В сухумских кофейнях испокон веков работали греки. Они подавали кофе с горячего песка в специальных маленьких турках. Песка супруга профессора не держала, но кофе варила мастерски. Константин Филиппович с сожалением поставил пустую чашку на блюдце и посмотрел на часы. На сборы оставалось двадцать минут.Это было как раз то время, которое требовалось, чтобы вернуть протез на место и переодеться в выходной костюм. Профессор оставался старомоден в своих привычках и посещать театр в джинсах считал неприличным.Он уже взял в руки рубашку, когда в кабинете появилась жена и растерянно сообщила, что у них в доме гость.— Кто? — удивился Ермаков. — Я не слышал звонка.— Какой-то генерал. Я выносила мусор, а он вышел из лифта. — Мария Андреевна была уже в вечернем платье, и пустое помойное ведро, которое она держала, выглядело в ее руках несуразно.Ермаков взял трость и вышел из кабинета.В холле он увидел внушительную фигуру с небольшим брюшком, но мощную и широкоплечую, облаченную в генеральский мундир, украшенный орденами и нашивками.— Вы меня, конечно, не помните? — заявила фигура басом. — Меня зовут Иван Григорьевич Грыжин. Видались мы в вашей больнице.— Возможно. Но такого пациента, как вы, я бы не забыл, — усмехнулся профессор, оглядывая знаки отличия генерала.— Слава Богу, на здоровье не жалуюсь и никогда в больницах не лежал. А был я у вас по поводу моего раненого помощника, подполковника Ерожина, — извиняющимся тоном сообщил гость.— Никак сам замминистра пожаловал? — улыбнулся профессор, вспоминая сурового посетителя, навещавшего его больного. — Если мне память не изменяет, вы тогда предпочитали штатский костюм?— Увы, теперь я пенсионер. А мундир напялил, чтоб солидно выглядеть. На работу его раза два в год надевал. Не люблю воротничков, шею стесняют, — признался Грыжин.— Выходит, весь этот парад в мою честь?Польщен. Проходите, присаживайтесь, — пригласил профессор.— Сидеть мне некогда, я к вам приехал по делу. Друга спасать надо, — отказался Грыжин от вежливого предложения и прямо в холле поведал профессору о похищении подполковника из питерской лечебницы.— Прямо из палаты уволокли? — не поверил Ермаков. — Да вы, генерал, просто-напросто хулиган!Отметив в интонации профессора нотки восхищения, Иван Григорьевич приободрился:— Профессор, вы в прошлом человек военный, поймете, некогда нам было антимонии разводить. Пока я бы по инстанциям колотился, у него нога сама по себе могла отвалиться, А без ноги сыщику плохо.Что такое жить без ноги, Ермакову можно было не объяснять.— Маша, театр отменяется, — крикнул он жене.Мария Андреевна недовольно покосилась на незваного гостя:— Ну вот, а я первый раз это вечернее платье надела.— Уж извини, Машенька. Тут некоторые товарищи таких дел понатворили, что теперь мне деваться некуда, — кивнув на генерала, ответил жене Ермаков.— Супругу мы до театра доставим, — пообещал Грыжин.— Нет, без Кости я на балет не пойду. Надеюсь, Большой театр завтра не закроют. Сходим в другой раз, — ответила Мария Андреевна и гордо понесла на кухню пустое ведро.— Маша у меня ко всему привыкла. Двадцать семь лет вместе, — улыбнулся Ермаков.Спускаясь на лифте, Константин Филиппович подумал, что не зря оставил машину у подъезда. Но использовать свою «Таврию» ему не пришлось. Рядом с ней красовался «Шевроле» Управления внутренних дел.— Прошу. Полковник Бобров с Петровки прислал за вами, — пригласил Иван Григорьевич профессора, открывая ему дверцу рядом с водителем.— Мне еще и обратно ехать, — предупредил Ермаков, усаживаясь на сиденье.— Обижаете, профессор, — улыбнулся генерал. — Доставим до дома со всеми почестями. — И обратился к водителю:— Давай, Коля, жми.Водитель рванул с места и включил сирену. По дороге Иван Григорьевич рассказал, как Петр Ерожин выследил убийцу. Как тот стрелял в сыщика и ранил его в ногу. Как Ерожин задержал убийцу, протаранив машину преступника, после чего сам оказался в больнице.— Для пенсионера вы довольно лихо организовали операцию по спасению друга, — заметил профессор.— Связи остались. Позвонил в МЧС, там мой дружок замом у министра пока служит.Он сбегал к начальству. Тот мужик нормальный, все понял. Я, конечно, умолчал, что ребята Ерожина из больницы выкрали. А так все начистоту выложил. — Иван Григорьевич подмигнул Ермакову.— Меня как разыскали? — полюбопытствовал Константин Филиппович.— Полковник Бобров на вас ориентировку через десять минут выдал. Вы уж не взыщите, профессор. У нас пока в управлении люди работают.— Все понимаю. Но почему Петр Григорьевич на таран пошел? — задумчиво проговорил Ермаков. — Он же выследил убийцу. Вот и молодец. Сделал свое дело. Что, в Питере ОМОНа нет?— У подполковника свои соображения имелись. Много личного с преступником у него связано. Не хотел Петя чужими жизнями рисковать, — объяснил генерал и посмотрел на часы.— Они сейчас в воздухе? — заметив взгляд попутчика, поинтересовался доктор.— Через полчаса приземлятся, двадцать минут им надо, чтобы добраться до больницы.Не позже чем через час пациент окажется в вашем распоряжении, — отрапортовал Грыжин.В больнице на профессора в парадном костюме — а переодеться он не успел, — явившегося в компании с генералом, смотрели во все глаза.— Дайте ему халат, — указав на Грыжина, бросил Ермаков охране и, опираясь на трость, пошел к грузовому лифту. Лифт для персонала уже отключили. Иван Григорьевич с трудом натянул халат поверх своего генеральского кителя и поднялся на третий этаж по лестнице. Медсестра средних лет, с сеточкой мелких морщин вокруг внимательных бесцветных глаз, провела его в кабинет заведующего отделением:— Просили вас обождать тут. Сам пока готовится. Побегу помогать.Иван Григорьевич, кряхтя, сел на диван и из кармана кителя извлек плоскую фляжку.Затем он не спеша открутил крышку и сделал большой глоток.— Теперь держись, сынок, — негромко проворчал генерал и откинулся на спинку дивана. Он припомнил, что они знакомы немногим более десяти лет. «А сколько всего накрутило за эти годы», — подумал Грыжин. Все началось со звонка в новгородскую квартиру дочери. Он позвонил в то время, когда молодой сыщик начал следствие по делу убийства начальника областного потребсоюза Кадкова.— Как тебя зовут, капитан? — спросил тогда заместитель министра.— Петей, — ответил Ерожин.Через несколько дней Соня приехала в Москву. От дочери Иван Григорьевич и узнал, что мужа застрелила она. Генерал тогда подумал, что капитан Ерожин — хитрый парень и захочет за свое благодеяние помощь заместителя министра в карьере. После первой личной встречи, когда они оба выпили в баньке замминистра, генерал понял, что сильно ошибался.Парню просто приглянулась его дочка, и тот, засадив в тюрьму тунеядца Эдика, ее прикрыл.Вот теперь Эдик расправился с Соней, да и еще дел наворотил. Что и говорить… У них с Петром Ерожиным все эти годы Эдик Кадков лежал камнем на сердце. Каким бы он не был проходимцем, убийства ведь он тогда не совершал!Это они с Ерожиным сломали ему жизнь, превратив парня в зверя. Поэтому Петр и пошел на таран. Они встретились как на дуэли. Да нет, в случае с Эдиком это была скорее охота — один на один, как на медведя с рогатиной.Поначалу Петра Григорьевича с Ерожиным связывала их общая тайна, но постепенно генерал привязался к Петру, и тот стал для него вроде сына. Грыжин ценил талант сыщика.И хоть ворчал, что слабость к прекрасному полу мешает Ерожину добиться больших чинов, в глубине души он гордился парнем и симпатизировал его бесшабашности и презрению к званиям и карьере.Генерал посмотрел на часы и снова потянулся к фляжке.«Пора бы им быть», — подумал Иван Григорьевич и глотнул своего любимого армянского коньяка «Ани».Время шло. Ермаков заходил несколько раз, но надолго не задерживался. Генерал все чаще поглядывал на часы:«Только бы довезли нормально. Что-то долго они тянутся», — в очередной раз забеспокоился Иван Григорьевич и услышал стук женских каблучков.В тишине больничных коридоров они звучали оглушительно громко. Дверь кабинета открылась, и Грыжин увидел жену Петра.— Дядя Ваня! — проговорила Надя и бросилась к генералу.— Довезли? — спросил Грыжин.— Довезли. Профессор уже его смотрит. — Молодая женщина прижалась к Ивану Григорьевичу, с трудом сдерживая слезы. Грыжин обнял Надю и почувствовал, как она дрожит в его руках.— Не надо, девочка. Ты умница. Ты сделала все, что могла. Петро выдюжит. Он мужик крепкий. Ты не сомневайся.— Правда? Вы правда так думаете? — всхлипнула Ерожина.— В хорошие руки мы твоего мужа сдали.Ермаков сам ногу на войне потерял. Он цену конечностям по себе знает. Зря резать не будет.Если уж и решится, значит, по-другому нельзя.— Я понимаю. Только бы жил, — вздохнула Надя и достала носовой платок.— Вот и молодец, что понимаешь, — похвалил Грыжин девушку и подумал: «Нормальную бабу взял Петро в жены. Хоть и тоща, а сострадает мужу».В коридоре снова послышался стук каблуков, но на этот раз шагающих явно было больше. Через минуту в кабинете заведующего отделением сидеть было не на чем. В больницу прибыло семейство Аксеновых почти что в полном составе. Не хватало только Любы и Глеба.Марфа Ильинична привезла корзину с провизией. При виде продуктов Надя вспомнила, что очень давно ничего не ела. Хозяйничала Марфа Ильинична. Она поставила электрочайник и принялась выкладывать на рабочий стол профессора привезенные деликатесы.Елена Николаевна пыталась уговорить Надю перекусить, но дочь от волнения потеряла аппетит:— Мама, еда не лезет в горло. Давай дождемся заключения профессора…— А я, с вашего разрешения, закушу, — сообщил Сева Кроткий. Он заметно похудел, но с тех пор как Надя его видела в больнице, уже успел немного наверстать в весе.— Ты, Карлсон, ешь, а я пока не могу, — грустно сказала Надя.Аксенов стоял молча и теребил пачку «Ротманса». Закурить в кабинете профессора он не решался.— Если помрешь с голоду, кто станет мужа выхаживать? — стыдила Надю бабушка.В одиннадцать вечера в больнице появился Бобров.— Ну как дела? — спросил он, неловко застегивая белый халат.— Пока не ясно. Ждем профессора, — ответил генерал.— Вижу, неплохо ждете, — заметил полковник, оглядев профессорский письменный стол, заставленный тарелками со всевозможной снедью.— Присоединяйтесь, Никита Васильевич, — предложил Аксенов.— Я из дома, — отказался от еды Бобров. — Моя помощь нужна?— Ты бы, полковник, проследил, чтобы Глеба на трассе не дергали. Он без документов на машину по шоссе идет, — попросил Грыжин.— Его с Питера ведут. Не беспокойтесь, Иван Григорьевич, — успокоил Бобров.— Для вас мой кабинет не маловат? — спросил возникший на пороге профессор, с изумлением оглядывая собрание родственников и друзей.Надя бросилась к Ермакову, остановилась возле него, но сказать ничего не смогла.— Ты кто? — Профессор оглядел с ног до головы бледную красавицу, но ответа не, дождался.— Это его жена Надя, — пришел на помощь Грыжин.— Только, милочка, не падайте здесь в обморок, — строго предупредил Ермаков и, улыбнувшись, добавил:— Мне на сегодня вашего мужа вполне достаточно.— Как он? — еле прошептала Надя.— Будет жить. А при такой красавице жене, по-моему, будет жить очень даже неплохо, — ответил Наде Константин Филиппович.И, поняв, что данных слов для нее недостаточно, прошел к своему креслу, резво освобожденному Севой, и устало уточнил:— У вашего мужа сломано несколько ребер. Одно раздроблено. Маленький осколок ребра откололся. Его пришлось удалить. Именно это, а не пулевое ранение давало температуру. Простреленная нога тоже запущена. Но.., капельницы, антибиотики… Интенсивная терапия… Через две недели заберете.Реакция собравшихся ничем не отличалась от истошного вопля болельщиков после гола, забитого любимой командой.— Вы с ума сошли! Тут же больница, — оборвал профессор, стукнув от возмущения тростью об пол. — Быстро по домам.Грыжин взял чашку, сполоснул ее кипятком из чайника, затем извлек из кармана свою фляжку и вылил остаток жидкости.— Профессор, это хороший армянский коньяк. Выпейте за здоровье Петра. А мы уж дома не один тост произнесем за ваше здоровье.Ермаков усмехнулся, взял у генерала коньяк и медленными глотками опорожнил чашку. Надя подошла к профессору, схватила его руку и начала быстро ее целовать.— Полноте, милая. Мужчинам руки не целуют, — смутился Ермаков. — И потом, мне кажется, что вам звонят.Надя вытерла слезы и вынула из сумочки мобильный телефон. Звонил Глеб.— Глебушка, родной, все в порядке! Петру ампутацию делать не будут.— Ура! — закричал Глеб.— Вы где? — спросила Надя.— У меня потек радиатор. Нельзя покупать подержанных запчастей. Экономия к добру не приводит. Придется до завтра торчать в Вышнем Волочке, — ответил Глеб.Надя услышала в трубке, как Михеев и Люба весело расхохотались. 3 Когда Петра Ерожина в Москве перевели из реанимации Первой градской больницы в общую палату и больной уже стал самостоятельно передвигаться, в другой лечебнице, в Петербурге, где серое питерское небо виднелось через стальные прутья решетки, по-прежнему лежал под капельницей Эдуард Михайлович Кадков.Первые дни декабря выдались ветреные и морозные. В северной столице выпал снег. Дворик тюремной больницы побелел и под свежим снежным покровом не выглядел столь уныло, как еще несколько дней назад. Но Эдик двор видеть не мог. Он только вчера пришел в сознание. Понемногу вспомнив, как он оказался на больничной койке, Кадков скрипнул зубами и попробовал пошевелиться. Резкая боль в груди и спине не дала сдвинуться с места. Эдик застонал, обвел глазами свою палату и, заметив решетку на окне, грязно выругался.В висках стучал навязчивый вопрос «почему?». Ведь он все рассчитал, все сделал грамотно. Эдуарда Михайловича Кадкова, судимого за убийство отца, на свете больше нет.Если нашли труп Ходжаева с его ксивой, то должны были на Кадкове поставить крест.А не найти труп, выброшенный посреди дороги, невозможно. Эдик был уверен, что убийство депутата Звягинцева и его матроны повесят на сынка Ерожина.
1 2 3 4 5