Но вот здесь, мне кажется, я все-таки его чуть-чуть провела…— Не обольщайтесь, дорогая Дина, генерал ни в чьи руки так просто не дается, уж на что я цепок, и то… Вы ему, вероятно, по простоте душевной действительно открыли нечто важное, а он вам, уверен, подсунул залежалый товар.— А вот и нет! Уж тут вы, господин комиссар, не знаете, и не притворяйтесь, что не хотите знать! Но вам я и без ваших хитростей скажу откровенно, как было дело. А было ровно наоборот: я надула генерала Дорона, а он мне, вы не поверите, сказал истинную правду! Ну, выйдет из меня разведчица, а? Или по крайней мере дипломатический работник?Примерно в таком духе текла их беседа, из которой комиссар Гард без всякого нажима узнал и о мнимом любовнике Дины Ланн по имени Сафар (над чем искренне посмеялся, представив себе, как Дитрих роет землю, отыскивая загадочного джентльмена), и о действительной беременности Дины (по поводу чего выразил озабоченность), и о том, почему Киф Бакеро так стремительно и неожиданно вознесся в президентское кресло. Узнал он и о судьбе О'Чики, и о том, по какой причине Киф Бакеро впал в немилость генерала Дорона, распорядившегося его уничтожить из-за провала какой-то операции, кстати связанной с комиссаром Гардом (Гард, разумеется, мгновенно понял, что этой операцией могло быть только покушение на него, совершенное Хартоном). И даже о том узнал Гард, что перед скорым отлетом в соседнюю страну Дина Ланн должна еще встретиться с подружками по колледжу, переговорить с адвокатом мистером Портишем, устроить Сафара, заказать свадебные наряды, сделать прическу и непременно позвонить любимому дядюшке Христофору, который, к слову сказать, связывает с племянницей и ее браком какие-то надежды, о которых пока еще не сказал «своей птичке», как он называет Дину Ланн, ибо дядюшка Христофор полагал, что Дина, соглашаясь в свое время работать машинисткой в дороновском «ангаре», по собственной воле попала в клетку, уготовив себе роль «птички», живущей в неволе, но это вовсе не означает, как говорил дядюшка, что эту клетку нельзя сделать золотой… (И Гард, слушая девушку, мучительно вспоминал, где и от кого, и совсем недавно он слышал примерно то же самое, то есть и о «птичке», работающей у Дорона, и, кажется, о клетке, но так и не вспомнил.)Все, все сказала Дина Ланн Гарду, ибо женщины ее склада лучше сотни психологов понимают, кому и что можно сказать, особенно тогда, когда не выложиться ну просто нельзя, невозможно, — сию минуту, сейчас, а там хоть голову под топор… Этих сведений, конечно, не хватало комиссару Гарду для того, чтобы прояснить ситуацию, связанную с бывшими клиентами «Фирмы Приключений». Но их было вполне достаточно, чтобы утвердиться в решении немедленно вылетать в Даулинг и лично возглавлять операцию: момент, несомненно, становился кульминационным; Кроме того. Гард теперь просто по-человечески был обязан защитить Дину Ланн от Дорона, человека расчетливого, как компьютер, и не более, чем компьютер, морального.Они распрощались не как тайные заговорщики, а как добрые друзья, объединенные одной заботой, и прямо от Дины Ланн комиссар, заехав в управление, поспешил на центральный аэровокзал, где его ждала команда и полицейский вертолет.В управлении Гард дал последние инструкции Таратуре, сообщив ему предварительно в весьма сжатом виде результаты своего визита к Дине Ланн. Затем он выяснил, работала ли глушилка, заказанная им на время, пока он беседовал с девушкой, и успокоился, убедившись, что работала; спецмашина стояла прямо напротив окон квартиры Ланн, стало быть, Дорону и его людям не удалось записать разговор комиссара с девушкой, и единственное, чем мог довольствоваться генерал, так это сведениями о самом факте их получасового общения.С легким сердцем садился Гард в «мерседес», чтобы ехать на аэровокзал, и уже по дороге вдруг вспомнил о «птичке», заметив тучу воронья, поднявшуюся над куполом собора святого Иллариона.— "Второй!" — выкрикнул он в микрофон, вызывая на прямую связь Таратуру. — Окажите любезность, инспектор, и выясните быстренько, кого из моих знакомых зовут Христофором?— Каких знакомых вы имеете в виду, господин комиссар? — ответил Таратура.— Всех! — коротко сказал Гард.— И вы хотите «быстренько»?— Ну, пока я еще здесь, а не в Даулинге.— Очертите хотя бы какие-то границы, шеф, — резонно настаивал инспектор: разве мыслимо за двадцать — тридцать минут проверить имена всех знакомых комиссара Гарда, и, вероятно, знакомых весьма далеких, если он сам не знает их фамилий?— Ладно, — смягчился комиссар. — Возьмите людей, с которыми я имел дело в течение последних двух недель. Ну, трех.— Хорошо, шеф!Инспектор отключился, но не прошло и пятнадцати минут, как из динамика вновь раздался его спокойный голос; «мерседес» в этот момент уже шел по улице, напрямую ведущей к аэровокзалу.— Господин комиссар, как слышите? Говорит «второй»!— У вас есть что доложить, Таратура? Валяйте.— Христофор Гауснер, шеф.— Гауснер?!— Не Колумб же, вы с ним, насколько мне известно, за последние три недели не виделись.— Вы у меня пошутите, Таратура!— Извините, шеф. Я только не понимаю, чем вы так удивлены.Гард сделал паузу.— А что вы скажете, инспектор, если узнаете, что Христофор Гауснер — родной дядюшка Дины Ланн?Динамик в ответ только свистнул.Бывает же, общаются люди месяцами, годами, и так складываются их отношения, что они друг для друга либо Таратура и «шеф», — кстати, а как зовут инспектора, у него есть имя? — либо Ивон Фрез, либо просто Гауснер. И вдруг выясняется, что он вовсе не «просто», а, представьте себе, Христофор, и это обстоятельство приоткрывает занавес, за которым оказывается нечто, о чем даже помыслить было нельзя еще за секунду до того, как стало известно имя человека!— Инспектор, — сказал Гард, — у вас есть имя?— Не понял вас, шеф. Повторите вопрос.— Я говорю, как вас называли папа и мама, прежде чем вы стали инспектором полиции? У вас были папа и мама?— Вам для чего, господин комиссар? — все еще недоумевал Таратура.— Хочу попрощаться с вами задушевно! — разозлился почему-то Гард. — Хочу сказать вам: Билл, Майкл, Джафар, или как вас там, оставайтесь и ведите себя хорошо! Так у вас есть имя, Таратура?— Разумеется, шеф. Мама звала меня Аликом…Ну вот, еще одно открытие: инспектор, которому впору выступать на борцовском ковре или сниматься в ковбойском ролике, и вдруг «Алик»!— А полностью? — спросил Гард. — Как зовут вас полностью, без мамы?— Так и зовут! — разозлился в свою очередь Таратура, явно подозревая Гарда в том, что у него не все дома, по крайней мере в данный момент. — Так и зовут, но, если вам хочется, шеф, можете прибавлять букву "с": Алекс Таратура. Вас устраивает?— Вполне. Не сердитесь, Алекс. И действительно: ведите себя осторожно и благоразумно. Вы все же мне дороги. Как память. Ладно? Отбой!Вертолет взял вертикально вверх и лишь потом пошел в сторону под довольно острым углом к бетонной крыше аэровокзала. За этот вертикальный подъем Гард не любил вертолеты, как не любил все противоестественное, кричаще противоречащее здравому смыслу и классическим законам мироздания, в данном случае — закону всемирного тяготения. Другое дело самолеты, которые тоже отрывались от земли, но постепенно, с разбега, как птицы, не шокируя, увы, консервативно устроенные нервы гардовской души. Дэвид Гард, как видим, был не только чуточку идеалистом, но и чуточку консерватором, что не только не противоречило друг другу, но и прекрасно уживалось, поскольку оба этих качества родились у него как естественный протест против всей грязи, низменности и гадости, присущей так называемому «свободному», иначе «потребительскому», иначе «развитому обществу», — уж лучше бы оно не развивалось, это общество, в котором Гард жил, занимая пост «чистильщика», «подметалы», а если официально — охранителя общественного порядка, закона и справедливости!… Спустя примерно три с половиной часа с той же площадки стартовал вертолет, на борту которого находилась невеста президента Кифа Бакеро. В кресле второго пилота сидел атлетически сложенный красавец с рыжей бородой и рыжими усами, в последний момент заменивший неожиданно заболевшего вертолетчика.Направление было то же: Даулинг. 21. «И ты, Брут!» Обычно Фред Честер поднимал телефонную трубку на десятый — двенадцатый звонок, разумеется, отнюдь не утруждая себя счетом, а машинально, угадывая на глазок, как пьяница угадывает по количеству бульков точно отлитое из бутылки в бокал виски. Как правило, дело до телефонного разговора не доходило: либо трубку перехватывала Линда, чего, собственно, Фред и добивался, — абоненту пройти через ее фильтр бывало нелегко, она запросто отшивала всех, кто мог подтолкнуть ее мужа не на дело, ведущее к доходу и заработку, а на праздность, ведущую к расходу и убыли, — либо человек на том конце провода сам терял терпение и на подходе к десятому гудку бросал трубку. Фред в таких случаях не огорчался, но и не радовался, точно зная, что, если он кому-то действительно нужен, к нему пробьются и через Линду, и через долготерпение.На сей раз, словно почувствовав запах жареного, Линда рысиным скачком прыгнула к телефону и вцепилась в трубку, как в тонкую шею жертвы, своей мягкой, но с острыми когтями лапкой. Шея, правда, лишь условно может быть названа «тонкой», потому что жертвой Линды на этот раз оказался Карел Кахиня, человек умеренного веса и нормального телосложения, на которого Линда тем не менее всегда реагировала как бык на красную материю, а если вернуться к первоначальному образу, то как кошка на жирную, но увертливую мышь.— Фред! — через некоторое время позвала она, презрительно глядя на мужа, будто он и был Карелом Кахиней и Фредом Честером в одном лице, ухитрившись сам себе позвонить и самого себя обесчестить. — Твой «дружок»! Изволь побеседовать, пока он еще на свободе и не угодил в камеру, где нет, слава Богу, телефонов! Интересно, куда он на этот раз тебя потащит, какой это будет вертеп и с какими потаскухами?Все это говорилось вроде бы мужу, но с таким, надо сказать, расчетом, чтобы Кахиня не упустил из речи Линды ни одного слова.Фред уже давно философски реагировал на подобные эскапады жены. И теперь он пожал плечами, задумчиво улыбнулся уголками губ, — мол, в нашей жизни все возможно, а потому грех отказываться и от вертепа, и от потаскушек! — взял трубку из вибрирующих пальцев Линды и невозмутимо произнес:— Хэлло, Карел! Линда была рада услышать твой голос. Что хорошего, старина?Кахиня издал звук, похожий то ли на выдох астматика, то ли на последний «кряк» подстреленной утки, и сказал:— Благодарю, Фреди, я все понял, даже то, что ты, как всегда, благородный человек. Звоню с напоминанием: сегодня в двадцать часов мы встречаемся на том же месте и в том же составе. Не забыл?— Да, но Дэвид, как я знаю, еще не вернулся…— Не уверен, — перебил Кахиня, более строго соблюдавший конспирацию, чем Фред Честер, а потому не позволил ему произнести название города, куда несколько времени назад улетел комиссар. — Не уверен, Фред. Ты ведь знаешь этого непоседу: вчера он там, сегодня здесь, а завтра снова там, ха-ха-ха! Короче, наше дело выполнить его просьбу и собраться, а его дело — оставить нас с носом или вознаградить своим присутствием.— Ребята все будут? — опрометчиво спросил Честер.— Ну вот, так и знала! — тут же громко произнесла Линда, кладя руки на бедра, что ничего хорошего не предвещало.— Будут, — подтвердил Карел. — Полный кворум.— Ну и прекрасно. Линда просит нежно поцеловать тебя в носик и… еще куда, дорогая?.. ах да, в лысину! — И Фред повесил трубку на рычаг, чтобы затем повернуться к жене и грудью встретить опасность.Но Линда вдруг сбросила руки с бедер, они беспомощно повисли вдоль тела, и в секунду из готовящейся к прыжку рыси превратилась в жалкую курицу, причем в глазах у нее тут же появились слезы, ей бы на сцене выступать, а не дома, и заморгала часто-часто, поднимая и опуская, как все куринообразные, только нижние веки. Сердце Фреда, как обычно в такие моменты, сжалось от сочувствия.— Лапочка моя дорогая, — сказал он ласковым тоном, кладя ладони на вздрагивающие плечи жены. — Ты ведь знаешь: нет ничего сильнее моей любви к тебе, кроме долга по отношению к моим товарищам. Прости меня, дорогая, но ты помнишь, что подарил нам на свадьбу Карел?— Набор серебряных ложек, — всхлипывая, произнесла Линда, — с пошлой надписью.— Пошлой? «Жены приходят и уходят, а серебро остается», — процитировал с улыбкой Фред. — Конечно, пошлой, моя дорогая! Но… подумай, Линда. Ты хоть сегодня будешь уверена, что мы обойдемся без вертепа и потаскушек: с нами Гард!— С вами, как бы не так! — возразила, заметно успокаиваясь, Линда. — Что я, не поняла, что он еще откуда-то не вернулся?— Вернулся, вернулся! Карел его сегодня утром видел, — сказал не моргнув глазом Фред с такой убежденностью, что Линда и в самом деле поняла, что он врет. Но решила более не искушать судьбу — много ли женщинам нужно от мужчин? Ласковое слово, которое, как известно, и кошке приятно, да чуть-чуть правдоподобного вранья!Занявшись хозяйством, она вроде совсем успокоилась. А Фред подумал: интересно, Дэвид Гард улетел в среду, сегодня суббота, от него из Даулинга ни вестей, ни даже намека на них, Таратура с ним, так что и спросить не у кого, — не значит ли все это, что в восемь вечера, когда друзья соберутся в условленном месте, среди них, как по волшебству или, лучше сказать, как в кино, появится вездесущий комиссар полиции? Причем выбритый и выглаженный, с отдохнувшей спокойной физиономией и весь такой гладкий, будто всю неделю только тем и был занят, что не гонялся в каком-нибудь Даулинге за преступниками, а лелеял себя и холил на модном курорте?На сей раз, следуя указанию Гарда, Карел Кахиня снял в подвальчике «И ты, Брут!» не отдельный кабинет, как в прошлый сбор, а — лучше, право, не скажешь — заказал колонну посередине зала, как бы вырастающую из овального стола, вокруг которого были установлены кресла. Благодаря этой несуразной колонне каждый гость, как уже упоминалось, мог общаться лишь с соседом слева и справа от себя, в то время как визави выпадал из поля его видения, стало быть, и общения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38