Да что же, черт возьми, происходит?
Только во второй половине дня что-то, похоже, начало проясняться. Конвой вывел Томаса из здания райсуда и сунул в автозак. Томас решил, что суд почему-то отложен и его возвращают в "Кресты". Но вместо этого автозак недолго покружил по городу и остановился возле 15-го отделения милиции. А еще через десять минут Томас оказался в той же самой камере предварительного заключения, где провел первую ночь после злосчастной сделки с подставным "финном".
В камере не было никого, лишь застарелая вонь говорила о том, что место это не относится к категории малообитаемых. Конвойный снял с Томаса наручники и даже почему-то расщедрился на сигарету. Томас воспринял это как дурной знак.
Через несколько минут в камере появился следователь, который вел его дело, а с ним - оперативник, капитан милиции, который задержал Томаса. На этот раз он был в форме. Конвойный вышел. Томас поспешно погасил сигарету и вытянулся. Не то чтобы по стойке "смирно" (при его росте это могло быть воспринято как некий вызов), а, скорее, принял почтительную позу официанта, всем своим видом демонстрируя готовность быть максимально полезным правоохранительным органам 15-го отделения милиции города Ленинграда и одновременно по выражению их лиц пытаясь понять, что его ждет. Но ничего не понял.
- Фамилия? - спросил следователь.
- Ребане, - с готовностью ответил Томас. - Томас Ребане. Ребане по-эстонски - "лисица". А если быть точным - "степная лисица". Так что по-русски моя фамилия - Лисицын.
- Не болтай, - хмуро посоветовал капитан.
- Слушаюсь, - поспешно согласился Томас.
- Место рождения? - продолжал следователь.
- Хутор Кийр на острове Сааремаа. "Кийр" по-русски - "луч".
- Не болтай, - повторил капитан. - Сааремаа - это Эстония?
- Так точно, - подтвердил Томас. - Остров на Балтике.
- Видишь - Эстония, - сказал капитан, обращаясь к следователю.
- Понятно, - кивнул тот. - Место постоянного жительства?
- Город Таллин, - отрапортовал Томас. - Адрес...
- Не нужно, - прервал следователь. - Во-первых, мы его и так знаем. А во-вторых, это не имеет сейчас никакого значения.
Томас поразился. Как это - не имеет значения адрес? Адрес, место работы да с этого в ментовке всегда начинают. Но если не имеет значения адрес, что же имеет значение?
Очень ему хотелось задать этот вопрос, но он сдержался. И был за свою сдержанность вознагражден. Потому что следователь ответил сам:
- Сейчас имеет значение следующее. Первое: вы родились в Эстонии. Второе: постоянно проживаете в Эстонии. И следовательно, являетесь гражданином... Как они сейчас называются? - обратился он к капитану. - Республика Эстония? Или просто Эстония?
- А пес их знает, - ответил капитан. - Думаю, они и сами еще не определились. Пиши: Эстония, и дело с концом.
- И, следовательно, являетесь гражданином Эстонии, - закончил фразу следователь. - Поэтому я делаю вам официальное заявление. Поскольку вы совершили преступление на территории Российской Федерации, вы подпадаете под действие законов Российской Федерации. Мы могли бы, конечно, сунуть вам вполне заслуженный вами срок, и это было бы справедливо. Но вы являетесь гражданином иностранного государства, и ваше осуждение может создать международно-правовой инцидент, который нам на хрен не нужен. Взаимоотношения Эстонии и Российской Федерации не урегулированы практически ни в какой части, в том числе и в части судопроизводства и сотрудничества правоохранительных органов. Начинать эту бодягу с вас и с вашего дела ни у кого из нас нет ни времени, ни желания. Поэтому я вынес постановление. Учитывая незавершенность вашего преступления и ваше чистосердечное раскаяние, уголовное дело в отношении вас приостановить. Не прекратить, а приостановить, - строго повторил следователь. - А вас, как нежелательного иностранца, выслать за пределы Российской Федерации, а конкретно - за пределы Ленинградской области.
- Как - выслать? - помертвев, спросил Томас. - Куда - выслать?
От волнения и обилия канцелярских фраз в словах следователя Томас почти ничего не понял из того, что тот говорил, но слово "выслать" очень его испугало. От него пахн?уло этапами, пересыльными тюрьмами, какой-нибудь, прости господи, Коми АССР, столица Сыктывкар, с ее зонами и лесоповалами.
- Вы будете выдворены на территорию своей республики, - сухо объяснил следователь. - Вы все поняли?
- Так точно, все, абсолютно все, - закивал Томас, хотя по-прежнему не понимал ничего.
- А теперь, Фитиль, послушай меня, - вступил в разговор капитан. - Я с ребятами неделю потратил, чтобы тебя прихватить. И мы это сделали. Но благодарности не получим. Так что считай, что тебе здорово повезло. Но если ты хоть раз появишься в Питере, хотя бы даже туристом, крупно пожалеешь. Это дело будет тебя ждать. И получишь по нему на всю катушку. Это лично я тебе обещаю, а моему слову можно верить. И я не посмотрю, иностранный ты гражданин или не иностранный. Все запомнил?
- Все, товарищ капитан, - заверил Томас. - Спасибо, товарищ капитан. Можно только один вопрос? Почему я нежелательный иностранец? Верней, почему нежелательный, это я понимаю. Но почему иностранец?
Капитан и следователь с недоумением посмотрели сначала на него, потом друг на друга, а затем разом расхохотались. Капитан даже хлопал себя по ляжкам и приговаривал: "Я не могу! Нет, не могу! Мы тут на ушах стоим, а он..."
- Ты газеты хоть иногда читаешь? - отсмеявшись, спросил он.
- Регулярно, - с достоинством ответил Томас. - Хронику происшествий, спорт, новости культурной жизни. Но в "Крестах" нам газет не давали.
- Но радио-то хоть слушал? Радио-то в камере было!
- Радио слушал, - подтвердил Томас. - Нерегулярно.
- То-то и видно, что нерегулярно, - заключил капитан.
Он вызвал молодого оперативника, приказал:
- Отвезешь этого хмыря в Ивангород. Там переведешь по мосту в Нарву. После чего дашь ему хорошего пинка под зад и вернешься домой. Приказ ясен?
- Так точно.
- Выполняй.
- Товарищ капитан, вы не ответили на мой вопрос, - позволил себе напомнить Томас. - Почему все-таки я иностранец?
- Да потому, что с позавчерашнего дня Эстонской Советской Социалистической Республики не существует. Совет народных депутатов СССР удовлетворил просьбу прибалтийских республик об отделении от Советского Союза. И теперь есть независимое государство Эстония. И ты - гражданин этого гребаного независимого государства. Не знаю, станет ли независимая Эстония счастливей, но одному человеку от этого дела повезло точно. Тебе. Будь здоров, Фитиль. Желаю никогда в жизни тебя не встретить.
Вот так Томас Ребане узнал, что его родина обрела независимость.
Через три часа оперативник высадил Томаса из потрепанных милицейских "Жигулей" на окраине Нарвы, пинка давать не стал, лишь снисходительно махнул на прощанье рукой и укатил куда-то в глубину России, которая вдруг стала заграницей и превратилась от этого в огромную и таинственную терра инкогнита. А Томас стоял на мосту, смотрел на хмурую нарвскую воду, на темные от осенних дождей краснокирпичные крепостные стены Ивангорода и пытался понять, что же, собственно говоря, он, гражданин независимой Эстонии, ощущает.
Он ощущал радость от того, что удалось обойтись без встречи с судьей Кузнецовой. Да, это он ощущал.
Но больше не ощущал ничего.
Хотя нестандартная ситуация, в которой Томас Ребане оказался в Ленинграде в дни объявления Эстонии независимым государством, закончилась наилучшим для него образом, его тонкое наблюдение о родовой, сидящей в генах способности чиновничества всех видов и рангов находить самые худшие из всех возможных решений получило в последующие годы столько подтверждений, что даже говорить об этом стало банальностью. Удивлялись уже не глупости принимаемых решений. Удивлялись, когда постановление правительства или парламента оказывалось если не разумным, то хотя бы не очевидно портящим людям жизнь.
Томас творчески развил свой тезис. Он пришел к выводу, что лучший чиновник - это тот, кто не делает ничего. Совершенно ничего. Просто ходит на работу, сидит в своем кабинете, получает зарплату и не принимает никаких решений. В политических дискуссиях, которых Томас не любил, но в которых как интеллигентный человек вынужден был участвовать, так как возникали они везде и по любому поводу, этот его коронный тезис снимал накал страстей и примирял самых яростных оппонентов. Все соглашались: да, лучше бы они, падлы, сидели и ничего не делали.
Но они делали. А поскольку ситуация была в высшей степени нестандартной везде - и в независимых государствах Балтии, и в скукожившейся после распада СССР России, - то и решения, принимаемые правительственными чиновниками всех уровней, были настолько нелепыми и даже чудовищными, что весь мир ахал, а граждане новоявленных независимых государств только головы втягивали в плечи и испуганно озирались, пытаясь угадать, какая новая напасть и с какой стороны их ждет. И не угадывали. Потому что этого не знал никто. И в первую очередь - те, кто принимал решения.
В богемных компаниях, в которых проходила жизнь Томаса Ребане, за ним укрепилась репутация человека остроумного, широко, хоть и поверхностно, эрудированного и несколько легкомысленного. Но при всей своей легкомысленности он был далеко не глуп. Он был равнодушен к политике, но довольно быстро понял, что та неразбериха, в пучину которой погрузилась Эстония в пору становления своей государственности, не так уж и случайна, как казалось на первый взгляд. Под истерики митингов, под телевизионные сшибки политических дебатов, под пикеты и марши протеста русскоязычного населения, возмущенного готовящимися законопроектами о гражданстве и государственном языке, в республике происходило крупномасштабное мародерство, которое на страницах газет именовалось перераспределением общенародной собственности, денационализацией и прочими красивыми и умными терминами.
Перли всё - от заводов до танкеров и лесовозов в портах.
Перли все, кто не тратил время на пустых митингах-говорильнях.
И вывод этот Томас сделал не на основе абстрактных рассуждений. Какие абстракции! Люди, с которыми он всего несколько лет назад фарцевал у гостиниц и "ломал" у "Березок" чеки Внешторга, становились хозяевами фирм, покупали особняки в самых престижных районах Таллина, снимали под свои офисы многокомнатные номера бывшей интуристовской гостиницы "Виру" - самой дорогой в городе, да и во всей Эстонии. И ладно бы люди были какие-то особенно умные, какое там - по уровню интеллекта сразу после многих из них шли грибы.
Были, конечно, и другие, из бывших, отсидевшиеся в глубинах ЦК и Совмина. У тех позиции были заранее подготовлены, и к ним уходила не мелочь вроде особняков и танкеров, а сами порты, железные дороги и рудники. К ним Томас и не примеривался. Понимал: там ему нечего ловить, не та игра, не те игроки, не его калибра. Но эти-то, свои, Витасы и Сержи-мочалки, они-то почему ездят на дорогих иномарках, а он, Томас Ребане, знающий финский, почти свободно говорящий по-английски и по-немецки, целый семестр слушавший лекции лучших профессоров старейшего в Европе Тартуского университета, даже "Жигулей" не имеет!
Томас не был жадным человеком. Видит Бог, не был. Но тут совершалась какая-то высшая несправедливость. Томас не сразу это осознал. Но когда однажды до него до-шло, что новая жизнь проходит мимо него, как мимо захолустной пристани проплывает белоснежный, в праздничной иллюминации, с музыкой, шампанским и женским смехом круизный теплоход, он понял, что должен действовать. Да, действовать, если не хочет навсегда остаться в унылом одиночестве на этом песчаном косогоре под хмурым чухонским небом и сиротским балтийским дождем.
А этого он не хотел.
Но что он умел? "Ломать" чеки? Так про них все и думать забыли. Податься в "челноки"? Но все ярмарки под завязку забиты турецким и польским ширпотребом!
Проведя несколько дней в одиноком пьянстве и мрачных раздумьях, Томас смирил гордыню и отправился за советом к старому приятелю, с которым когда-то на пару работал у "Березок". Звали его Стас, а кличка у него была Краб по причине квадратности его короткой плотной фигуры, какого-то болотистого цвета кожи и непомерно длинных рук, мощных, как клешни.
В изящных комбинациях, которые разрабатывал и проводил Томас, Краб осуществлял силовое прикрытие. И на большее не годился. Он даже бабки считать не умел. Когда Томас отстегивал положенные ему двадцать пять процентов, Краб долго мусолил купюры, шевелил губами и подозрительно смотрел на напарника своими маленькими крабьими глазками, пытаясь понять, не нагнул ли его тот при расчете, хотя расчет всегда требовал лишь умения делить на четыре. При этом малый был скрытный и зажимистый. Томас не помнил случая, чтобы его удалось выставить хотя бы на бутылку пива. Чем занимался Краб в свободное от работы у "Березок" время, никто не знал, да и не интересовался. И лишь случайно Томас узнал, что Краб учится на вечернем отделении техникума советской торговли, переползая с курса на курс с натугой маломощного грузовика, одолевающего очередной подъем лишь со второй или третьей попытки.
И вот теперь этот Краб - президент компании "Foodline-Balt". Сначала организовал целую сеть передвижных закусочных, а теперь ведет оптовую торговлю продуктами со всей Европой.
Краб. Господи милосердный, да что же это творится в Твоих имениях?
Но делать было нечего. Томас пошел к Крабу. Тот был кое-чем обязан Томасу. Когда Томаса первый раз замели по 147-й, на следствии он отмазал напарника. Продиктовано это было чисто практическими соображениями: одно дело, когда преступление совершается в одиночку, а совсем другое - когда по предварительному сговору в составе преступной группы. Но все же Томас считал, что поступил благородно и потому вправе рассчитывать на ответную благодарность.
Его расчет оправдался. Краб принял Томаса запросто, не чинясь, в своем офисе с видом на одну из главных достопримечательностей Таллина - древнюю башню Кик-ин-де-Кёк, только через секретаршу попросил подождать, пока он закончит переговоры с датчанами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48