Фред разительно изменился. Он походил на человека, выброшенного из привычной колеи жизни. Гарду было достаточна увидеть, как дрожат его пальцы, чтобы понять это.
- Сегодня прекрасный день, - сказал Гард. - Но газеты пишут, что в Австралии ураган. Так-то вот.
- Гард! - голос журналиста дрогнул. - Завтра этот ураган может быть здесь!
- Возможно. Ну и что? Сегодня небо безоблачно. Сегодня истина в этом.
- Брось! Я раскопал то дело... о Миллере. Искусство сыщика во многом зависит от умения слушать: кто больше знает, тот и сильней.
- Я слушаю тебя, - сказал Гард.
Честер вытащил из кармана блокнот.
- У меня нет протоколов, - сказал он. - И я не проводил следствия. Дело вообще не в фактах - они часто лгут. Дело в людях, которые стоят за этими фактами. Поэтому не удивляйся, многое покажется тебе непривычным и странным...
- Я слушаю, - повторил Гард.
В то утро Миллер стоял у распахнутого окна. Была осень.
Он смотрел на поток прохожих. Каждый торопился по своим делам. Редко кто поднимал голову, а если поднимал, то задумывался ли о большом мире, который его окружает? О людях, что шли рядом? О себе, наконец? Эдакие маленькие, замкнутые вселенные двигались по тротуару, далекие от Миллера, как и он от них. И равно близкие.
Миллер захлопнул окно. Великолепие осени раздражало, как обман. Он оглядел кабинет. Все строго и нерушимо стояло на своих местах, но Миллер испытывал состояние человека, увидевшего, что дом загорелся сразу с четырех углов.
Всего лишь несколькими днями прежде он пережил счастливый миг, когда внезапно, в каком-то истинном озарении нашел то, что искал долгие годы. Это был тот миг, когда Миллер увидел путь до самого конца - так, будто уже прошел его.
Начинался он, как ни странно, в самом запаутиненном отсеке физики, куда давно никто не заглядывал, ибо там двери были заперты аксиомами. Миллера толкнуло отчаяние поиска - право же, мысль его уже готова была ломиться в любую дверь.
Что означала его находка для него самого, для людей, он понял не сразу. Кинулся сначала к Дорону - докладывать, но что-то остановило ученого, он словно споткнулся о взгляд этого военного в штатском, который прямо, как перпендикуляр, восседал в кресле. Споткнулся и забормотал о каких-то пустяках... Дорон, естественно, остался недоволен им больше, чем обычно.
"Главное - жить в мире с самим собой", - сказал кто-то из мудрых. Но с самим собой у Миллера началась отныне мучительная схватка. То, о чем он сегодня думал, как о подлости, завтра казалось ему добродетелью. А послезавтра - наоборот. Его средство могло - действительно могло! избавить мир от страшной угрозы ядерного самосожжения. Атомные бомбы, которые не взрываются! Водородные заряды ракет, которые не могут поразить и воробья! "Люди, это возможно, возможно, возможно!" - хотелось ему кричать. Но люди бывают разными. "О да, - сказал бы Дорон, - это великолепно. Бомбы не взрываются - у противника! Вы, Миллер, великий патриот. Вы герой!" Он скажет так и даже не улыбнется.
Когда Миллер понял это, ему стало страшно. Конечно, он может нарушить подписку о неразглашении военных тайн и послать статьи с описанием "эффекта Миллера" и схемы установки во все ведущие журналы мира. Сделать его установку несравненно легче, чем создать атомную бомбу. Она доступна даже для Никарагуа. Тогда он спаситель человечества от угрозы ядерной войны. Но тогда он государственный преступник в глазах доронов, и его ждет быстрая и "случайная" смерть, ибо дороны не прощают. Они убьют его просто потому, что так надо. В назидание другим.
Или - или. Выбор. Между славой и гибелью. Между благом человечества и собственным благом. Газеты твердят: маленький человек, сегодня ты особенно ничтожен. Ты винтик сверхсложной машины современности... Миллер тоже так считал. Но в наше время маленький человек может оказаться у кнопки, повелевающей силами ада. Все беды и заботы мира лежат на твоих плечах, маленький человек, профессор Миллер!
Вот и сегодня, как много раз за последние дни, с потухшей сигаретой в руке он стоял посреди кабинета. По циферблату настенных часов бежала секундная стрелка. Секунды, минуты, часы... Рано или поздно, но он должен принять какое-то решение. На его открытие завтра набредет кто-то другой.
Это неизбежно. И тогда ответственность за все человечество ляжет на плечи этого другого, но кто знает, что решит он?
Когда зазвонил телефон, Миллер догадался, кто это: Ирэн...
Он волновался, видя издали девушку, похожую на нее. Он волновался, проходя мимо тех мест, где они бывали вместе.
Миллер мог представить мир без себя, но представить себя без Ирэн это было выше его воли.
Он снял трубку.
- Да...
- Ты решил?
Миллер едва не застонал. Вчера, в минуту слабости, он малодушно попытался переложить тяжесть решения на ее плечи. Он не сказал Ирэн ничего о существе своего открытия- он просто дал ей понять, что стоит на грани решения, от которого зависит либо их собственное счастье, либо счастье всего человечества.
Ирэн ответила ему тогда: "Я хочу быть с тобой. Как всякая женщина, я хочу иметь свой дом, своих детей - твоих детей. И чистое небо над головой. Мне легко принять решение, но решать должен ты. Потому что, если это сделаю я, ты мне не простишь". Она права.
- Ты меня слышишь? - сказала Ирэн. - Ты еще не решил?
- Завтра утром...
Почему завтра утром, он сам не знал. Наступило молчание.
Миллер готов был взвыть от боли.
- Завтра утром, Ирэн! Я буду тебя ждать... И прости!
Он бросил трубку. Потом побрел к двери. Его вел уже не разум, а желание найти кого-то более сильного, умного, кому можно было бы пожаловаться, как в детстве он жаловался отцу.
Миллер не помнил, как очутился у двери профессора Чвиза. Это был единственный человек - его добрый старый учитель, - к которому он еще мог прийти. Но рассказать - об этом не могло быть и речи! - хотя бы услышать его спокойный голос.
На дверях лаборатории горела надпись: "Не входить! Идет опыт!" Но Миллер не заметил ее. Он дернул дверь, она не поддалась. "Старик опять заперся, чтобы ему не мешали", - подумал Миллер и нажал кнопку, отключающую блокировку. Дверь распахнулась, и он вошел в лабиринт установок.
Он шел мимо электронных машин, думая о своем. Его лицо отразилось в экране телевизора. "Нет, нет, - говорил он себе, - мой страх ложен! Разве прокляли себя создатели атомной бомбы?" Он шел мимо колонн Графтена, мимо бетонных выступов, за которыми прятались шины, несущие в себе миллионы вольт напряжения, мимо пультов электронных микроскопов. "...Хорошо то, что разумно,- билось в его голове. - Какое мне дело до всех, если меня ухлопают дороны и меня не будет?" Он шел мимо сфер гиперрегулятора - гордости старика Чвиза. "Жизнь, богатство, Ирэн, дети, власть, слава... - стоит ли отказываться от всего этого из-за дурацкой политики?" Что-то сверкнуло перед глазами Миллера радугой. Какаято пелена окутала раструбы гиперрегулятора. Миллер взмахнул рукой. Его кольнул холод. Сверкание исчезло. Миллер опомнился. Нет, он попал не туда... Надо взять влево.
- Миллер, вы опять здесь? - вскричал Чвиз, увидев его. - Я же просил вас...
- Меня? - сказал Миллер. - Это было, наверное, вчера, дорогой учитель, когда вы прогнали своего любимого ученика из лаборатории...
- Идите домой, Миллер, на вас нет лица.
- Пустое... Нервы.
- Но у меня до нуля упало напряжение! Миллер, вы случайно...
- Простите, Чвиз. Возможно. Я задумался. Но разве у вас идет опыт?
Борода Чвиза стала торчком.
- Вы были в камере?!
- Это опасно? - Миллер спросил почти равнодушно.
- К счастью, нет. Но вы меня напугали. Вот этот кролик, - он показал на застекленный вольер, - благодаря вам мог превратиться в эдакого сфинкса...
- Как жаль, учитель, что я не перенял у вас способности шутить. Но простите меня, я, кажется, действительно очень виноват, что помешал вашему опыту.
- Ничего страшного, Миллер, ничего страшного. Но вам следовало бы отдохнуть. Погодите, я провожу вас.
...Заснуть в эту ночь Миллеру не удалось. Тьму наполняли лица, даже когда он плотно зажмуривал глаза. Лица. Молодые, старые, красивые, уродливые, они толпой шли через сознание и смотрели, смотрели на Миллера. Их взгляд был невыносим. Так, вероятно, могли смотреть те, кого нацисты вели в газовые камеры.
Невыспавшийся, с больной головой Миллер направился в ванную, чтобы принять холодный душ и хоть так прогнать видения.
И в эту минуту он услышал, как в замочной скважине входной двери заскрежетал ключ. Миллер обмяк. Ключ повернулся. Кто-то осторожно нажал дверь. Но запор изнутри не поддался. Тогда за дверью стало тихо. "Что за бред! - подумал Миллер. - Кому я нужен, если мои секреты еще при мне?" В порыве отчаянной решимости он распахнул дверь.
На лестничной площадке никого не было, но внизу затихали шаги.
5. Галстук из Монако
На следующее утро, как обычно, ровно в 9.00 Миллер был в институте. Он прошел длинным коридором, легким поклоном головы приветствуя встречных, и, остановившись перед дверью своего кабинета, не сразу понял, что она уже отперта. "Странно", - подумал Миллер и вошел в кабинет.
Мягкий щелчок заставил обернуться человека, стоявшего спиной к Миллеру и перебиравшего бумаги на столе.
- Простите, я не совсем понимаю... - начал Миллер, плохо сдерживая раздражение, вызванное бесцеремонностью посетителя, - этой мой кабинет и...
- Ваш? - искренне изумился человек у стола, и только в этот момент Миллер вдруг увидел, что тот удивительно похож на него. Такое же растерянное веселое недоумение заметил он и во взгляде незнакомца.
Миллер бросил портфель в кресло и подошел ближе, вглядываясь в стоящего напротив человека. Он видел себя! Именно таким он знал свое лицо. Час назад, когда он брился, он видел вот этого человека в зеркале. Зеркало? Топографическая проделка шутника Раута из оптической лаборатории? Он подмигнул своему изображению, но оно не ответило ему, и он понял, что это реальность.
Человек у стола засмеялся нервно и коротко.
- Забавно, очень забавно, - проговорил он, разглядывая Миллера.
Тут физик заметил, что и одежда незнакомца была точной копией его костюма. Те же серые брюки, пиджак в клетку, белая рубашка, черные полуботинки и даже этот галстук с крохотным гербом Монако внизу, который он купил в прошлом году, когда ездил в отпуск на Ривьеру. Галстук - это уж слишком... Он подошел ближе н спросил:
- Простите, откуда у вас этот галстук?
- Купил в Монако, - ответил незнакомец.
- В прошлом году? - В прошлом году.
- В августе?
- В августе.
Тут у Миллера впервые мелькнула мысль, что все происходящее галлюцинация, болезненная реакция мозга, утомленного бессонными ночами последней недели. Как это называется у психиатров? Раздвоенность сознания? Неужели он заболел? Заболеть сейчас, накануне решающих действий? Ужасно... Он опустился в кресло и, прикрыв лицо рукой, до боли надавил на глаза. Взглянул снова. Вот он, стоит.
- Это редчайший феномен, - сказал незнакомец и засмеялся нервным смехом. - Насколько я знаю, у моей матери не было близнецов. Вероятность такого совпадения практически равна нулю. И тем не менее... - он опять коротко хохотнул, - коли уж вы пришли ко мне, давайте познакомимся.
- Я пришел к вам? - спросил Миллер.
- Не понимаю, - незнакомец пожал плечами. - Или вы будете отрицать, что минуту назад переступили порог моего кабинета?
- Но это мой кабинет! - Миллер встал с кресла.
- Черт с ним, с кабинетом. Не будем спорить по пустякам. Итак, разрешите представиться. - Незнакомец протянул руку. - Профессор Эдвард Миллер, доктор физики...
- ...Родился в Женеве 9 марта 1927 года, - продолжал Миллер, - окончил Мичиганский университет в 1950 году...
- Совершенно верно! - воскликнул незнакомец.
- Еще бы не верно! - сказал Миллер. - Это же я!
Теперь он подумал, что участвует в грандиозной мистификации, великолепном иллюзионе, и уже заранее восхищался гением неизвестного фокусника.
- Что значит "я"? - спросил незнакомец.
- Я - значит я, - сказал Миллер весело. - Эдвард Миллер, доктор физики, - это я.
- Та-ак... - протянул незнакомец и вытащил из кармана пачку сигарет.
"Курит тот же сорт", - подумал Миллер и взял предложенную ему сигарету. Две зажигалки щелкнули одновременно. Две одинаковые зажигалки. Они оба заметили это.
- Так... так... - снова протянул незнакомец и выпустил нервое колечко дыма. - Итак, вы утверждаете, что вы тоже профессор Миллер?
- У меня есть на это некоторые основания, - не без иронии сказал Миллер.
- Хорошо. Предположим. Как говорят политики, поговорим не о том, что нас разъединяет, а о том, что нас объединяет.
- При самом беглом осмотре видно, что объединяет нас чересчур многое.
- Итак, вы мой двойник.
- Простите, это вы - мой двойник.
- Не понимаю.
- Прочитайте "Начала" Эвклида, он пишет там о принципе подобия, посоветовал Миллер.
- Кстати, я читал Эвклида.
- На третьем курсе. Главным образом для того, чтобы произвести впечатление на Леру Вудворд, рыженькую теннисистку с химфака.
- Вы и это про меня знаете? - удивился незнакомец.
- Это я знаю про себя!
- Послушайте, - сказал незнакомец, - а ведь все гораздо серьезнее, чем вы думаете. И зря вы веселитесь.
- Это единственное средство, чтобы не сойти с ума.
- Да, нервы работают за красной чертой. И еще бессонная ночь: не привык ночевать в гостинице.
- В какой вы остановились? - с веселой любезностью спросил Миллер.
- Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню...
- Дом 37, квартира 14.
- Верно! Но прошлой ночью я вернулся поздно и обнаружил, что замок заклинило. Ломать замок - это работа до утра, и я решил заночевать напротив.
- В "Скарабей-паласе"?
- Да.
- Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной?
- В какой ванной?
- В своей ванной, в своей квартире, на своей улице Грейавеню!
- Та-а-ак...
- А ведь вы правы, - задумчиво продолжал Миллер, - положение действительно гораздосерьезнее.
Помолчали.
- Послушайте меня спокойно, я все понял, - сказал, наконец, Миллер. Так вот, я настоящий Миллер, а вы мой двойник, случайно синтезированный вчера в лаборатории Чвиза. Старик добился своего! Он рассказывал мне не раз свою теорию матричной стереорегуляции.
1 2 3 4 5 6 7