Проймал толкача и по асфальту размазал…— Ты что это, Моторин?! — Крячкин взялся за второй огурец. — Так же нельзя.— Кому, мне? Мне — можно. Тебе, Денис, нет. Ты у нас внутренний орган. Потому можешь только слушать. Я скажу так. Эту суку, которая Колю в гроб вогнала, я найду. И покараю. По полной мере… — Алексей чиркнул себя по горлу пальцем, демонстрируя, что он имеет в виду. — Он, гад, брата угробил, теперь мое право на ответ…Крячкин оторвал от стола хмельную тяжелую голову, посмотрел на Алексея красными от перебора «Столичной» глазами. Поморгал, стараясь согнать с себя сонную хмельную одурь. С трудом ворочая языком, заплетыкаясь на каждом слове, выговорил:— Не, Леха, не-е… Не-и-ль-зя. Эт-то не по закону…— А дурью других травить это по закону?— Нет, но мы боремся. Ловим и перпро… — язык перестал повиноваться и Крячкин начал снова, — препровождаем. А там суд и последствия. Короче, наше дело с тобой не допускать и отлавливать…Он посмотрел на Алексея и громко икнул.— Вот ты и препровождай, пока жив. Слыхал, намедни четырех ваших ментов срезали? Дождались…— Осведомлен. — Крячкин снова икнул и ладонью вытер губы. — Такое не простим, не забудем… Поймаем — увидят.— И что? Под суд? Пятнадцать лет строгого режима?— Лично я поймаю — убью. — Было видно — Крячкина задело, и он сам впервые преступил в мыслях через ту черту красных флажков, которыми для него обложили границу, разделявшую дозволенное и запретное. — Кто убил мента — тому жить нельзя…— А нас, быдло, значится, можно мочить без возмездия?— Сажают их, — неуверенно возразил Крячкин.— Не на кол же, хотя надо бы…Голос Алексея прозвучал мрачно с той твердостью, как звучал в день, когда была произнесена фраза: «Теперь, абрек, тебе новые зубы потребуются». * * * Банька, которую Богданов обещал Грибову, оказалась настоящей русской каменкой. Рубленая избушка, почерневшая от времени, стояла на берегу Проньки. Низкий потолок. Очаг с вмазанным в него казаном. Раскаленные камни в очаге. Кипяток в котле. Холодная вода в сорокаведёрной бочке. Деревянный полок вдоль глухой стены. Распаренные веники в шайке с горячей водой…Они разделись на улице, сложили одежду на лавку возле двери.— Готов? — Богданов хлопнул Грибова по мягкой влажной спине. — Тогда с богом.Они вошли в баньку и Богданов плотно прикрыл дверь.— Начнем помалу. — Богданов взял деревянный ковшик, зачерпнул из казана воды и плеснул на раскаленные камни. Облако пара поднялось вверх, заполняя пространство баньки. Второй, третий ковшик и помещение затянула сизая мгла, влажная и жаркая.— Для начала неплохо, — сказал Богданов. — Будем подбавлять парок мало-помалу. Пусть откроются поры.Он что-то плеснул на камни, и воздух наполнился острым ароматом, который Грибов не сразу сумел узнать.— Что это?— Эвкалиптовое масло. Для естественной ингаляции. Или у тебя аллергия? Тогда прости…— Нет, все нормально.Грибов уже ощутил как тело наполняет блаженная расслабленность. Он сел на полок.— Ложись, ложись, я тебя слегка похлещу. — Богданов вынул из шайки веник и взмахнул им в воздухе. Грибов ощутил обжигающее дыхание пара, приятно опалившее спину. Он покряхтел и улегся на живот, растянувшись во весь рост на широком полке.Богданов взмахнул веником и для начала совсем легонько, ласкающе прошелся прутьями по потному телу.— Держись, Владимир Семенович, сейчас начну. В бане я как есть беспощадный.— Не запорешь?— Зачем? Я пригласил тебя сюда, чтобы предложить сотрудничество и вдруг такое… Как ты на такое смотришь?— Предлагаешь роль осведомителя?— Господи, придет же такая блажь человеку в голову! Тебя в любое время и совсем недорого продадут другие. Я хотел бы сам войти в Систему…Богданов сказал это так просто и буднично, что Грибов не сразу понял, как воспринять его предложение. Он хотел переспросить, но Богданов жестом остановил его.— Все вопросы потом. Сейчас я изложу собственное видение проблемы…Грибов поджал губы и кивнул, соглашаясь.— Обрати внимание: я предельно откровенен. Спросишь почему? Повторю ещё раз: все продумано до мелочей. Систему я прихлопну. Еще до того, как мы оба вернемся в Москву.— За чем же встало дело? — Грибов чувствовал в словах Богданова нотки наигранности. И в самом деле, если он способен прихлопнуть Систему, зачем об этом рассказывать? Обычно делается иначе: неожиданный удар, потом уже дружеская беседа в форме допроса под протокол. — Если все так просто, к чему столько сложностей — приглашение, уха, банька?— Вот! — Богданов оживился, довольный догадкой собеседника. — В этом все и заключено. Мне нужна инфраструктура Системы. Хотя в таком виде, в каком она сейчас находится, все это требует обновления.— Что тебе в ней не нравится?— Примитивизм, кустарщина. Серьезный долгосрочный бизнес на таком уровне сегодня вести нельзя.— Какие условия?— Первое — я вхожу в руководство синдиката. Второе, Система подвергается коренной реорганизации. Третье… Причем, это не условие, а следствие. О нем я уже упомянул: в случае отказа принять мои условия, мы — я имею в виду свою службу — ликвидируем Систему.— Круто.Грибов помрачнел, насупил брови. Он видел холодные спокойные глаза Богданова и понял — полковник не шутит. Он хорошо продумал свое предложение, у него в руках материалы, которые позволяют привести в исполнение угрозу быстро и решительно. И то, что его, именно его, а не кого-нибудь другого Богданов пригласил его к себе в Ширяево, свидетельствовало о серьезности намерений.— Такие вещи, Владимир Семенович, только круто и делаются. Государство должно бороться с преступностью решительно и последовательно. Или ты считаешь иначе?Грибов не нашелся что ответить. Цинизм, с которым Богданов говорил о том, что должно делать государство и что собирается делать он сам, потрясал своей откровенностью.О полковнике Грибов имел достаточно точное представление. Служба безопасности Системы собирала и систематизировала любые сведения о тех, кто противостоял ей, возглавляя борьбу с наркобизнесом на уровне государства и регионов. Судя по имевшимся материалам, Богданов был человеком сухим и ничем, кроме службы, не увлекался. Подчиненные высоко ценили способности строгого шефа и побаивались его чрезмерной требовательности. Самые точные сообщения подтверждали, что Богданов не берет подношений — кремень мужик. И вот такое предложение…В том, что это не прикол, не розыгрыш и не подстава Грибов не сомневался.— Андрей Васильевич, это все так неожиданно…— Время такое, Грибов. Обстановка меняется мгновенно. Ее надо тут же оценивать и принимать решения.— Почему ты решил сделать это предложение мне, а не кому — либо другому из членов руководства?— Не заставляй меня говорить комплименты. Ты и сами знаешь, что все остальные твои соратники не способны жить в ногу со временем. Они довольствуются достигнутым, им хватает того, что у них уже есть сейчас. Они торопятся коллекционировать ощущения. Тепломорские круизы, отдых в Испании, на Кипре, сафари в Африке, все это хорошо, но этого крайне мало. Для того, чтобы быть уверенным в будущем, надо упорно работать. Твердое положение в бизнесе обеспечивает только постоянно растущий капитал. Если удовлетворяться тем, что удалось заработать сейчас, то завтра тебя обгонят другие, и ты со своими деньгами потеряешь все, чего добился. Обрати внимание, уже начался крутой передел собственности и власти. На первом этапе разграбления государственных богатств многое удалось захватить мелким, но очень подвижным хищникам. У них был большой аппетит, но оказалось мало сил, чтобы удержать крупную добычу. Сегодня более сильные забирают её у слабых. Это процесс естественный и неизбежный. Крупные банки пожирают мелкие. Большие деньги стараются стать ещё большими. В сфере наркобизнеса идет внутренняя борьба за монополизацию рынка. Система, по моим наблюдениям, начинает в чем-то уступать другим. Это может плохо кончиться…Не прерывая разговора, Богданов яростно работал веником. Периодически он опускал его и поддавал жару, плеская на камни новые порции кипятка. В какой-то момент Грибов не выдержал экзекуции.— Хватит! — Закричал он во весь голос. — С меня шкура сойдет чулком! Хватит!Богданов опустил веник.— Это вас, уважаемый, не парок, а мои оценки достали. Разве не так?Грибов сел на полке. Потер ладонями грудь, сгоняя с кожи катышки жира. Вздохнул глубоко.— Если честно, я давно чувствую проблемы, о которых ты только что говорил. Но…— «Но» я предлагаю тебе устранить при моем участии. Принимаешь условия?— Надо подумать.— Надо, но на решение я не даю времени.— Мне поднять руки и сдаться? Так что ли?— Капитуляция от тебя не требуется. Наше сотрудничество будет равноправным. Ты и я. И ещё твой брат…— О нем ты тоже знаешь?— Грибов! Я готовился к встрече с серьезным человеком…— Уже понял. Позвольте теперь мне отстегать тебя?— С удовольствием, если это станет знаком принятия предложения о партнерстве.— Считай, что так.Пока Грибов брал новый веник из шайки, Богданов лег на полок.— Да, скажу сразу: реорганизация потребует проститься с некоторыми из тех, к кому ты привык. Сделать это будет непросто — все же речь идет о партнерах по бизнесу. Я это понимаю, но все равно настаиваю на хирургических мерах… Лишние звенья надо отрезать. С мясом.— Что значит «лишние звенья»?— У Системы раздуто высшее руководство.— Оно сложилось в таком составе по простой причине. Эти люди финансировали первоначальные операции.— Не спорю, но теперь они не нужны.— Кто конкретно?Задавая вопрос, Грибов ко всему надеялся, что ответ позволит проверить насколько точно Богданов осведомлен об «узком круге».— Хорошо. Начну с Марусича…— Марусича я не отдам. Это мой старый друг и надежный партнер.— Ладно, оставим. Что скажешь о Чепурном?— Чепурного не отдаст брат.— Родство или что-то другое?— Жек воевал на Афгане. Чепурной был у него комбатом. Короче, боевое братство плюс нынешний бизнес. Чепурной внес в него свою долю.Богданов понимающе мотнул головой.— Ничего не попишешь. Боевое братство — святое дело. Что скажешь о Проклове?Грибов задумался.— Ты думай, но веником работай, — дал совет Богданов, — нельзя же человека морозить…— О Проклове я подумаю.— Как это понять?— У меня есть право посоветоваться с Жеком?— Да, конечно.— Спасибо.Грибов яростно заработал веником, будто хотел отыграться на спине полковника за все, что ему пришлось услышать и пережить в последние два дня. Но Богданов, судя по всему, истязание воспринимал как истинное удовольствие, которое можно получить только в натуральной русской баньке с жарким паром внутри, когда тебя от всей души охаживают по спине стегучим веником. Он только постанывал, вкушая необъяснимый кайф, который со стороны не понять и не оценить. * * * В дальнем углу дворовой площадки у большого мусорного контейнера, на металлических трубах, приготовленных для ремонта отопительной магистрали, кружком сидели человек пять ребят в возрасте от пятнадцати до семнадцати. Один из них — в очках с черными стеклами и надвинутой на глаза шапочке с надписью «Chiсago» — лениво перебирал струны старенькой гитары и что-то пел. Что именно — Алексей понять не мог: слова сливались в гнусавое бормотание и выделить из них нечто, имевшее смысл, не удавалось. Все вчерашние уроки Крячкина о признаках деления молодежи на стаи можно было забыть, поскольку угадать к какому клану относилась часть поколения, сидевшая на трубах, Алексею не представлялось возможным.На нижнем ярусе труб разместились несколько парней с сигаретами в зубах. Они сосредоточенно резались в карты на деньги. Комок мятых синих сторублевок лежал между ними на листке фанеры, образуя банчок.Когда Алексей приблизился, картежники, не откладывая карт, настороженно посмотрели на него.Лупоглазый брюнет с черным пушком на щеках шлепнул по фанерке бубновым тузом.— Вы брат Ника?Алексей не сразу понял, что Ник — это Николай. Но ответа от него и не ждали. Видимо ребята вычислили его ещё на подходе.Гитарист на какое-то время перестал щипать струны.Алексей оглядел ребят пристально и неожиданно понял — перед ним сидели волчата. Еще пушистые, серенькие, мало чем напоминавшие заматерелых оголодавших хищников, но на деле они уже были зубатыми и опасными. Они уже сбились в стаю и с наступлением темноты улица для них становилась местом охоты. Они уже не знали жалости к своим жертвам, не испытывали уважения к старости и боялись лишь одного — открытой силы, которая могла устоять перед их коллективным напором, отбить, отразить его. Их язык все больше отдалялся от человеческого и им удавалось объясняться между собой фразами вроде: «бляхуетвоюжидпошелты»… И самое удивительное, всякий раз, повторяя одно и тоже, они понимали о чем говорят, улавливали в сказанном смысл, который оставлялся недоступным для посторонних.Волчата смотрели на Алексея настороженно, зло, но сидели тихо. С одной стороны они знали — подошел брат погибшего Николая. С другой видели на Алексее камуфляж и догадывались — он не с чужого плеча и надет не для понта. Суя по выправке мужика, было заметно — такого лучше не задирать. Он бьет, потом выясняет надо было ударить или не надо.— Можно присесть?— Ну.Лупоглазый брюнет охотно дал согласие и подвинулся, освобождая место.— Ты хорошо знал Ника?Алексею не хотелось упрощать привычное имя — Колька, но он это сделал, чтобы в разговоре не возникло отчуждения.— Ну.— С кем он катал колеса?Лупоглазый сперва подумал — надо ли отвечать на такой вопрос или лучше уклониться от ответа. Но подумал, что брату Ника можно сказать.— Вон козел сидит.Алексей посмотрел туда, куда ему указали. В стороне от группы, опустив голову на грудь, на бревне сидел белобрысый парень. Сидел и глупо улыбался.— Как его зовут?— Лапик.Алексей встал, прошел к бревну, сел и подвинулся к Лапику. Тот и ухом не повел. Ему было тепло: снаружи пригревало солнышко, изнутри грела дурь, и он балдел, погруженный в теплую атмосферу нирваны.— Хай.Дурацкий американизм, созвучный украинскому «нехай» — пускай, не воспринимался Алексеем как нечто достойное для обращения к человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39