Были большие потери с обеих сторон. Участились случаи дезертирства. Многие уходили с оружием. Из нашего батальона ушли в увольнение трое. Ушли и не вернулись У Гусейнова был целый взвод бойцов, которые занимались отловом дезертиров. Но видимо работы было так много, что не успевали они колесить по всему Азербайджану, отлавливая беглецов — уклонистов. Стали привлекать представителей частей, которые ездили по близлежащим сёлам в поисках своих же братьев по оружию.
По ночам мне часто снился один и тот же сон. Стоит моя Ирка на зеленом лугу, цветов много вокруг, трава зелёная — по колено. Волосы нежно колышет ветерок. Я что-то спрашиваю, а она стоит и молчит. Просто молчит. Ни слова не могу от неё добиться. И так уже несколько дней подряд.
В очередное утро нас разбудил Ахмед:
— Господа, офицеры, вставайте, вас комбат к себе требует.
— Обойдётся. Требует. Ему надо — пусть сам и приходит. Позавтракаем и придём. — недовольно ворчал я.
— Господа офицеры, господа офицеры! — вклинился Виктор в моё брюзжание, — как палками пороть, так босяки, а как к комбату — господа офицеры!
— Я приготовлю завтрак, но будем кушать вместе с нами. Есть разговор.
— Хорошо. Дай поспать, — я отвернулся от него, давая понять, что больше разговаривать не собираюсь.
— Ну что, Олег, ещё поспим?
— Не получится.
Я рассказал ему сон, который меня преследует последнее время.
— Это, брат, тебе свобода снится, — констатировал Витя.
— С чего бы это?
— Луг, небо голубое, травушка-муравушка зелёненькая и прочее, прочее. Жена молодая тоже, как символ свободы.
— Психолог хренов. Фрейда начитался?
— Там кусочек, здесь отрывочек…
— А тебе что снится? Бабы, небось?
— А что молодому, холостому ещё может сниться? Бабы, водка, пьянки, гулянки. Тебе, женатику, этого не понять!
— Женишься, забудешь про все это.
— Да я бы хоть сейчас, но не хочет она.
— Ты про кого?
— Про Аиду.
— А-а-а! Дохлый вариант. Тут тебе, Витя, ничего не светит. У женщины горе, когда ещё отойдёт от него, а ты женихаться.
— Я терпеливый, я подожду. Время есть. Тут у них мода пошла: как только мы становимся здоровыми, так они нас калечат, чтобы не убежали. А Аида приезжает и лечит. Так что нам поправиться не дадут толком, снова изуродуют. Приедет Аида, я снова попробую.
— Я смотрю, тебе нравится боль? Извращенец. Ладно, я все думаю, как вырываться будем?
— Хорошо бы через Баку. Но не получится. Выход один — Армения.
— Согласен.
— Что нужно, чтобы попасть в Армению? Попасть на фронт, а оттуда уже и пробираться.
— Прямо как Штирлиц, когда он пробирался домой через Аргентину с Бразилией.
— Ты согласен?
— Готов как пионер. Начинаем готовить людей в полный рост?
— Они готовы, надо только немного изменить штатную расстановку и вперёд. Заре навстречу!
— Там на фронте ары быстро нашим кирдык сделают. Они, опять же, свои, христиане.
— Когда кишки на кулак будут мотать, им будет все равно, кто мы — христиане или мусульмане. Под горячую руку всех могут порубать в капусту. Придётся драться против всех. Эх, надоела мне война!
— Разберёмся, чего раньше времени голову морочить. Приедем — посмотрим. Идём умываться, да послушаем, что наши вертухаи хотят нам сказать.
— В Одессе говорят: «Я имею вам сказать».
— Забавно звучит. Послушаем, что они имеют нам сказать. Надеюсь, что это не будет предложение сексуального свойства.
— Тьфу, дурак, не порти аппетит. Они, вроде, нормальные, психически здоровые мужики.
— И физически тоже. Бока до сих пор болят.
— Утро начинается с сюрпризов. Лучшая новость — отсутствие всяких новостей.
— 39 -
Мы умылись и зашли в комнату к охране. Стол был уже накрыт. Деликатесов не было, но еда была добротная. Не из общей столовой. Домашняя еда. Она и пахла по особенному.
— Что, народ, рейд по продразвёрстке был удачный, или бакшиш принесли? — спросил я, усаживаясь перед большой тарелкой с хашем.
— Мы все купили в Геран, а хаш сварил Магомед из первой роты, он раньше был поваром.
— Вот его надо ставить поваром, а не этого отравителя! Вкусно. Передай ему моё огромное «мерси»!
Некоторое время мы с Виктором наслаждались этим вкусным блюдом. Он был приготовлен, как положено. Всего было в меру. Наваристый, запашистый, густой, было и мяса достаточно, и свежей зелени, — она пошла вприкуску.
— Алик, Виктор, вы кушайте, а мы говорить будем, — подал голос Ахмед.
— Говори, говори, ты нам не мешаешь.
— А Витька слушает, да ест! — пробурчал Виктор с полным ртом.
— Вы настоящие киши, — начал Ахмед. — Вы не боитесь никого. Модаева чуть не убили. Если бы комбат приказал вас расстрелять, то мы бы убили. А вы побоялись.
— Погорячились, вот и недоделали работу. Поэтому эта скотинка ещё немного поживёт на свете, — я не мог понять, в какую сторону он клонит. Но разговор надо было поддержать, хотя бы из-за этого чудного завтрака.
— Вы хорошо учите людей воевать.
— Стараемся. Коньяк есть? А то такая закуска! — не выдержал Виктор. — И поближе к телу. Говори, чего хочешь.
— Не торопи его, Витя, ешь и слушай.
— Коньяк потом. Алик, Витя, послушайте…
— Погоди, Ахмед, ты по-русски говоришь почти без акцента, вот Вели больше молчит. Называй меня Олегом, а не Аликом. А то уж больно на сокращённое от алкоголика смахивает.
— Не сердись, я понял.
— Ну, говори, чего хотел.
— Вам удалось многое сделать в нашем батальоне. То дерьмо, что командует батальоном, и его начальник штаба до вас ничего не делали. И только вы заболели, они тоже ничего не делали. Попробовали провести учения по приказу Гусейнова, так чуть всех не погубили. Вели звонил Сурету в тот день, когда мы вас палками били, и все рассказал ему. Гусейнов очень ругался. Приказал нам, чтобы больше не допускали такого. Теперь подчиняемся лишь ему. Потом Сурет позвонил комбату и все повторил. Мы с Вели знаем, что вы злые на нас. За то, что били палками, но если били другие, то убили бы вас. Начальник штаба и мулла очень злые на вас. Они хотели, чтобы вас бил Али-мясник. Но вы бы не выжили. Али очень почитает муллу и по его приказу убьёт любого.
— Ребята, а как же заповедь Корана: «Убей неверного и все твои грехи твои простятся». Или как там? — я не выдержал и прервал монолог Ахмеда.
— Мы не хотим вашей смерти. В этом батальона у Вели отец служит, а у меня брат — во втором.
— Ни фига себе! — Витька аж присвистнул от удивления. — Прямо как в индийском кино или в «Санта-Барбаре». Ни одной серии не смотрел, но бабы все уши прожужжали. Кто кому родственником приходится, и что они там делают. Ничего не понятно, но ужасно интересно.
— Витя, помолчи, давай дослушаем, — я прервал Виктора.
— Вы чему-то научили людей, наших родственников тоже научили. И постоянно говорили, что учите не воевать, а выживать. И что всех нас ждут дома живых и здоровых.
— Ну, и что?
— Мулла и все вокруг твердили, что нужно отдать жизнь за Аллаха, за землю предков. А вы говорили, что нужно жить.
— Кое-что понятно. Но вот ты, мил человек, объясни, почему Гусейнов держит комбата?
— Родственник у Нуриева в правительстве. Очень большой и уважаемый человек. На его деньги и содержится наш батальон.
— Уважаемый человек. Это сколько денег надо, чтобы всю эту ораву содержать?
— Много.
— Теперь понятно, почему комбату все его «шалости» с рук сходят. Ладно, мужики, приятно, что вы оценили по достоинству все наши заслуги. Нам самим эти войны не нравятся. Не наши это войны. Больших чиновников эти войны. Мы не испытываем никаких симпатий ни к вам, ни к армянам. Наслышаны, как и что творили и те и другие. У нас совершенно другая задача — уцелеть и вернуться домой, а вы здесь разбирайтесь между собой хоть до самого покоса. Но за тёплые слова — спасибо. Хоть кто-то по достоинству оценил наши труды, — я закончил длинную тираду и хотел уже откинуться на спинку стула, но вспомнил, что спина болит, и не стал.
— Подожди, Алик, извини, Олег. Это ещё не все.
— Слушаем тебя, слушаем, Ахмед.
— Говори, Вели.
— Завтра приедет Сурет, — начал Вели.
Говорил он с сильным акцентом, переставлял слова, поэтому смысл сказанного доходил до нас не сразу, но чувствовалось, что в этой паре он старший.
— Он будет говорить с вами, комбатом, муллой, со всеми людьми. Скоро на фронт.
— На фронт, говоришь, — я усмехнулся и посмотрел на Виктора, тот тоже улыбался.
— Мы убедились, что вы не просто офицеры, но и настоящие мужчины. И если вы пообещаете, что в оставшееся время научите весь батальон всему, чему знаете, и дадите слово пока не сбегать, то мы будем друзьями, и будем охранять ваши жизни как свои. Я все сказал. Что вы ответите?
— Вели, Ахмед, предложение заманчивое. Но раз уж вы с нами откровенны, так и я тоже буду в открытую. Я уже говорил, что наша цель вернуться к себе на Родину. У вас несколько иная. Всему что мы знаем, все равно не научим солдат. Нет времени. Пообещать, что не сбежим сейчас? Ну так побежим потом. Вот и давайте определимся здесь и сейчас, когда наступит это время «потом»? Когда мы будем уходить, а вы не будете нам стрелять в спину. Как вы думаете, когда оно наступит? Завтра, послезавтра или после победы? Последний вариант, говорю сразу, нас не устраивает.
— Когда будет видно, что вы сделали все что можно, и все остальное от вас не зависит.
— Это как? Поясни. Я хоть и прожил несколько лет на Кавказе, но всех ваших восточных шуток не понимаю.
— Мужики, — начал Виктор, — давайте установим крайний срок. Допустим месяц. Устроит? А если раньше что-то случится, или будет возможность, то вы нас отпускаете. Годится?
— Три месяца, — после некоторого раздумья сказал Вели, Ахмед кивнул головой в знак согласия.
— Так мы ж слово Гусейнову давали, чего ещё надо?
— Я не Сурет и Ахмед тоже. Вы ему слово давали под автоматом, оно не считается. А здесь мы сидим за столом, кушаем. Это другое дело.
— Но и ты пойми нас тоже правильно. В батальоне восемьдесят процентов либо пацаны 15-16 лет, либо деды за пятьдесят годов. Обучение возможно лишь с поправкой на возраст. Рейнджеры из них не получатся. В лучшем случае — заградотряд.
— Мы все это понимаем. И все это понимают. Вы сделали, что все почувствовали себя солдатами, бойцами, они уже умеют многое, осталось их ещё немного подучить.
Наступила пауза. Молчание затягивалось. Я курил, стряхивая пепел в блюдце.
— Знаешь, Олег, я согласен. По крайней мере, будет срок и возможная ситуация. А до срока в спину стрелять не будете?
— Нет, — ответ был жёсткий, резкий, без раздумий.
— Я согласен! Даю слово офицера, что не буду предпринимать попыток бежать в течение трех месяцев, если раньше не наступит особая ситуация, при которой мы обоюдно договоримся. Пойдёт? — Виктор покраснел от возбуждения.
— Я тоже даю слово чести, что постараюсь максимально обучить вверенный личный состав и не предпринимать попыток к бегству по оговорённым условиям. Годится?
Они встали. Мы тоже, охая от боли в спине, поднялись. Ахмед достал бутылку коньяка, раскупорил её, налил по полстакана коньяка каждому. Чокнулись молча, выпили. Сели и закончили завтрак.
— Ну что, пойдём к комбату, послушаем, чего он хочет, — Витька прикурил и выпустил струю дыма в потолок.
— Нет, это ещё не все.
— Нам что, нужно подписать все сказанное кровью? Слова нашего мало что ли?
— Не в этом дело. Вот, получите.
Из шкафа они достали два комплекта нового камуфляжа, обувь. Когда я принимал форму, то под курткой нащупал что-то твёрдое и тяжёлое. Посмотрим — я убрал куртку, а там в кобуре лежал пистолет Стечкина. Я посмотрел на охранников, теперь уже, по их словам, наших закадычных друзей.
— Это ваше. Большому человеку — хорошее оружие.
— Спасибо, спасибо, мужик.
Я вынул пистолет, отщелкнул обойму, полная, передёрнул затвор, оттуда вылетел целый патрон. Проверил прицельную планку, она была как у автомата, деления для стрельбы от 25 до 200 метров. Пощёлкал переводчиком огня, он же, по совместительству, и предохранитель. Посмотрел год выпуска — «1954». Оружие изготовлено давно, но не пользовано, ещё местами видна заводская смазка. Не удалили её Вели и Ахмед до конца. Но я даже не обратил внимания на такие мелочи. Взял кобуру. Деревянная, отполированная, отлакированная. Очень красивый рисунок на дереве. Пристегнул кобуру к пистолету, приладился к новому прикладу. Непривычно, после разберёмся… Отстегнул приклад, взвёл курок, попробовал спуск. Мягкий, гораздо мягче, чем у ПМ. Смотрю на охрану, улыбаюсь. Пока все хорошо.
Витька смотрел на все это как заворожённый.
— А мне? — завопил он.
— На, — Ахмед и Вели улыбались.
Витька схватил пистолет, как и я, проверил патроны и, любовно поглаживая ствол, спросил у охраны.
— А не боитесь?
— Нет. Вы слово дали.
— Правильно делаете. Никуда мы не денемся. Пока не денемся.
— Но вот насчёт нашего давнего другана Модаева мы вам слова не давали. С ним как быть? Он, как только шпалер увидит, так в штаны наложит или стрелять начнёт с перепугу. С ним-то как быть?
— Ничего, мы объясним, что это приказ Гусейнова. Модаева никто уже не ценит. Он шакал. Сурет все это привёз и сказал вам отдать, когда будет нужно. Мы думаем, что сейчас нужно. Правильно?
— Понятно.
Мы развернули форму. М-да — это вещь. Камуфляж был немецкого производства, внутренняя поверхность ткани ласкала кожу. Ботинки тоже были немецкие. С виду тяжеленные, но на самом деле гораздо легче наших. Все подошло по размеру. Сидело хорошо. Мы приладили оружие, патрон в патронник загонять не стали. Кепи на голову, козырёк на два пальца от бровей. Посмотрелись в осколок зеркала. Красавцы!
— Ну что, идём к комбату, — я улыбался во все оставшиеся у меня зубы.
Витька с Вели пошли вперёд, Ахмед меня придержал за рукав.
— Что ещё? — я насторожился.
— Через Армению не ходите, через Грузию ближе. Там ещё много ваших осталось, — сказал Ахмед, улыбнулся и вышел.
Я стоял ошарашенный. Первой мыслью было — нас постоянно подслушивают, гады. Ну ничего, выберемся!
— 40 -
На улице встречные бойцы нас приветствовали. Некоторые даже отдавали честь, кто-то шутливо-дурашливо, но многие делали это вполне серьёзно.
Пришли в штаб. При входе в кабинет комбата нас разоружили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35