Землеройка скривила узкую мордочку и отвернулась.
– Так-так, алкоголь. – Маттисен с сожалением покосился на разбитый ноутбук. – Именно бабы, как начнут, так уж хлещут, что твой сапожник. Прошу прощения, но, поверьте мне, мы видим такое регулярно, прямо ужас охватывает. Причем изо дня в день, изо дня в день.
Спускаясь вниз, он рассказал, что сейчас в Гамбурге творится невесть что, трехлетняя девочка утонула в канале, на пенсионерку набросилась собака бойцовой породы, из тех, что в Германии запрещены, пожилая супружеская пара задохнулась от дыма при скрытом пожаре – горела электропроводка в стене, на Сант-Паули поножовщина с тремя трупами, и так далее. Йону показалось, что Маттисен пытается его утешить.
Через окно гостиной он увидел, как Шарлотту укладывают в цинковый гроб.
– Куда ее теперь? – спросил он.
– В Институт судебной медицины, – сообщил Маттисен. – Мне очень жаль, но без вскрытия тут не обойтись. В таких случаях это обязательная мера.
– Вскрытия? Значит ли это, что вы считаете…
– Мы ничего не считаем, – перебил его Маттисен. – Мы лишь следуем нашим должностным инструкциям. А они предписывают доскональное выяснение того, имелось или нет внешнее воздействие. Так что для волнений нет причины.
Землеройка упрямо поджала губы – она явно придерживалась другого мнения.
– Сколько это продлится? – спросил Йон. – Ведь мне надо позаботиться о формальностях. О похоронах, наконец.
Маттисен надел форменную фуражку.
– Дня два-три на это точно уйдут. Потом вам сообщат. Найдется у вас кто-то, кто теперь сможет к вам приехать? Родные? Друзья? Вам не стоит оставаться тут в одиночестве.
– Ничего, я как-нибудь продержусь, – заверил его Йон. – Благодарю вас.
Полицейские отбыли. Йон остановился у подножия лестницы, где все еще валялись его вещи, и попытался осознать, что будет дальше. Все перевернулось, его мир стал совсем иным, чем еще два часа назад. Шарлотта никогда уже не спустится по этой лестнице, никогда больше не позовет его – «господи-где-же-ты-опять-застрял?». Никогда не швырнет ключи на столик в прихожей. Ему больше не придется с ней скандалить, чтобы навсегда покинуть этот дом. Теперь он свободен, как птица свободен. Что там декламируют гимназисты? «Ха-ха! Хи-хи! Жена откинула коньки!»

7

Десять минут спустя он отыскал в гараже плотный и вместительный пластиковый мешок, один из тех, что валялись там с незапамятных времен. При этом его взгляд упал на бутылки, оставшиеся с предыдущего вечера. Еще и сутки не минули с их пирушки. Нужно сообщить Роберту о несчастье. Впрочем, не сейчас. Сначала он приведет все в порядок и устранит следы разгрома.
Начал он с нижней ступеньки лестницы. Мобильный телефон приказал долго жить, придется купить новый Словарный тест еще можно восстановить, и Йон тщательно сложил его обрывки. В остальном книги и бумаги не пострадали. Он воспользовался случаем и выбросил в мешок пачку пожелтевших от времени ксерокопий.
Между столбиками лестницы болталась темно-коричневая вязаная кофта; больше года она висела, неношеная, на крючке возле двери кабинета. Йон отшвырнул ее. Шарлотта подарила ему эту кофту, когда ему исполнился пятьдесят один год. Этот цвет ему не шел, к тому же Йон в принципе не любил вязаные кофты, о чем Шарлотта прекрасно знала. Это можно было счесть простой оплошностью, но в действительности здесь присутствовал отчетливый намек на ту роль, в которой она желала бы видеть Йона: роль стареющего, смирного мерина, не помышляющего ни о каких «походах» на сторону. История с Эвелин завершилась всего лишь за несколько месяцев до того. Он хотел было обменять достаточно дорогую вещь, но Шарлотта упрямо твердила, что потеряла кассовый чек.
Он отнес мешок наверх и стал наводить порядок в коридоре. Принтер не подлежал ремонту, равно как и настольная лампа. Затраты на замену разбитых вещей он покроет из страховки, – хорошо бы поскорей провернуть это дело.
Он постоял в дверях кабинета, созерцая хаос и задавая себе вопрос, когда можно будет съехать отсюда, чтобы никому такой поступок не показался кощунственным и поспешным. Этот дом никогда ему не нравился. Его приобрел отец Шарлотты, деспот с кривыми как сарацинская сабля ногами, владелец садового питомника «Пустовка»; купил неожиданно для всех, не поинтересовавшись мнением ни Шарлотты, ни Йона. В майское воскресенье он и его чертова Труди забрали их из тогдашней квартиры в Альтоне, привезли сюда и запихнули в этот дом. «Для моего внука, который, надеюсь, вскоре появится», – заявил он тогда Шарлотте. И добавил, повернувшись к Йону: «С твоим вшивым учительским заработком вы никогда не выберетесь из дерьма». На языке Йона уже вертелся язвительный и гневный ответ, но Шарлотта незаметно сжала его руку, мол, проглоти, не возникай понапрасну, ради меня, ты ведь его знаешь…
Поэтому упрек Шарлотты в том, что он никогда даже не пытался наладить отношения с ее родителями, был, в сущности, несправедлив. Вот и в тот раз он более чем вежливо поблагодарил тестя, хотя был готов придушить его на месте. За те же деньги легко можно было купить дом и покрасивей, более современный и просторный, и – самое главное – в куда более привлекательном районе Гамбурга.
Мастера, нанятые стариком Пустовка, закончили работу; кухня была выложена почему-то лишь наполовину – желто-бурым кафелем. «Сахара», – с гордостью пояснила Труди, – вы же любите экзотику». Цвет детских какашек, подумал Йон, а Шарлотта бросила на него очередной предостерегающий взгляд.
Йон рассматривал этот дом как промежуточный вариант, – они поживут в нем до тех пор, пока тесть с тещей не переселятся в мир иной. Он часто обсуждал с Шарлоттой другой, более приятный, дом и не сомневался, что она с ним полностью согласна. Но когда в 1987 году скончалась Труди Пустовка, пережив на два года своего Адольфа, Йон с удивлением обнаружил, что Шарлотта даже слышать не желает о переезде. Аргументы она приводила исключительно сентиментального свойства: боль утраты еще сильна, да к тому же за эти годы появилась привязанность к Бансграбену. Йону ничего не оставалось, как смириться, чтобы не прослыть бессердечным. Ведь жена все-таки вызвала плиточников, чтобы те облицевали кафелем всю кухню целиком, и заказала совершенно новую мебель, плиту и все прочее. Да еще заново отделала его рабочий кабинет. По крайней мере в этой комнате, где Шарлотта почти никогда не появлялась, он стал чувствовать себя комфортно.
Итак, с домом он расстанется без сожаления, не проронив ни слезинки. Как и с памятью о тесте с тещей, двух жадных стариках, не выпускавших Шарлотту из своих когтей. До их собственного дома и садового питомника было лишь пятнадцать минут ходьбы; сначала Труди шлялась к ним каждый день, приходила, как правило, ближе в полудню, открывала дверь собственным ключом и готовила обед, чтобы «дети» хотя бы раз в день набили брюхо горячей пищей. Йона еще в школе начинало мутить при мысли о тещиной стряпне – кусочках жирного мяса в мучной подливке, слишком сладких фруктовых супах, заправленных стекловидными шариками саго, которые подозрительно напоминали глаза кильки…
Впрочем, самое тягостное начиналось после обеда, когда Шарлотта возвращалась в питомник, а он ретировался в свой кабинет. Буквально через пять минут Труди распахивала его дверь: «Хочешь кофе? Нельзя так долго сидеть на одном месте, вредно. В подвале течет кран. Вам надо купить новую пачку стирального порошка».
Ради Шарлотты он долго терпел эти муки. И возроптал, только встав в один прекрасный день на весы и обнаружив, что они показывают на десять кило больше, чем до переселения в подаренный дом. Рассыпаясь в извинениях и приводя с великим трудом придуманные доводы, Шарлотта попросила мать больше не стряпать для них, а также вернуть ключи. Труди дулась целую неделю. Одновременно Йон стал каждый день после школы бегать трусцой по парку, в любую погоду. Так что, по сути, своей нынешней хорошей формой он обязан именно Труди. Теперь он регулярно обыгрывает в теннис и сквош даже Роберта, хотя в школьные годы тот добивался несравненно больших успехов на спортивной площадке.
Он поднял разбитый ноутбук и с удивлением отметил, что в состоянии наводить тут порядок, словно произошла всего лишь мелкая неприятность. То, что Шарлотта умерла, по-видимому, еще не отложилось в его сознании; приходилось то и дело напоминать себе об этом. И когда в дверь позвонили, на мгновение мелькнула мысль: ну вот, опять она забыла свои ключи.
За дверью стояла Верена Глиссман.
– Я как раз возвращалась из торгового центра, – сказала она, – и Лютта мне сообщила, что к вам приезжала «неотложка». Это правда? И полиция?
Йон охотно захлопнул бы перед ее носом дверь, захлопнул без всяких комментариев. Верена слыла самой большой сплетницей на Бансграбене. В январе она потеряла работу в косметическом салоне и с тех самых пор могла посвящать целый день своему единственному хобби – шпионить за всеми ближайшими и дальними соседями. Теперь она до конца своих дней будет досадовать, что смерть Шарлотты случилась в ее отсутствие. Нет, он ни в коем случае не пустит в дом эту болтливую сороку.
– Верное наблюдение, – неопределенно отозвался он.
– Что-то с Шарлоттой? – Ноздри Верены затрепетали, словно у хищного зверя, почуявшего добычу.
– Она умерла.
– Да что ты говоришь! Господи! – Верена всплеснула руками и прижала их к груди, захлопав ресницами, густо покрытыми тушью. – Как же это случилось? Ведь мы разговаривали с ней возле вашей калитки всего пару часов назад…
– Она упала с лестницы. Сломала шею. – Слова так легко слетали с его губ, словно он сообщал: она поехала на выставку, посвященную садоводству. Или: она принимает сейчас ванну и не может выйти. – Смерть наступила мгновенно.
– Это просто кошмар! Почему ты сразу же не пришел к нам?
Сама мысль о том, чтобы искать утешения именно у Верены и ее муженька, показалась Йону настолько нелепой, что он едва не расхохотался. Мании, рыжеволосый крепыш, владел небольшой мастерской, выполнявшей сантехнические работы, – «Газ, вода, дерьмо», как называл ее он сам. Свое свободное время он в основном проводил вне дома, играя на контрабасе в группе «Тараканы». Они лабали старье шестидесятых-семидесятых годов на свадьбах и днях рождения своих знакомых, а иногда и на танцах где-нибудь в сельской местности. К счастью, репетировали они не в подвале у Глиссманов, а в гараже ударника где-то в Брамбеке.
– Йон! Милый! Мне безумно жаль. – Не успел он отшатнуться, как Верена бросилась ему на шею. Она любила преувеличенные выражения чувств.
– Я знаю. Благодарю, – пробормотал он и, выждав для приличия секунду, высвободился из ее рук. Она слишком сильно полила себя знакомыми ему духами, которыми иногда пользовалась и Шарлотта.
– Упала, говоришь? – Она вытаращила глаза так, что они едва не выскочили из орбит. – Отчего же? Она была… того?
– Что «того»?
– Ну, ты ведь понял меня. – Она подмигнула ему, сложила пальцы и щелкнула себя под подбородком. Ее ногти покрывал темно-зеленый лак.
В груди Йона заклокотал гнев.
– Да, – буркнул он. – Хотя тебя это абсолютно не касается.
Казалось, она не заметила его недовольства.
– Ты в трансе, понятно, – заявила она. – Еще бы, такое потрясение! Может, тебе нужна помощь? Я могу что-нибудь для тебя сделать?
– В данный момент я хочу лишь одного: чтобы меня оставили в покое.
– Йон, я понимаю. Но, может, ты поешь чего-нибудь? Хоть немножко? У Манни завтра день рождения, мы готовимся к приему гостей. Принести тебе парочку колбасок? Или куриных окорочков? Ты ведь и сам знаешь, еда и питье связывают между собой душу и тело.
Не соседка, а кладезь всевозможных банальностей!
– Нет, благодарю.
– Не до еды тебе? Слушай, может, нам лучше отменить гостей? Из-за Шарлотты?
– Не выдумывай! Уж она-то точно бы этого не одобрила.
– Ты прав. – Верена изобразила трагическую мину и кивнула. – Хотя, конечно, нам будет не до веселья. Ой, как я расскажу все это Лютте! Она жутко расстроится, просто в обморок упадет!
Йону как-то не верилось, чтобы Лютта, прыщавая тринадцатилетняя девчонка со скобкой на зубах и всегда растрепанной головой, слишком уж горевала по Шарлотте. Ведь она всегда здоровалась с ними небрежным кивком, бубнила что-то невнятное, когда с ней заговаривали, и от нее обычно исходил едкий запах навоза. Единственное, что ее занимало, была Стелла, кобылка-пони, возле которой она проводила все свободное время. В конюшне Ниндорфского парка, как раз там, где пролегал обычный маршрут пробежек Йона.
– Если мне понадобится помощь, я непременно обращусь к вам, – сказал он и слегка прикрыл дверь.
Верена машинально шагнула вперед и взяла его за руку. Через каждый зеленый ноготь тянулась по диагонали серебряная полоса; чтобы соорудить подобную красоту, потребовалась уйма времени.
– Ты обещаешь, да? – спросила она. – Если вдруг почувствуешь себя одиноким? Приходи к нам сегодня вечером. Немножко общения и хорошей музыки не повредят тебе, совсем не повредят.
Его спас звонок телефона. Вдруг это вспомнила про него Юлия? Йон оттеснил Верену от порога, пробормотал извинения и торопливо закрыл дверь. Телефонная трубка, которую он давеча никак не мог отыскать, оказалась на столике красного дерева, рядом с работой Тимо, под газетой «Гамбургер Абендблатт». По-видимому, Шарлотта оставила ее там вечером, а он, не обратив внимания, накрыл сверху газетой. Немного помедлив, он снял трубку. Если звонит Юлия, что он ей скажет? Не прошло и суток с тех пор, как они стояли на коленях перед тяжелым шкафом и глядели в глаза друг другу. Йон снова ощутил упругость ее губ. Ему очень хотелось услышать ее голос, и в то же время говорить с ней он боялся. После седьмого звонка он нажал на кнопку.
– Это я, – сказал Роберт. – Скажи-ка, ты не желаешь сыграть сегодня в сквош? Вчера я забыл спросить тебя об этом.
Йон раскрыл рот, но внезапно ощутил, что его язык словно налит свинцом. Он с трудом сглотнул.
– Алло, ты меня слышишь?
– Да, – прохрипел Йон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37