли обычаях избиение? Если да, то после танцев, которые я устроил полицейским в поезде, они меня вздуют. Все, что они думают обо мне, я узнаю без комплиментов.
Массивная дверь, которую я закрыл на ключ, дрожала под мощным напором. Через минуту она откроется. У меня уже не было времени пересечь двор, чтобы добраться до лестницы и броситься наверх. Да только к чему приведет это скакание по крыше? Все равно они знают, что я здесь!
В отчаянии я огляделся вокруг. Здание было безразлично. Окна закрыты, никто меня не видит. Входная дверь затрещала...
Я посмотрел на бассейн... Мне пришла идея... Она стоит того, что стоит, правда, не слишком много. Но это лучше, чем капитуляция. Я подошел к бассейну, перешагнул мшистый барьер. И вот я в воде до половины бедер. Я раздвигаю листья кувшинок и погружаюсь в воду, оставляя, тем не менее, часть лица над настоем.
Я закрываю себя липкими листьями. Прикосновение их неприятно... Зловонная вода холодна и вызывает удушье... Я застываю... Остается только пожелать, чтобы у них не возникло мысли проверить бассейн... Не думаю. От входа во двор это место не привлекает особого внимания.
Несмотря на воду в евстахиевых трубах, я слышу треск поддающейся напору массивной двери. Потом раздались топот, крики, приказы, свистки, опять свистки... Орава бросилась на обыск здания. Стучали во все двери... Бедные отдыхающие жильцы не могли понять, что происходит. Общая суматоха...
Мне же в моем романтическом бассейне не по себе, честное слово! Какие-то маленькие липкие насекомые щекочут меня повсюду. Надеюсь, они здесь не занимаются разведением пиявок! Вполне возможно, ведь только что я обнаружил карпа в своем кармане, когда полез туда за платком.
Я должен своему пастырю пятьдесят тысяч франков, по правде говоря, как бы неудобно ни было мое положение, оно не было нестерпимым. Вода трудно переносится, когда вы погружаетесь в нее в одежде. Но стоит хорошо промокнуть, как холод уже не так чувствуется. Странная слабость охватывает вас... Я так устал и был так изнурен всеми перипетиями, что этот вынужденный отдых вместо того, чтобы меня доконать, подкрепил, как Риккле крепкая мятная!
Итак, я ждал...
Можно сказать, что швейцарские полицейские очень методичные люди! Их обследование дома было научным и скрупулезным... Они, должно быть, открывали все ящики комодов и выдавливали пасту из тюбиков, чтобы посмотреть не спрятался ли я там.
Через полчаса ожидания я увидел их на крыше. Сквозь листья кувшинок я видел весьма приблизительно, но я и не стремился видеть лучше из боязни быть обнаруженным... Они ходили по крыше от трубы к трубе... Потом ретировались для большого совещания в подъезде... Должно быть, они сочли, что я человек-невидимка... Двое из них отделились от группы и подошли к лежавшей на дворе двери. Они что-то там прикинули и позвали своих друзей. Один тип, который говорил по-французски с небольшим забавным акцентом, объяснял, что, по-видимому, я преодолел стену, используя дверь в качестве лестницы. Его версия была принята единогласно и все снова поскакали.
Я все ждал... И все никак не решался пошевелиться, так как продолжал подвергаться опасности. Теперь все жители дома собрались у окон и следили за ходом дела. Им казалось, что они участвуют в детективном фильме, и хотели знать конец раньше утренних газет.
Между листьями я вижу фасад, усеянный многочисленными лицами. Жильцы дома переговариваются, глядя из окон, и обмениваются впечатлениями.
Я опасаюсь любопытных взглядов сверху, поскольку оттуда больше возможности заметить меня, чем внизу. И не дай бог какой-нибудь шустряк с соколиным взглядом примет эту игру всерьез да заорет, показывая на бассейн, тогда ваш любимый Сан-Антонио будет иметь тот еще видок, вылезая из своей ванны, мокрый от вонючей воды и тины!
К счастью, в центре бассейна стоит что-то вроде большого цинкового гриба, откуда стекала когда-то вода. Этот серый колпак скрывает меня... Значит, можно успокоиться и не спеша запастись головастиками для четырнадцатого июля.
Текут минуты, но не вода в бассейне. Мне кажется, что я превращаюсь в тритона. Я уже не чувствую конечностей... Жизнь становится скоротечной и смутной. Мне уже наплевать на все, начиная с моей собственной персоны.
Время от времени затылок мой соскальзывает с липкого края, и я наслаждаюсь приятным глотком зловонной воды. Вода эта имеет гнилой, тошнотворный запах. Она мне напоминает миазмы нечистот, лето или мерзкий аромат разлагающихся цветов в кладбищенских вазах. Да, это именно то, запах мертвой зелени, отвратительный и одновременно притягательный и дурманящий...
Я все жду. Если бы у меня были карты из непромокаемого материала, я мог бы разложить пасьянс!
Скоро уже час, как я здесь нахожусь. Лица по одному исчезли из окон дома. Некоторые жильцы включили свои радиоприемники... Другие смеются... Трогательная гармония... Детские крики, сигналы автомашин... Какой гимн жизни! А! Собачье дерьмо! Вот я и приобщился к буколике...
Может быть, надо встать с этой тинистой постели, пока меня не вытащили из нее багром? Только среди бела дня, насквозь промокшему, у меня нет никакого шанса выбраться. Я не пройду и двух метров, как запоют все свистки в округе. Ночь еще так далеко... Без сомнения, еще несколько часов! Мое положение становится невыносимым. Вонь водоема бьет в голову... А если я упаду в обморок? Что тогда произойдет? Я приготовился пускать пузыри, как говаривал Павел VI.
Такая смерть недостойна парня, который провел жизнь, как я. Мой домовой начал заговаривать мне зубы, а поскольку мой рот был в трех миллиметрах от жижи, я не мог ему посоветовать заткнуться.
– Сан-Антонио, – забубнил он, – посчитай до десяти... Затем тихонько посмотри, нет ли кого у окна. Если ты никого не увидишь, выходи из воды... Ты пересечешь двор и подымешься по лестнице... Заберись на самый верх... В любом доме есть чердак, в Швейцарии так же, как и в других местах. Там ты спрячешься, разденешься догола, чтобы высушить свою одежду...
Домовой умолк, потому что чья-то тень надвинулась на бассейн.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
Я пришел в замешательство оттого, что не видел и не слышал шагов... Кто-то подошел к бассейну на цыпочках, стараясь держаться оси цинкового гриба. Такие действия, без сомнения, рассчитаны на то, чтобы застать меня врасплох!
Неизвестный сел на барьер. Рука взялась за стебель цветка кувшинки, который закрывал мое лицо, и наши глаза встретились. Это была женщина.
Я искал в ее взгляде выражение чувств. Взгляд – это нечто индивидуальное. Ее глаза враждебны или испуганны? Мне хотелось узнать. Я верил, что в них нет ничего подобного. Они оказались голубыми, серьезными и спокойными. Не красива, нет... Но и не безобразна. Интересная, вот! Это такая редкость, интересные женские лица! И как мало интересных женщин!
Она пошевелила губами. Я не расслышал, что она сказала, потому что она говорила тихо, а у меня уши были полны воды.
–... думала, что вы умерли! – закончила она.
Она поняла, что я не слышал начала фразы и терпеливо повторила:
– Вот уже битый час, как я наблюдаю за вами из окна... Благодаря лучу солнца я заметила одну ногу в воде... Я взяла театральный бинокль, который у меня был, и, наконец, разглядела ваше лицо, торчащее из воды... Я никому ничего не сказала... Когда они ушли, я думала, что вы тоже выйдете отсюда... Но не дождалась... Я действительно подумала, что вы погибли!
На меня нашло странное наваждение, мои маленькие читательницы. Это можно объяснить моим депрессивным состоянием, из-за моего нового положения загнанного мужчины: всегда жалость женщины выворачивает мне душу, точь-в-точь как хозяйка, вымыв пол, выкручивает тряпку. Хотелось реветь, что вовсе не способствовало моему просыханию.
Она прочитала тоску в моих глазах, так же как я прочитал сострадание в ее.
– Вы не можете больше так долго оставаться здесь, – сказала она, – вы умрете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13