существовало ли пять президентов на самом деле или ему это только казалось, необходимо сохранять полное спокойствие и продолжать поддерживать у окружающих иллюзию своей абсолютной осведомленности, короче, не удивляться ничему. «Тише едешь, — как сказал Ларошфуко, — так едешь дальше всех». Впрочем, не исключено, что это была мысль самого Джекобса, взятая им из альбома в шкуре анаконды: при такой путанице в государстве чего только не перепутаешь! Так или иначе, подобная программа, по мнению Джекобса, наилучшим образом отвечала как интересам страны, так и интересам его собственной нервной системы.
Он быстро поднялся, оделся и решил тихонько пройтись по усадьбе. Однако усадьба проснулась раньше обычного и жила жизнью странной и невероятно нервной. Если бы Джекобс ничего не знал о существовании «ряда президентов» (он не хотел даже для себя ограничивать их числа), то он мог бы подумать, что страна внезапно вступила в войну или подверглась ударам какой-либо грозной стихии. Все смешалось в доме президента. Издерганные дежурные метались из кабинета в кабинет. Потребовалось пять комплектов утренних газет, а их, разумеется, не было, не говоря уже о «Жизни с мячом», еженедельнике регбистов, без которого президент № 3 не желал завтракать. С завтраками тоже произошла изрядная кутерьма: готовили-то на одного. Президент № 4 требовал к кофе коньяку, чего никогда прежде не было. Совсем сбились с ног связисты, ибо каждый президент требовал сверхсрочной секретной связи, хотя всем было ясно, что сверхсрочная секретная президентская связь не рассчитана на одновременное пользование несколькими людьми, не говоря уже о том, что Воннел вообще приказал ею не пользоваться. Короче, все в усадьбе малость обалдели, а главное, никто ничего не понимал и толком не знал: сколько же их все-таки, президентов? Кто говорил — трое, кто — пятеро, а дежурный у телефона войны и мира, проснувшись, сразу сказал, что «президентов одиннадцать человек, я знаю точно».
Однако, наблюдая все это, Джекобс лишний раз убеждался, как глубоко прав был древний мыслитель, утверждавший, что нет обстоятельств, столь печальных, из которых умный или ловкий человек не смог бы извлечь некой выгоды. Такие люди обнаружились довольно быстро. Джекобс скоро установил, что некий Коме — скромный механик, досматривающий за телетайпами, — уже успел выпросить у каждого из президентов по три дня добавочного отпуска и чуть было не укатил, не ожидая ответа на вопросы, сколько же президентов управляет его родной страной, если бы не Воннел, который задержал его отпуск.
И все-таки — сколько их? — это волновало всех. Джекобс с удивлением и даже с замешательством отметил: сам факт, что президент не один (!), дебатируется гораздо реже, чем вопрос — сколько их? Качественная сторона дела явно уступала количественной. В охране заключали пари, как на скачках. Одна из горничных утверждала, что видела вместе трех президентов, а буквально через несколько секунд — еще одного, выходящего из туалета, и еще двух, входящих в туалет. Подсчитали, получалось, что, очевидно, пять президентов, хотя всех и смутил слишком короткий срок пребывания их в туалете. Обсуждение этого вопроса было прервано диким хохотом садовника, с которым приключилась истерика, когда он увидел одновременно трех президентов на двух разных балконах. Садовника привели в чувство, посадив под дождевальную машину. Наконец, пополз невероятный слух, что настоящего президента нет вовсе, а все эти — жулье. Назревал крупный скандал, и чтобы пресечь его, по просьбе О'Шари на ранчо приехал Воннел. Он попросил Джекобса быстро и тихо собрать всю прислугу в вертолетном ангаре, где и выступил с краткой, яркой и необычайно емкой речью. Двумя штрихами обрисовав контуры красной опасности, он бегло отметил основные этапы мирового общественного прогресса, которыми человечество обязано президенту, и наконец, как говорится, взял быка за рога.
— Происки наших внешних противников, — заявил он, — ожесточение предвыборной борьбы внутри страны, губительная для нации активность оппозиции, помноженная на распространение наглого свободомыслия цветного, экономически слаборазвитого, но физически и умственно отсталого населения, потребовали в настоящее время от правительства принятия самых срочных и решительных мер для обеспечения мира и спокойствия во всем мире. Одна из них — гарантирование полной безопасности главы государства, для чего и были созданы еще четыре президента-двойника. Прошу запомнить, что все пять президентов… (В этот момент в группе охраны можно было заметить оживление: хлопали по плечу и жали лапу рыжему детине, который, вероятно, и выиграл пари.) Все пять президентов, — повторил Воннел, косясь на охрану, — одинаковы и равноправны со всеми вытекающими отсюда последствиями. Может быть, кто-нибудь сомневается в целесообразности такого решения? — ласково спросил министр внутренних дел, улыбнувшись в пол-лица, и подождал ответа.
Ласточки весело щебетали под крышей ангара.
— Ну и прекрасно, — сказал Воннел. — Мне остается предупредить вас, что всякий намек на то, что президент, как бы сказать… не один, будет рассматриваться как разглашение жизненно важных оборонных секретов и караться сообразно этому военным трибуналом без права апелляций и пересмотра приговора. При отсутствии утечки информации жалованье всей прислуге возрастает в пять раз в связи с увеличением объема работы. Выход из усадьбы категорически воспрещен. Ответственность за поддержание порядка возлагается на начальников личной охраны президентов командоров О'Шари и Грегори.
Оба командора щелкнули каблуками.
После выступления министра все поняли, что дело серьезное и что можно неплохо подзаработать. Затем все внимательно выслушали командора О'Шари, зачитавшего «приказ по усадьбе № 1».
В приказе были наворочены всяческие глупости: вертолетчикам было объявлено о том, что в течение двух часов они обязаны снять с вертолетов и сдать под расписку командорам все наличные винты; из соображений секретности блокировалась канализация; определялись (никто не знал, зачем это и почему) специальные места для курения и т.п.
В те минуты, когда О'Шари изощрялся в административном идиотизме, в большом парадном кабинете президента сошлись все пять высокопоставленных старичков.
С полчаса поворчав друг на друга для приличия, они быстро перешли к воспоминаниям молодости, и тут каждый из них, разумеется, не мог найти более интересных собеседников.
— Как приятно все-таки поговорить с образованными людьми! — воскликнул президент № 1.
— Вы совершенно правы, — убежденно закивал № 2. — И в самом факте нашей множественности я вижу прежде всего доказательство неустанного труда Господа нашего, возблагодарить которого мы обязаны в любом случае.
— Прежде чем решать этот вопрос, — суховато заметил пятый президент, — необходимо решить более существенные проблемы. Хочу напомнить, что день выборов президента близок…
— Вот именно — президента, а не президентов! — заносчиво воскликнул № 1, который когда-то и был единственным.
— Не будем уточнять, — твердо сказал пятый. — Я считаю нынешнюю политическую обстановку в стране чрезвычайно благоприятной для нас. Ярборо, наш главный соперник, — один. Нас — пятеро!
— Все мы братья во Христе, — сказал второй, но третий тут же перебил его:
— Если мы встанем поплотнее вокруг президентского кресла — представляете? Никакой Ярборо не найдет лазейки к нашей защите.
— Так выпьем, господа, за нашу победу! — предложил № 4.
— Я рад, что нашел в вашем лице единомышленников, — с казенным волнением в голосе сказал пятый. — Вторая проблема, стоящая перед нами, представляется мне еще более важной. Я имею в виду отношение к нам Совета Богов. Все мы прекрасно знаем достойнейших людей нашей страны, его составляющих. Надеюсь, я выражу общее мнение, если скажу, что те посильные услуги, которые мы оказывали им (в интересах прежде всего благоденствия нации), мы и впредь готовы оказывать. Но сам факт решения нашей судьбы без нас, за закрытыми дверьми, наводит меня на весьма грустные размышления.
— Они перетопят нас поодиночке, как котят, — предположил № 4.
— Мы не позволим! — перебил его регбист.
— Господь не допустит этого, — перекрестился № 2.
— Вы думаете, и меня они могут… того? — изумленно спросил первый у пятого.
— Сегодня утром я составил проект послания Совету Богов, — твердо сказал пятый. — Не буду утомлять вас чтением этого документа. Скажу только, что в нем указано: в случае уничтожения или отстранения от власти любого из пяти президентов оставшийся или оставшиеся моментально обнародуют не только все происшедшее, но и некоторые другие сведения, о которых, кстати, не мне вам, господа, напоминать. Если вы согласны с такой постановкой вопроса, прошу подписаться.
Пять совершенно одинаковых подписей легли под рукописными строками послания.
— Я послал за Воннелом, — продолжал пятый. — Он скоро будет здесь. Ему мы поручим вручить этот документ Совету. А пока Воннела нет, необходимо оговорить уже частные, чисто бытовые, вопросы. Дело в том, что у нас… жена и сын.
— Как это — у нас? — спросил первый президент.
— У вас, у него и у него — у всех нас, черт побери! — пояснил регбист.
— Деликатность положения состоит в том, — продолжал пятый президент, изрядный политик и дипломат, — что жена и сын одни, а нас пятеро. Нам необходимо регламентировать нашу семейную жизнь. Очевидно, в лоне семьи мы будем пребывать по очереди…
— Как — по очереди? — возмутился первый.
— Дитя мое, укротите плоть свою, — порекомендовал второй.
— Господа! О чем речь! Неужели мы будем ссориться из-за таких пустяков? — добавил третий.
— Я полагаю… — начал было пятый, но в этот момент в комнату вошел министр внутренних дел. — Ну и прекрасно, — закончил № 5. — Отложим, господа, решение этого вопроса на потом. Воннел, потрудитесь прочитать сей документ.
Воннел молча прочитал послание Совету Богов, сохраняя на лице выражение государственной озабоченности, затем внимательно оглядел президентов и сказал с легкой, впрочем весьма почтительной улыбкой:
— Здесь написано: «В случае уничтожения или отстранения от власти любого из пяти президентов оставшийся или оставшиеся моментально обнародуют…» А почему, собственно, господа, вы думаете, что обязательно будут «оставшиеся»?
15. Полторы минуты ходьбы
По дороге в «Указующий перст», где в семь утра должна была произойти встреча с Честером, Гард принял все необходимые меры, чтобы избавиться от «хвостов». В это утро ему пришлось невольно возвращаться мысленно к тому странному и не совсем обычному положению, в котором он оказался. Опытный сыщик, инспектор, а затем и комиссар уголовной полиции, он всю свою жизнь занимался тем, что кого-то разыскивал, выслеживал, преследовал. А теперь впервые сам очутился в роли преследуемого: ведь очень могло быть, что тем, кто ведет охоту за Миллером и следит за Дороном, все же удалось засечь Гарда во время встречи с генералом. В таком случае за ним наверняка установлено наблюдение. Было бы совсем некстати привести за собой в «Указующий перст» «хвост».
Чертовски неприятное ощущение. Кажется, что кто-то все время смотрит тебе в спину…
Ярко светило утреннее солнце. Его косые лучи играли на стеклах домов и в лужах, оставшихся от вчерашнего дождя. Небо сияло безукоризненным бледно-голубым цветом. Но почему-то все это безмятежное великолепие начинающегося летнего дня наполняло комиссара ощущением неясной тревоги.
Гард усмехнулся: оказывается, многое в мире зависит от точки зрения, от того, какое место ты в данный момент в нем занимаешь.
У самого входа в кабачок он еще раз задержался и, пользуясь витриной как зеркалом, снова придирчиво обозрел улицу. И лишь убедившись, что никто за ним не следит, быстро скользнул вниз по лестнице.
Честер уже был «на посту» — в дальнем конце погребка за «своим» столиком, который теперь, после воскресного визита президента, мог когда-нибудь сделаться историческим. Перед Фредом стояли три большие пустые кружки.
— Гард, — сказал он, — совершенно не представляю, как ты собираешься искать Миллера. По-моему, найти человека в такой стране, как наша, ничуть не легче, чем попасть в космическую ракету из духового ружья.
— Ну а если эта ракета еще стоит на старте?
— Что ты имеешь в виду?
— Миллер в городе. По крайней мере, еще вчера вечером он был здесь.
— Откуда ты знаешь? — удивился Честер.
— Ты сам мне сказал.
— Я?!
— Тебе же звонил Таратура. А Таратура не может находиться далеко от Миллера. Профессор сейчас больше чем когда бы то ни было нуждается в охране.
Честер хлопнул себя по коленке:
— Черт возьми, знаешь, когда я разговаривал с Таратурой, мне послышался в трубке чей-то голос. Теперь мне кажется, что это был голос Миллера.
— Это очень важно, — сказал Гард.
— Впрочем… — Честер наморщил лоб и отодвинул от себя кружку с пивом. — Таратура не мог звонить из другого города?
— Ты спрашиваешь меня? — сказал Гард.
— Я с большим удовольствием спросил бы это у самого Таратуры.
— Что он говорил?
— Оживился, когда узнал, что я сижу с президентом. Какой я идиот! — вдруг воскликнул Честер.
Гард вопросительно посмотрел на него:
— Лично я в этом никогда не сомневался.
— Таратура сказал, что хотел бы взглянуть на президента собственными глазами, — продолжал Честер, не обратив внимания на реплику Гарда.
— Так, так, — напрягся Гард, — и что дальше?
— Дальше ничего не было, — пожал плечами Честер. — Он не пришел.
— Или ты его не дождался?
— Сколько можно было ждать? Я прождал лишних полчаса, а он просил всего полторы минуты…
— Что?! — Гард насторожился. — Повтори, что ты сказал, и в деталях вспомни свой разговор с Таратурой!
— Подожди, не нажимай на меня так сильно… Ну да, он сказал, что находится где-то неподалеку, что от него до «Перста» полторы минуты ходьбы.
— Нет, Честер, ты не идиот, — сказал Гард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50