Вот так же свербело два с половиной года назад, когда он только чудом избежал краха. Дри этом воспоминании даже сейчас давало сбой сердце, как у водителя, который вспоминает о смертельно опасном моменте на дороге, когда он был на волосок от катастрофы.
Тогда, в девяносто восьмом, Мамаеву изменило чувство осторожности. Он понимал, что ГКО, государственные краткосрочные обязательства, самые высокодоходные бумаги - туфта, пирамида похлеще МММ. И все же купился. До четырехсот процентов годовых - как было не купиться?
Протрезвел раньше других, но все равно поздно. Половина всех банковских активов "ЕвроАза" зависла в этих проклятых ГКО. Была только одна возможность избежать банкротства: перевести на "ЕвроАз" государственное финансирование системы ГУИНа. К этому шло, возражений ни у кого не было. И вдруг застопорилось. Против - и очень резко - выступил министр юстиции. Сам министр был пешкой. Но за ним стоял Народный банк, монстр в финансовой системе России. И президент банка Буров был не из тех, кто пропустит мимо рта такой кусок, как обслуживание счетов ГУИНа.
Буров принадлежал к той ненавидимой Мамаевым породе людей, которым все давалось само. Его дед, потомственный дипломат, при советской власти стал ближайшим сотрудником Чичерина, отец был торгпредом СССР в США, после войны его посадили, при Хрущеве реабилитировали. Обширные знакомства семьи обеспечили Бурову быструю карьеру в Министерстве внешних экономических связей, он был своим в советской партийно-хозяйственной элите, стал своим и среди пришедших к власти демократов. Как и всем безродным выходцам из низов, им льстило его дворянское происхождение, его светскость, а усвоенный им тон высокомерия и снисходительного равнодушия к окружающим невольно заставлял искать его расположения даже тех людей, которым его расположение было вовсе не нужно.
В деловых кругах прозвище у Бурова было Флибустьер и репутация финансового бандита.
Мамаев сделал попытку договориться с Буровым. Он приехал в офис Народного банка на Бульварном кольце, предложил отступного. Буров взглянул на цифру со значком $ и шестью нулями, которую Мамаев написал в своем блокноте, и усмехнулся, как тонкой шутке. Поинтересовался своим высоким тенорком:
- А почему бы вам, сударь, не попытаться выиграть тендер в честной борьбе?
Сидел, откинувшись в кресле за антикварным письменным столом, длинный, как верста коломенская, топорщил пиратские, закрученные в стрелки, усы, смотрел веселыми наглыми глазами навыкате. И тенорок у него тоже был наглый, козлиный. Не дождавшись ответа, сочувственно покивал:
- Понимаю, непривычно. Как-то не по-нашенски это, не по-российски. Предлагаю другой вариант. Вы получите бюджетные деньги ГУИНа, а я получу двадцать шесть процентов акций вашей компании "Ингертраст". От нее пованивает лагерной парашей, но бизнес солидный, обреченный на стабильность.
- Сколько?! - переспросил Мамаев. - Двадцать шесть процентов?! Я не ослышался?
- А на что, собственно, вы рассчитывали? - поинтересовался Буров. - На то, что я не умею считать? Умею, сударь. На то, что я занимаюсь благотворительностью? Я не занимаюсь благотворительностью, а вы не мать-одиночка. Да, двадцать шесть процентов. Блокирующий пакет.
- Хотел бы я знать, что вы называете грабежом среди бела дня.
- Тоже не устраивает, - заключил Буров. - Дорого, да? Тогда у вас есть только один выход: закажите меня. Киллер обойдется вам гораздо дешевле.
- Спасибо за совет, - выдавил из себя Мамаев. - Я подумаю.
- Подумайте, сударь, подумайте. Только учтите, что завтра будет дороже. Засим прошу извинить, меня ждут дела. Всех благ.
Мамаев вышел из Народного банка, не поднимая глаз. Его корчило от унижения, трясло от ненависти. Дело было даже не в грабительских условиях сделки, предложенных Буровым, в чем-то другом, гораздо более важном. Буров разговаривал с ним, как с сявкой. Как пахан с сявкой! Мамаев чувствовал себя опущенным, вышвырнутым к параше.
Положение было отчаянное. Отдать Бурову блокирующий пакет акций "Интертраста" значило утратить контроль над своей компанией. Даже мысли об этом Мамаев не допускал. Хоть и в самом деле нанимай киллера. Он сделал бы это без колебаний. Ты пахан? Ну так и разговор с тобой будет, как с паханом! Но что это даст? С Буровым или без него уполномоченным банком ГУИНа все равно станет Народный банк. Вариант был только один: Буров сам должен отказаться от обслуживания счетов ГУИНа. Как этого добиться? Задача не имела решения.
Но Мамаев нашел выход. Он заставил Бурова утереться. Он нашел решение, которым можно было гордиться. Он и гордился. Про себя. Потому что рассказать никому не мог. Даже Зинаиде. Даже своему водителю и телохранителю Николаю, которому доверял больше, чем любому из своих сотрудников.
Все прошло как нельзя лучше. Право на обслуживание счетов ГУИНа получил "ЕвроАз". Народный банк отозвал свою заявку в связи с финансовыми трудностями, вызванными отказом правительства Кириенко платить по ГКО. Для любого человека, который хоть что-то понимал в финансах, объяснение выглядело дичью. Кто же отказывается от бюджетных денег, да еще в обстановке кризиса? На осторожные расспросы партнеров о том, как ему удалось разрулить ситуацию, Мамаев отвечал:
- Что главное в бизнесе? Умение найти компромисс.
Если же партнер не довольствовался ответом, Мамаев наклонялся к нему и: доверительно спрашивал:
- А вы умеете хранить коммерческую тайну?
- Как швейцарский банк, - заверял собеседник и развешивал уши.
Мамаев делал строгое лицо и говорил:
- Я тоже.
И громко, с удовольствием хохотал, подтверждая свою репутацию человека прямого, бесхитростного, но с которым лучше не связываться, себе дороже.
Так эта история и осталась для всех загадкой. Через банк Мамаева пошло финансирование тюрем и лагерей, выстроенная им система обрела завершенность и заработала, как огромный современный завод. "ЕвроАз" не просто выстоял в тайфуне августовского финансового кризиса, но и выдвинулся в первую десятку российских банков, а компания "Интертраст" превратилась в многопрофильный холдинг с интересами в лесоторговле, в бумажной промышленности, в золотодобыче, подбиралась и к нефтяной трубе. А тому, кто сидит на трубе, не страшны никакие финансовые катаклизмы и никакие, даже самые могущественные, враги.
Даже такие, как Буров.
Срать на него Мамаев хотел.
Да, срать!
В порядке были дела. В полном порядке. И все же что-то царапало изнутри. Свербело.
Неожиданно Мамаев насторожился. Он не сразу понял, что насторожило его. В одном из окон на шестом этаже старого дома горел свет. Во многих окнах дома горел свет. Но в этом гореть не мог. Это было то окно, из которого в него должен был стрелять наемный убийца. Никто не мог жить в его комнате. Киллер получил шесть лет. Прошло только два с половиной года. Ему еще три с половиной года сидеть.
Мамаев знал это совершенно точно. Несколько дней назад, терзаемый смутными тревожными предчувствиями, он позвонил знакомому чиновнику из Минюста и попросил выяснить, где отбывает наказание заключенный Калмыков. Тот навел справки и сообщил: в Мурманской области, в ИТК-6. Замечаний не имеет, администрацией характеризуется положительно, в связях с криминальными авторитетами не замечен. Окончание срока - май 2004 года.
И все-таки окно было освещено.
Мамаев выбросил сигарету, выключил в кабинете свет и быстро прошел в гостиную, где Зинаида сидела перед телевизором.
- У нас есть бинокль?
- Какой бинокль?
- Бинокль! Обыкновенный бинокль!
- Нет у нас никакого бинокля. Зачем нам бинокль?
- Что за дом, твою мать! - рассвирепел Мамаев. - Даже бинокля нет!
- Есть театральный, - вспомнила Зинаида.
- Давай! Быстро, быстро!
- Да что с тобой? - удивилась она, но бинокль принесла.
Мамаев вернулся в лоджию. Бинокль был слабенький, но лучше, чем ничего.
Свет горел. Окно было завешено чем-то вроде тюля. Никакого движения в комнате не было. Потом на тюле появилась тень. Человек был высокий. Он поставил на подоконник какой-то чемоданчик и склонился над ним. Вынул что-то короткое, широкое. Потом что-то узкое. Они соединились, стали длиннее. Еще движение, длинное обросло сверху новой деталью.
Мамаев замер. Он понял, что это за чемоданчик и что у человека в руках.
"Винторез" - вот что у него в руках. Бесшумная снайперская винтовка ВСС с оптическим прицелом ПСО-1 или с ночным прицелом НСПУМ-3.
Свет погас.
Мамаев отшвырнул ненужный бинокль.
Что это значит? Что это, черт возьми, значит?
Он проскользнул в кабинет и набрал номер Николая. Он жил в этом же доме, на той же лестничной площадке в однокомнатной квартире, которую Мамаев для него купил, когда облюбовал себе жилье на Больших Каменщиках.
- Зайди, - приказал он.
- Футбол, Петрович. Через полчаса, годится?
- Сейчас!
- Понял. Иду.
В кабинет заглянула жена:
- Ты чего в темноте? Я зажгу...
- Не включай! - заорал Мамаев. - Уйди к черту! Мешаешь!
- Да что с тобой сегодня, Мамаев? Пить надо меньше. А то все презентации, презентации!
- Пожалуйста, уйди, - попросил он, и Зинаида поняла, что лучше уйти.
Пришел Николай. Мамаев вывел его в лоджию.
- Помнишь то окно?
-Ну.
- Какое?
- Шестой этаж. Третье от угла. Третье справа.
- А в чем дело?
- В нем только что горел свет.
- Да ладно тебе.
- Горел! И кто-то стоял у окна!
- С "винторезом"? - усмехнулся Николай.
- Да, с "винторезом"! Я тебе больше скажу. Сейчас он смотрит на нас через ночной прицел!
- Петрович, с тобой все в порядке? - встревожился Николай.
- Сходи проверь. Николай медлил.
- Ты слышал, что я сказал? Сходи проверь! - прикрикнул Мамаев.
Через час Николай вернулся.
- Никого. Жильца не видели с тех пор, как его повязали. Никто к нему не приходил, по телефону не спрашивали, никаких писем не приносили. Петрович, ты уверен, что с тобой все в порядке?
- Жильцы те же?
- Ну. Две старухи и сантехник. Старухи сидят у телевизоров, сантехник бухает с корешем.
- Ключ от комнаты сохранился?
- Где-то есть.
- Найди. Завтра пойдем вместе.
- Зачем?
- Хочу посмотреть. Сам!
Наутро пришли в квартиру. Николай изображал из себя клерка из риэлторской фирмы, Мамаев - клиента, намеренного расселить коммуналку. Старушки всполошились и не спросили, откуда у клерка ключ от комнаты давно отсутствующего жильца.
Осмотр комнаты успокоил Мамаева: на полу, на подоконнике, на всех вещах, разбросанных и не убранных после обыска, лежал толстый слой шили. Но на всякий случай он позвонил чиновнику из Минюста и попросил уточнить, сидит ли еще осужденный Калмыков. Тот подтвердил: сидит.
"Показалось", - решил Мамаев и постарался выбросить эту историю из головы. Выходя в лоджию вечером покурить, сначала находил окно на шестом этаже старого дома, третье справа, всматривался. Но оно было черное, мертвое. Потом всматриваться перестал, скользил рассеянным взглядом. И однажды ударило по глазам: свет горел.
Он горел. В том самом окне. Затаив дыхание, Мамаев ждал появления тени на тюле. Прошло полчаса. Тень не появилась. Свет погас.
Через день позвонил чиновник из Минюста:
- Владимир Петрович, вы интересовались одним зеком. Калмыков его фамилия. Вас он по-прежнему интересует?
- Калмыков? Какой Калмыков? - спросил Мамаев, делая вид, что вспоминает. А, да. Меня просили о нем узнать.
- Есть новая информация. Его выпускают по амнистии. У него оказались какие-то награды.
- При чем тут награды? - не понял Мамаев. - Он сидит за приготовление к убийству. Или это уже не считается тяжким преступлением?
- Это к думцам, - ответил чиновник. - Прохлопали. Сейчас поправку внесли, примут. Но закон обратной силы не имеет. Так что пятнадцатого он выйдет.
- Пятнадцатого чего?
- Сентября. Пятнадцатого сентября. Через неделю.
- Спасибо, что позвонили. Вопрос мелкий, но все равно. Ценю.
- Владимир Петрович, мы всегда к вашим услугам.
Известие неприятно поразило Мамаева своей неожиданностью. Он знал, что эту проблему рано или поздно придется решать. Но за три с половиной года, которые еще предстояло отсидеть киллеру, все могло решиться само собой. Драка, за которую можно схлопотать новый срок. Несчастный случай. Всякое на зоне бывает. Не решилось. Что ж, придется решать сейчас.
Мамаев отменил все назначенные встречи и приказал подать машину. Охранник, дежуривший у подъезда "Интертраста", услужливо открыл перед ним дверь черного "мерседеса".
- Куда? - спросил Николай.
- Все равно. В Измайлово.
- В гостиницу?
- В парк. Есть разговор.
Николай посмотрел на мрачное лицо шефа и не стал ни о чем спрашивать. Мамаев тоже молчал.
Николай был единственным человеком, которому в этой ситуации он мог довериться. Многих в компании удивляли странные отношения, которые связывали шефа с этим узкоплечим, как подросток, сорокалетним человеком с нездоровым цветом лица и недобрым взглядом. В нем была волчья настороженность, опасность. Даже когда он смеялся и шутил с секретаршами, глаза оставались недобрыми, волчьими.
Мамаев познакомился с ним в Хакасии, на зоне. Николай тянул там пятилетний срок по статье за злостное хулиганство - за поножовщину. Это был его третий срок. Первый, еще в молодости, он получил за разбойное нападение. Второй десять лет строгого режима - за убийство. Была в Николае какая-то врожденная, патологическая неприспособленность к жизни на свободе. Так волк неспособен жить в собачьей стае. Он так бы и сгинул на зонах, если бы Мамаев не угадал в нем человека, который в будущем может быть очень полезен.
Выйдя на свободу, Мамаев зарядил кого надо, Николаю скостили срок. С тех пор он неотлучно находился при Мамаеве. Дружбой их отношения назвать было нельзя. Николай был, как сторожевой пес, преданный хозяину, но не допускающий фамильярности в отношениях. Мамаев достал ему разрешение на ношение оружия и купил австрийский "глок", полицейскую модель с полимерной рамкой. Аэропортовские и банковские металлодетекторы реагировали на "глок", как на связку ключей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33