«Эх, твою..! Опять просрали!» Старый военный был убежден, что армия снова проморгала начало новой войны.
Когда в разрушенном землетрясением армянском городе Спитаке израильские спасатели, одетые в красно-оранжевые костюмы и в противогазах, извлекли из развалин пожилого армянина, тот сразу поднял руки над головой. Ему пришло на ум, что началась война, разрушившая город, и он уже в плену у неизвестных завоевателей.
Отвечая на вопросы Гуляева, Юрченко постепенно успокоился. Ему и самому показалось интересным разобраться в своих ощущениях и поступках, шаг за шагом проследить, что он думал, какие действия предпринимал. Отвечал он толково и потому страшно удивился, когда Гуляев предложил:
— Что ж, Юрченко, отлично. Теперь давайте ещё разок, с самого начала.
— Товарищ майор! Я все рассказал как было.
— И все же давайте восстановим события по минутам.
Юрченко выглядел растерянно.
— Что вас интересует, не могу понять.
Ответь ему Гуляев, что и сам точно не знает, солдат крайне бы удивился. Уж слишком уверенно и напористо следователь старался вытрясти из него нечто неизвестное.
— Итак, Юрченко, вы заступили на пост. Что сделали первым делом?
— Закрыл крышку люка в корзину.
— На вышку?
— Нет. Вышкой мы называем все сооружение — балки, лестницу. А корзина у нас — это площадка с бортами для часового.
— Туда ведет люк?
— Да. Корзина изнутри обшита листовым железом. И крышка люка тоже железная. Заступив на пост, часовой её закрывает.
— Почему корзина обшита металлом изнутри?
— Если обстрелять пост, пули прошьют доски и срикошетят от железа. Во всяком случае, так нам говорили.
— Закрыли люк и дальше?
— Осмотрелся.
— Что-нибудь видно в темное время?
— Отлично. Прожектора по периметру хорошо освещают просеку. Я иногда даже ежей на ней замечаю.
— Отлично. Что заметили в тот раз?
— Говорить обо всем вообще?
— Конечно.
— Видел, как ушла смена в караулку. Ее глазами всегда провожаешь. Потом повернулся к морю. Увидел — идет корабль.
— Почему обязательно идет? Может, стоял на рейде?
— Было заметно движение. И ходовые огни. Шел на север. Я видел отличительный красный огонь левого борта.
— Хорошо. Признаков грозы не замечали?
— Нет.
— А вы умеете их замечать?
— Ну! — Юрченко даже обиделся. — Бывает над хребтами гроза, там все небо краснеет от всполохов. Грома не слышно, а зарево как от пожара.
— Пойдем дальше. Вы на часы смотрите?
— Да. Только ближе к концу смены. Лишний раз глядеть — душу маять.
— Слышали какие-нибудь шумы?
— Нет, ничего особенного.
— А не особенного?
— Барсук шебутел. У него нора за пятым хранилищем. Мы его не трогаем.
— И все?
— Потом птицы всполошились. Тетерки.
— Почему вы считаете, что тетерки?
— Ну! — Голос солдата прозвучал обиженно. — Мы таежники. Я птиц и днем и ночью по лету определяю.
— Их могло что-то спугнуть?
— Запросто.
— Кто?
— Чаще всего лиса или рысь…
За пологом шатра послышался шум. Гуляев прислушался.
Посмотреть, чем занимается следственная группа, пришел начальник арсенала полковник Блинов. Он приблизился к ленте с красными полосами и собрался её перешагнуть. Часовой — явно не призывного возраста контрактник в камуфляже — остановил его окриком:
— Стой!
— Я начальник гарнизона. — Блинов произнес это, с трудом сдерживая злость: ему, офицеру с полковничьими звездами, приказывают стоять.
Блинов попытался перешагнуть ленточку ограждения.
— Стой! Стрелять буду!
Чертов караульный устав! Он не оставляет часовому даже выбора слов для нормального разговора.
— Позовите своего начальника.
Часовой достал свисток и подал сигнал. Минуты через две из-за развалин склада вышел прапорщик Лукин.
— Здравия желаю. Слушаю вас, товарищ полковник.
— Прапорщик! — Блинов играл голосом, как это делал, прорабатывая на совещаниях подчиненных. — Что это вы тут железный занавес устроили?
Лукин знал: спорить с офицером, который завелся, себе дороже.
— Так точно, товарищ полковник, занавес.
Блинов проявил понимание солдатского юмора и сказал:
— Тогда приподнимите край, я пройду.
— Не властен, товарищ полковник.
Блинов мог и психануть. Он умел это делать, когда собирался нагнать на подчиненных страху. Демонстрируя вспышку гнева, полковник внутри оставался спокойным и холодно наблюдал, на кого как действует проявление его эмоций. Обычно прапорщики — а их в подчинении Блинова находилось больше всего — втягивали головы, боясь встретиться глазами с бушующим командиром. Да и попробуй не забоись, если каждый, кто жил в гарнизоне, именно из рук полковника получал право на конуру в служебном доме и деньги на хлеб из казенной лавочки.
К страху и угодничеству, встречаясь с ними, человек привыкает быстро. Особенно если он по-военному прямолинеен и дубоват. Оттого среди полковников и генералов так много хамоватых и наглых в обращении с подчиненными. И на какую бы высоту ни поднял их случай, они все свое существо выражают в словах: «Смотрите у меня! Сначала вам будет больно, потом будете долго сидеть». Эта формула может изменяться, но суть её всегда остается в рамках сформулированной величайшим палачом России, сыном благословенной Грузии Лаврентием Берия: «Я вас всех сотру в лагерную пыль».
И все же наглость любого чина соизмеряется с его положением, хотя самые крутые обычно яростней всего топчут пол, харкают на стены, но опасаются плевать на потолок — себе же попадешь на голову.
Столкнувшись с сопротивлением прапорщика, Блинов изменил тон. Конфликтовать с проверяющими в армии не приучены: как ни мала козявка, укусить может больно.
— Молодец, прапорщик. Службу знаешь.
Точно найденное слово — и некорректное поведение вдруг находит логическое обоснование, а его целесообразность в интересах службы становится очевидной.
— Позовите своего начальника, прапорщик.
Вышедший из палатки Гуляев с интересом разглядывал Блинова. Первое впечатление нередко помогает понять человека в той же мере, в какой и частое общение с ним. Было видно, что полковник следит за внешностью и физической формой. Короткие рукава летней рубахи открывали мощные руки, поросшие до локтей густым золотистым волосом. Темная, слегка посеребренная на висках шевелюра была коротко пострижена. Все в облике полковника свидетельствовало — он должен пользоваться успехом у женщин и сам скорее всего не пренебрегает их вниманием. К тому же, по отзывам, это мужик крепкий, выносливый, привыкший управлять большим коллективом и умевший поддерживать в нем строгий порядок.
— Майор…
Не «товарищ майор», как устав требует обращаться даже к младшим по званию, не «господин майор», как некоторые начальники это иногда произносят, желая подколоть нижестоящего, а просто «майор» — с предельной дружеской фамильярностью: мол, мы одной крови — ты и я.
— Майор, что у вас тут за порядки? — Голос Блинова звучал чуть насмешливо, хотя глаза оставались злыми. — Объясните своим людям, что здесь, — левая рука обрисовала круг, — я могу находиться в любом месте в любое время по своему усмотрению.
Гуляев знал: когда с тобой разговаривают таким тоном, нельзя показать ни малейшей слабины или выдать свои колебания. Естественную нагловатость военачальников можно преодолевать только тем же. методом. Жесткость ответа поможет Блинову понять серьезность ситуации, в которой он оказался. Более того, заставит понять это с первых же слов.
— Нет, Геннадий Корнеевич, — голос Гуляева прозвучал открытым вызовом, — ваше присутствие на огражденном участке и участие в работе следствия не обязательны. Если хотите точнее, в данное время это вам противопоказано. Оставьте все беспокойства на нашу долю.
— Но я — начальник базы…
Гуляев едва заметно поморщился, как человек, испытавший легкую, но неприятную боль. Он не любил тех, кто не понимал с первого слова, что происходит.
— Простите, Геннадий Корнеевич, но командующий войсками округа временно отстранил вас от исполнения обязанностей. До окончания следствия. Если вы об этом не знаете, надеюсь к вечеру распоряжение к вам поступит. А разрушенные объекты уже не входят в состав арсенала, как вы то представляете. Их физически не существует. Вы станете возражать?
Блинова сообщение ошеломило. Такого оборота событий он не ожидал. Уезжая, командующий не сказал об этом ни слова. Лицо полковника побледнело, глаза потеряли блеск, голос — властность. Спина заметно ссутулилась.
— И еще. Зона разрушений взята под охрану. Поставьте в известность личный состав, что проход сюда запрещен.
Такого потрясения Блинов ещё ни разу в жизни не испытывал. Майор очень вежливо, с соблюдением всех армейских норм приличия раздавил его, растоптал и даже вдавил в землю. Пережить подобное человеку властному и самолюбивому нелегко. Однако поделать ничего нельзя: майор в данной ситуации лишь колесо закона, которое наезжает на все, что под него попадает, а истинная сила за его спиной, и против неё не попрешь. Чтобы уйти с сохранением максимума достоинства, Блинов сказал:
— Хорошо, майор, если я вдруг понадоблюсь, всегда к вашим услугам. — И он небрежно бросил расслабленные пальцы к козырьку фуражки. — До встречи.
После обеда Сычев пригласил Гуляева к развалинам шестого хранилища. Здесь чумазые, как углежоги, солдаты Войлока пересчитывали загубленное оружие.
Сычев подвел Гуляева к опрокинутой стенке.
— Голубчик, распорядитесь подогнать сюда автокран. Надо бы перевернуть эти плиточки внутренней стороной наружу.
«Плиточки» были огромными стеновыми панелями.
— Может, обойдемся без этого, Александр Васильевич?
— Голубчик, можно вообще обойтись без экспертизы. Составим акт, что причины происшествия комиссии установить не удалось, а посему рекомендуется ущерб списать, дело сдать в архив. Да, ещё немаловажно — членам следственной комиссии объявить благодарность. Вы все это подпишете. Без меня…
Гуляев обречено вздохнул:
— Понял, Александр Васильевич. У вас есть причины ворочать камни?
— Голубчик, поверьте старику: есть. Я проверил дежурную пожарную службу. В ту ночь несли вахту двое — дежурный и его помощник. Помощником был солдат… — Сычев вынул блокнот размером с пачку сигарет, — вот, рядовой Зосимов Андрей. Мне удалось с ним поговорить.
— И что? — Голос Гуляева звучал ровно, беспокойство ещё не коснулось его.
— Показания дежурного прапорщика Матвеева и его помощника Зосимова не совпадают…
— Так, давайте уточним. Ведутся ли дежурными записи, которые отражают показания противопожарной сигнализации?
В глазах Сычева блеснула хитринка.
— Болевую точку вы нащупали. Записи ведутся, но они необъективны. На двух хранилищах имелось двадцать огнетушителей. После взрыва пятнадцать из них не сработали: они не были заряжены. А по документам проверка на исправность проводилась всего две недели назад.
— Это называется подлогом.
— В журнале есть подчистки? Вырванные страницы?
— Нет. Страницы пронумерованы, журнал прошит и опечатан.
— Почему же слова дежурного подтверждены записями в журнале, а его помощник говорит иное?
Сычев понимал, что Гуляев догадывается, почему такое могло произойти, но догадка следователя не может подменить мнение эксперта. Поэтому Гуляеву требовалось подтверждение.
— Зосимов говорит, что у них принято записывать текущую информацию на отдельный лист бумаги, а в конце смены они выбирают нужные записи и вносят в журнал.
— Нужные?
— Нужным считается все, что создает благоприятное впечатление и не может испортить карьеры.
Гуляев понимающе кивнул.
— И что оказалось нужным в данном случае?
— Они сочли за благо не показывать, что пожар в шестом хранилище возник несколько раньше, нежели взорвалось пятое.
— Считаете, Зосимову можно верить?
— Да.
— Он знает, что его начальник и журнал свидетельствуют об ином?
— Когда я с ним говорил, таких сведений он не имел.
— Как вы это можете объяснить?
— Решение о том, что записать в журнал, принимал прапорщик Матвеев. Может быть, при этом был ещё кто-то. А солдата отправили в казарму: его подпись под записью не требуется.
— Какой смысл скрывать правду Матвееву?
— Взрыв покончил с двумя хранилищами сразу. Зачем на себя ещё вешать пожар, если его следы уничтожены?
— Резонно. Вы закрепили свидетельство Зосимова?
— Мы беседовали под магнитофон. Кстати, в его сообщении две важные детали, которые помогают восстановить ход событий. Первыми очаг возгорания в шестом хранилище засекли извещатели пульсации пламени. Только потом сработали приборы, предупреждающие о задымлении.
— О чем это свидетельствует?
— Когда мы имеем дело с пожаром от случайных причин — от окурка, короткого замыкания, от самовозгорания, — вспышка огня предваряется тлением. Открытым пламенем вспыхивают только горючие смеси и вещества — бензин, керосин, лаки… Поверьте, упаковочные ящики, которые заполняли хранилище, не те предметы, которые огонь может охватить сразу. На всем пространстве склада от одной стены до другой даже сильное пламя не пройдет со скоростью горящего пороха. Попробуйте разжечь костер из сухих мелко наколотых чурок. Потребуется время, пока растопка передаст огонь всей поленнице. В нашем случае — и это очень подозрительно — склад полыхнул сразу во всю длину.
— Поджог?
— Очень похоже…
Кран подогнали через час. Панели были приподняты.
Сычев походил вокруг, о чем-то подумал и снова пригласил Гуляева.
— Теперь я могу утверждать, Виктор Петрович, что взрыв и пожар имели разные причины.
Сычев говорил спокойно, голосом, полным усталости. Охотник, сообщающий о своих успехах, произнес бы эту фразу иначе. Но Гуляев понял — ловить своих коллег — пожарных на нечестности эксперту не доставляло никакого удовольствия.
— Обратите внимание на внутренние поверхности панелей. Если их выбило взрывом, который стал причиной пожара, на плитах изнутри не могла образоваться копоть. А она есть. И достаточно густая. Значит, взрыв произошел, когда в шестом хранилище уже полыхало пламя.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6