- Сам пойди посмотри.
Глеб торопливо вытер полотенцем пену с рук и двинулся вслед за женой в спальню.
Лена в какой-то нервной лихорадке вынимала из трельяжного ящика свои украшения - клипсы, сережки, браслеты, кольца, нитки жемчуга, броши. Все это было в основном недорогое, для разных нарядов. Подарки самого Глеба, его и ее родителей. Но драгоценности, что хранились в футлярах с монограммой, исчезли. Кроме перстня, который Лена надевала на концерт.
- Видишь, нет! - истерично крикнула она, демонстрируя пустые коробки. - Нету!
- Успокойся, Фери! - проговорил Глеб. Он побледнел, на лбу резко обозначились две продольные морщины. - Может, ты сунула куда-нибудь? Вспомни!
- Что я, чокнутая, да? Перед отъездом на концерт видела! Понимаешь, тут все лежало, на месте!
Швырнув пустые футляры на трельяж, она прижала кулаки к глазам и тонко заголосила.
- Фери, Фери... - растерялся Глеб. Он обнял жену за плечи, но она оттолкнула его, плюхнулась на постель и заплакала навзрыд.
- Что... скажу... папе? - сквозь слезы выдавила она из себя. Прокутили, да?
У Глеба на скулах заходили желваки. Он зябко поежился, переступая с ноги на ногу.
- Ну, делай же что-нибудь! - взвизгнула Лена. - Чего стоишь? Конечно, это не твое!
- Заткнись! - вдруг заорал Глеб.
Лена от неожиданности замолчала и со страхом посмотрела на мужа.
- Прости... - пробормотал он. - Прости, Фери... Я понимаю... Но нельзя же так убиваться. - И стал гладить ее по голове.
Лена схватила его руку, прижала к губам.
- И ты извини, - тихо прошептала она. - Я вела себя отвратительно. Дурочка, это точно. Но... Это ведь не какая-нибудь бижутерия! Сам знаешь бриллианты, платина, золото. Отец с ума сойдет!
Глеб распахнул шкаф.
- Ты что? - удивилась Лена.
- Нас обворовали! Понимаешь, здесь кто-то был! - зловеще-спокойно сказал он.
И только теперь до нее дошел жуткий смысл происшедшего. Лена встала и принялась вместе с мужем осматривать вещи.
Его и ее кожаные пальто висели на месте. Мохеровая шаль и свитер тоже. Нетронутыми остались и многочисленные платья Лены, коробки с туфлями, костюмы Глеба, его кожаный пиджак и ни разу не надеванные мужские немецкие сапоги "саламандра".
- Тут все вроде цело, - мрачно констатировал Глеб. - А в комнате?
- Глеб, вода! - вспомнила Лена.
Со словами "ах, черт!" он побежал в ванную. И вовремя. Пенная шапка уже вываливалась из ванны. Глеб закрыл краны и вернулся к жене.
- Оденься, - сказала она. - Простудишься.
Он натянул на себя спортивный костюм "адидас", и оба супруга пошли ревизовать большую комнату.
Первым делом занялись стенкой. Лена дотошно пересчитывала хрустальные вазы, фужеры, наборы с богемскими рюмками и бокалами. Затем осмотрела ледериновые коробки с серебряными столовыми приборами.
Все было на месте. Как и прочие дорогие и недорогие безделушки: фарфоровые статуэтки, настольные зажигалки, паркер с золотым пером, китайское блюдо семнадцатого века, севрский сервиз.
Радиоаппаратура - а она стоила очень дорого, все японского производства: "сони" и "джи-ви-си" - не заинтересовала вора.
- Смотри, и дубленка моя здесь, - показал на вешалку в прихожей Глеб. - Наверное, фасон не понравился, - мрачно сострил он.
- Ты еще шутишь, - вздохнула Лена.
- Что же теперь - вешаться? - усмехнулся муж. - Но как они вошли? - Он осмотрел входную дверь, замки. - Вроде все цело.
- Что гадать, - сказала Лена и, неожиданно для себя, решительно произнесла: - Вот что, Глеб, звони-ка Игнату Прохоровичу! Срочно!
- Погоди, - отмахнулся он.
- Так время!.. Понимаешь? Время дорого! Воры успеют скрыться!
- Не волнуйся, - осклабился Глеб, - уже скрылись.
- Ну, знаешь! - возмутилась Лена.
- Ради бога! Пожалуйста! - Глеб направился в комнату, снова начиная злиться. - Сейчас примчится куча милиционеров, начнутся вопросы, допросы. Он снял, трубку. - Только я хотел бы знать, как к этому отнесется Антон Викентьевич?
- А как? - удивленно спросила Лена. - Я думаю, папа поступил бы именно так.
- Ты уверена? - Глеб, играя трубкой, внимательно смотрел на жену.
И Лена вдруг почувствовала, что твердой уверенности на этот счет у нее нет.
Она почему-то представила себе не отца, а бабушку. Бабу Лику, Леокадию Модестовну. Властную, надменную старуху, которая в свои восемьдесят лет ходила прямо, гордо неся красивую седую голову. И этот вензель на футлярах - Леокадия Гоголева - ассоциировался у Лены с чопорностью и загадочностью матери отца.
Баба Лика занимала отдельную комнату - самую светлую в квартире. Лену приучили входить к бабушке только с ее разрешения. Но Лену туда и не тянуло, хотя у Леокадии Модестовны было множество диковинных, красивых вещей. Ширма, обтянутая шелком, разрисованная хризантемами, фарфоровый божок с монгольским лицом, который долго качался, если его тронуть; веер из черных пушистых перьев: негритенок в чалме, атласных шароварах и с серебряной саблей в руке; альбом семейных дагерротипов в красном сафьяновом переплете.
Баба Лика редко выходила из своего обиталища. Она словно презирала мир настоящего, оставаясь там, в своем прошлом.
В дни бабушкиных именин (не рождения, а именин!) отец с утра просил Лену одеться понаряднее и навестить Леокадию Модестовну с поздравлением. Старуха сидела у окна в кресле в торжественном темном платье из кастильских кружев. Она, касаясь холодными сухими губами лба девочки, говорила:
- Спасибо, моя милая... - И закрывала глаза, словно засыпала.
Лена, боясь нарушить малейшим звуком ее забытье, тихо удалялась.
Месяца за три до смерти - Лене тогда было пятнадцать лет - баба Лика неожиданно сама пригласила ее в свое логово (так про себя называла девочка комнату старухи). Усадив внучку на старенькое канапе, она достала резной, инкрустированный перламутром и серебром ларец, открыла его ключом, висевшим на шнурке на шее.
- Елена, - торжественно проговорила Леокадия Модестовна, - это все достанется тебе...
Негнущимися, малопослушными пальцами она разложила на диванчике красивые футляры с золоченой монограммой.
- Что это? - наивно спросила девочка.
- Посмотри...
На лице бабушки, пожалуй, впервые промелькнуло что-то наподобие улыбки.
Лена осторожно открыла длинный футляр. И замерла, очарованная красотой золотого колье и перстня, усыпанных драгоценными камнями.
- Шпинель, - дотронулась до самого крупного из них искривленным ревматизмом пальцем старуха. Камень таинственно чуть желтовато искрился лучиками, исходившими из его глубины. - А это - бриллианты... Бразильские...
Они венчиком окружали шпинель.
В других коробочках были сережки, тоже с бриллиантами; еще один перстень из платины с изумрудом; золотой кулон в виде сердечка, выложенного по краям кроваво-красными рубинами и крупным бриллиантом посередине, а также - что больше всего понравилось Лене - браслет из золота с голубой эмалью и александритами.
Дав насладиться девочке этой завораживающей красотой, старуха сложила драгоценности в ларец, заперла его и сказала:
- Когда я умру, а это будет скоро...
- Что вы, бабушка! - запротестовала было Лена, но та остановила ее властным жестом.
- Я знаю... Я чувствую... Так вот, после моей смерти все это достанется тебе. Храни до конца дней своих. - Она указала на портрет своего отца в рамке из красного дерева, стоявший на столе. - Его подарки.
Через день или два, Лена не помнит точно, отец привез в дом нотариуса.
После этого баба Лика уже не выходила из своей комнаты. Умерла она через три месяца.
В завещании, которое прочитал Лене отец, была выражена последняя воля Леокадии Модестовны: все свои сбережения и имущество она оставляла сыну, Антону Викентьевичу Гоголеву, за исключением драгоценностей, которые переходили по наследству к ее внучке Елене Антоновне Гоголевой по достижении восемнадцати лет. Список драгоценностей приводился полностью и с дотошным описанием камней.
Тогда еще Лена не придавала значения наследству и не имела понятия о его стоимости. Да еще была обижена за мать, которую свекровь, будучи даже на смертном одре, не простила за что-то.
- Подумаешь - завещание! - сказала Лена матери. - Предрассудки! Носи что хочешь!
- Нет, Леночка, - наотрез отказалась мать. - Ни за что! Душу будут жечь.
Она тоже не могла забыть и простить. Что именно, Лена так и не узнала.
Отец вручил (пустая формальность, конечно, коробочки с вензелем как лежали в шкафу, так и остались там лежать) фамильные драгоценности дочери в тот день, когда Лене исполнилось восемнадцать. Но одеть их ей в общем-то так ни разу и не удалось. По настоятельной просьбе Антона Викентьевича.
- Прошу тебя, доченька, - сказал он, - не дразни гусей. Люди завистливы, и при моем положении могут подумать бог знает что.
И теперь, когда надо было решать, стоит ли заявлять в милицию о похищении драгоценностей, Лена засомневалась.
- Давай посмотрим на вещи трезво, - сказала она.
- Если смотреть на вещи трезво, то голова пойдет кругом, - заметил Глеб.
- Может, позвонить папе? - неуверенно предложила Лена. Посоветоваться...
- Хочешь, чтобы его хватила кондрашка? - усмехнулся муж.
- Не дай бог! - замахала она руками. - Как же быть? Что я скажу, где драгоценности?
- С чего это он вдруг заинтересуется ими?
- А если все-таки спросит?
- Будем надеяться, что в ближайшее время не спросит. Словом, как-нибудь выкрутимся.
- Как?
- Закажем у ювелира.
- Это же безумные деньги!
- На золото найдем. А уж камни придется вставить поддельные. В дальнейшем же...
- Нет! - решительно отказалась Лена.
Бабушкино наследство было ее единственной надеждой. Вдруг Глеб уйдет от нее? Что тогда?
- Значит... - вопросительно посмотрел на нее муж.
- Звони Копыловым!
- Неудобно! - поежился Глеб. - Пользоваться добрым его отношением... Видя недовольство жены, он добавил: - Я позвоню дяде Гоше завтра на работу. А сейчас - дежурному по городу.
Глеб набрал 02.
Дежурный по горуправлению внутренних дел принял сообщение от Ярцева в двадцать два часа семь минут. Через три минуты из ворот горуправления милиции вылетела спецмашина с оперативной группой в составе следователя Воеводина, эксперта-криминалиста Баранчикова, оперуполномоченного уголовного розыска Богданова и кинолога Васильева со служебно-розыскной собакой по кличке Король.
В двадцать два часа двадцать пять минут они уже звонили в квартиру потерпевших.
Открывшая дверь хозяйка ахнула: так быстро работников милиции не ждали.
- Я думала, что подобная оперативность существует только в кино, слабо улыбнулась Лена.
В прихожей сразу стало тесно: помимо сотрудников милиции зашли еще дворник и соседка по лестничной площадке - в качестве понятых.
Следователь Воеводин попросил рассказать о случившемся. Лена повела работников милиции в спальню и поведала о пропаже.
- Когда вы видели ваши ценности в последний раз? - спросил Воеводин.
- Сегодня. В половине седьмого. Понимаете, собиралась на концерт Антонова. Из бабушкиных драгоценностей я надела лишь перстень. Остальное лежало в футлярах.
Эксперт-криминалист занялся фотографированием и снятием отпечатков пальцев на футлярах, трельяже, на ручках дверей - входной и той, что вела в спальню.
- Кто помимо вас был еще в квартире? - продолжал спрашивать следователь.
- Никого. Муж, - показала Лена на Глеба, стоявшего в коридоре, - ждал меня внизу, в машине.
- Кто закрывал дверь?
- Я.
- На сколько замков?
- На два, - ответила Лена. - Как всегда. Верхний - "аблоу", нижний нашего производства.
- Хорошая машина, - заметил Баранчиков, внимательно осматривая верхний замок. - Финны умеют делать.
- Капризный, - заметил Глеб. - Чуть перекос - заклинивает.
- Есть такое, - согласился эксперт-криминалист, щелкая фотоаппаратом со вспышкой.
- Когда вы обнаружили пропажу? - спросил Воеводин.
- Когда вернулись. Без двадцати пяти десять, - ответила Лена.
- Откуда такая точность?
- Муж включил телевизор. Заканчивалась программа "Время". Погоду говорили.
- Сколько у вас ключей от входной двери? - продолжал вести допрос следователь. - Я имею в виду - комплектов?
- Два, - ответила Лена. - У меня и у мужа. - Она зачем-то открыла сумочку, показала связку.
- Хорошо, - кивнул Воеводин. - Вспомните, вы когда-нибудь давали ключи посторонним? - Он посмотрел на Лену, потом на Глеба.
- Вроде нет, - ответила Лена.
- А точнее?
- Нет, - твердо сказала Лена.
- Я тоже, - сказал Глеб.
- Что еще пропало, помимо драгоценностей?
- Ничего! Ни иголки! - заверила Лена. - Мы с мужем проверили. Сразу!
Воеводин заглянул в открытый платяной шкаф, потом прошел в большую комнату, огляделся, вышел в коридор и сделал знак Васильеву.
Кинолог поднял сидевшую до сих пор спокойно собаку. Король обнюхал трельяж, ткнулся носом в предложенные ему футляры с монограммой и грозно направился к Лене.
- Фу! - коротко приказал Васильев.
- Поработайте еще, - сказал Воеводин и продолжил допрос потерпевших. Кто знал о наличии у вас драгоценностей?
Этот вопрос поставил Лену в затруднение: она и впрямь не помнила, кому говорила или показывала бабушкино наследство. Разве что той, давней подруге, с которой не виделась со времен окончания университета - она сразу уехала в другой город. Лена решила, что ее приплетать не стоит.
- Никто, - ответила она.
- Что, не надевали? - несколько удивился следователь.
- Только перстень. Да и то раза три, не больше, - уточнила Лена.
Наказ отца она выполняла строго.
- А вы что скажете? - обратился Воеводин к Глебу.
Тот пожал плечами:
- Меня ее украшения не интересуют.
- Может, все-таки говорили кому-нибудь? - настаивал следователь.
- Нет, - ответил Глеб.
Воеводин попросил описать похищенные вещи. Лена не только их описала, но и нарисовала по памяти, попутно рассказав, как они к ней попали.
- И во сколько вы оцениваете пропажу? - спросил следователь.
- Точно сказать не могу. Папа считает, что сейчас это стоит тысяч шестьдесят, не меньше. А ему можно верить.
- Он что, ювелир?
- Директор универмага.
Воеводин кивнул. Лене показалось, что он усмехнулся. И вероятно, историю с завещанием поставил под сомнение.
"Ох, надо ли было вызывать милицию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14