Китаец -


Михаил Серегин
Похмельный синдром
Глава 1
Зеркало с оглушительным звоном рухнуло в темную бездну. Пара осколков больно врезалась в мозг. Китаец тяжело задышал, потом резко сел в постели, отгоняя от себя тревожный сон. Тьма окутала его. В этот миг дверь комнаты бесшумно распахнулась. На пороге выросла зловещая шевелящаяся тень. В руке у тени на секунду вспыхнул фонарь. Тонкий луч света скользнул по постели и на секунду ослепил. Китаец впечатался в простыню, перекатился с кровати на пол, одновременно увлекая за собой тело спящей рядом женщины. Раздались сухие щелчки. Потом стон. Захлебнувшись безголосым мраком, он мгновенно стих. Тень палила из пистолета с глушителем. Несколько пуль пролетело над головой Китайца, с мерзким шипением врезаясь в стену и в дерево кроватной спинки.
Китаец рванул висевший на стуле пиджак, под которым притаилась кобура. Выдернул «ПМ» и подполз к углу кровати. Его голова замерла у ножки. Грянули выстрелы. Нажимая на курок с неистовым отчаянием, Китаец изрешетил бы тень, если бы она уже не исчезла. Он быстро включил ночник, стоявший на прикроватной тумбочке.
– Света, – он встал на колени перед распростертым, истекающим кровью телом, – Света.
Китаец положил пистолет, чтобы освободить правую руку. Хотя не было нужды тормошить Светлану, чтобы убедиться, что она мертва. Умерла, не успев открыть глаз. Войдя под лопатку, пуля пробила сердце. Тем не менее Китаец приложил пальцы к Светиному запястью. Так и есть, мертва. Ковер был залит кровью. Китаец подбежал к окну, за которым непроглядным мраком висела холодная мартовская ночь. Четвертый этаж. Ничего не увидев, он через холл метнулся в гостиную, открыл балкон и, как был голый, вылетел на него. Все, что он успел разобрать в тусклом свете далекого фонаря, – бегущая тень, в одну секунду преодолевшая двадцать метров до поворота за дом. Вскоре до слуха Китайца донесся шум мотора, быстро стихающий вдали. Он вернулся в гостиную. В этот момент в прихожей раздались встревоженные голоса, и в квартиру ввалились разбуженные выстрелами, перепуганные, возбужденные соседи.
Не найдя под рукой ничего другого, кроме занавесок, Китаец молниеносным движением сорвал тюль и обмотал им бедра.
– Господи, – взмолился надсадный женский голос, – что это?
– Выстрелы, вот что… – резко отвечал ей надтреснутый бас.
– Безобразие! – визжала сухопарая пожилая тетка в пестром халате, под которым колыхались огромные груди.
Она включила свет в гостиной и обмерла перед завернутым в тюль Китайцем. Беспомощно вращая круглыми глазами, она дико завопила:
– Коля! Он здесь! А-а!
В испуге она попятилась и налетела на стену. Не сводя с Китайца вытаращенных глаз, принялась медленно оседать на пол.
– Кто?! – прогремел бас. В гостиную вбежал мужик в годах, но еще довольно крепкий, в мятой выцветшей майке. Оценив ситуацию, он машинально схватил стул и бестолково замер с ним посреди комнаты. Во избежание смертоубийства Китаец хотел было поднять руки, но одевавший его чресла тюль, будучи торопливо скрученным и повязанным, под грузом огромного узла принялся сползать вниз. Китаец еле успел подхватить его.
– Голый! – завизжала вышедшая из ступора тетка в пестром халате. Она уже встала на карачки и пыталась выпрямиться, но краем глаза косила в сторону Китайца.
Китаец, который тоже, надо сказать, находился не в своей тарелке, подумал, что спектакль затянулся. Поддерживая свою «набедренную повязку», он опустился на стул, глубоко вздохнул и глухим голосом сказал:
– Закурить не найдется?
Мужик еще больше окосел.
– Ты стрелял? – растерянно спросил он.
Китаец вяло кивнул.
В эту минуту в гостиную осторожно заглянули еще двое: сначала тетка с заплывшими глазами и трясущимся вторым подбородком, за ней – бодрая бабулька лет семидесяти с гаком, не успевшая толком причесаться. Ее тонкие волосенки рваными прядями торчали в разные стороны.
«Хлеба и зрелищ», – с горечью подумал Китаец.
Мало того, что эти люди совершенно утратили чувство самосохранения и ворвались в квартиру, где только что прогремели выстрелы, они еще пытаются прояснить ситуацию! А может, это недавний взрыв на рынке в Самаре настроил их на решительный лад? Придал смелости и бдительности?
– Вызывайте милицию. Я сделаю заявление, – Китаец лениво усмехнулся, чем возбудил в добропорядочных обывателях ропот недоверия и возмущения.
– Уже вызвали, – сурово нахмурив брови, прогундосила тетка в пестром халате, которая поднялась и, выставив груди, встала за спиной мужика в майке. – А Светка где? – неожиданно спросила она, испугавшись собственной храбрости. – Я вас еще вчера вечером приметила.
Китаец вздрогнул. Словно все происходящее, представлявшееся ему дурным сном или кадром из криминальной мелодрамы, при упоминании имени его подруги вспыхнуло ярким пламенем правдоподобия. Он вспомнил строчки Тао Юань Мина:
Если в мире есть жизнь, неизбежна за нею смерть,
Даже ранний конец не безвременен никогда.
Китаец вскочил и, как мог, кутаясь в тюль, направился в холл. Мужчина в майке неправильно расценил его движение. Он преградил ему путь, выкатив грудь колесом.
– Куда? – грозно вопросил он. – Нельзя.
– Я должен одеться, – попробовал отстранить его Китаец. – Если будете упрямиться, сброшу к черту эту занавеску! Подумайте об этой впечатлительной особе, – кивнул он на застывшую с открытым ртом гражданку в пестром халате, – дайте дорогу. Вас это тоже касается! – крикнул Китаец тем, кто стоял у дверей гостиной.
Тучная тетка в папильотках, полная гордого негодования, принялась увещевать Китайца:
– Молодой человек, сядьте на место…
Китаец поморщился и, вернувшись к столу, взял в руку телефонную трубку. После восьми длинных гудков трубка ожила.
– Слушаю, – отозвалась она сонным голосом Игоря Бухмана.
– Игорь, это я, – произнес Китаец, – ты мне срочно нужен, запиши адрес.
Он назвал улицу, номер дома и квартиры.
– Господи, Танин, ты знаешь, сколько сейчас времени?
– Записал? – не обращая внимания на зудение Бухмана, поинтересовался Китаец.
– Записал, – вздохнул Бухман, понимая, что поспать ему сегодня уже не удастся. – Что там у тебя?
– Одна бледная, холодная дама, – произнес Китаец, не решаясь назвать трупом женщину, с которой он только что занимался любовью. – Совсем холодная, – добавил он и положил трубку.
Здесь воздух потряс душераздирающий женский крик:
– Уби-ита!
Толпа закопошилась, зароптала, как взрыхленное сильным ветром море, и качнулась в сторону холла.
– Светку убили! – грянул жуткий возглас.
Воспользовавшись смятением, поразившим живые ряды, Китаец пробился в холл.
– Держи его! – завопила всклокоченная бабулька в спортивном костюме и первой ринулась к нему. – Сбежит, изверг!
Сразу несколько рук схватили Китайца, который не ожидал такой активности и, можно даже сказать, бесстрашия, граничившего с сумасшествием. Энергично работая корпусом и локтями, он все-таки смог расчистить себе дорогу к спальне.
– Ничего не трогайте! – вырвался из его груди глухой крик.
– Дайте мне, черт возьми, одеться!
Видя, что Китаец убегать не собирается, соседи немного успокоились и пропустили его в спальню. Тем более что он сам уже освободился из их горячих объятий и нашел на стуле свою одежду.
– Ну что, так и будете пялиться? – криво усмехнулся он.
Столпившийся у двери народ никак не прореагировал на это восклицание. Тогда Китаец расслабил узел на своей импровизированной одежде, и на глазах смущенной и возмущенной таким цинизмом публики тюль упал к его ногам. Он нашел на стуле трусы и быстро надел их.
– То, значит, палят посреди ночи, то варьете устраивают! – негодовала тучная тетка в папильотках, рассматривая его худощавое мускулистое тело без единой капли жира.
Она делала вид, что вынуждена смотреть на невинный стриптиз, к которому Китайца принудили бдительные и расторопные соседи.
– Ладно уж, дайте парню одеться! – вмешалась бабулька в спортивном костюме.
– А вдруг сбежит, через окно, например, – ни к кому конкретно не обращаясь, неодобрительно покачал головой мужик в майке, которого дама с мощной грудью называла Колей.
– Если бы я хотел убежать, – усмехнулся Китаец, – я бы не встречал здесь вас в неглиже.
– А ну-ка, – разгневанный не то фразой Китайца, не то тем пренебрежительным высокомерием, с которым тот отваживался выглядеть этаким гиперборейцем, а может, движимый тайной завистью – ведь внимание женщин было приковано к другому мужчине, – Коля решительно двинулся к Китайцу и дернул на себя стул с одеждой последнего. Китаец остался в одних трусах.
– Милиция приедет, вот тогда разберемся, – угрожающе пророкотал Колин бас, – а пока… – он кивнул на свободный стул, -…садись и не балуй! Ты в Светку стрелял? – перешел он к дознанию.
Китаец скосил глаза на лежащий под кроватью пистолет. Нет, не станет он им размахивать перед носом этого бешеного обывателя. Свидетелей тьма – незачем так рисковать. Угрожать с оружием в руках – это совсем не то, что грозить на словах. Демонстрируя великолепную выдержку, Китаец мягко опустился на стул.
– Вот так, – довольный своим вмешательством и тем, как покорно внял его приказу Китаец, сказал толстяк. – Ты? – кивнул он на мертвое тело. – Не поделили чего или как? – мужик деловито качнул головой.
Китаец зевнул и, игнорируя вопрос дяди Коли, погрузился в раздумья. Он умел достигать такой степени отрешенности, что окружающее переставало существовать для него. Лица подергивались клубящейся пеленой, голоса превращались в смутное эхо. А потом совсем пропадали, словно его отсекала от мира стеклянная звуконепроницаемая стена.
Накануне он гадал по «И-Цзин», и ему выпала гексаграмма «Пи»: Небо вверху. Земля внизу. Несчастье. Он помнил наизусть то, что стояло в окне гексаграммы: «Разбитое зеркало означает что-то, чего нельзя восстановить».
Перед его внутренним взором всплыло то, как он опустил глаза ниже и прочел Гуа Цы – толкование гексаграммы: «Несчастье. Успех злых людей. Хорошему человеку нет помощи, чтобы справиться с делами».
В гексаграмме переходным было пятое яо, это трактовалось так: «Застой кончается. Для великого человека удача». Китаец не поленился заглянуть в комментарий Чжань: «Человек, потерпевший в чем-то неудачу, может начать все сначала».
Он редко использовал «Книгу перемен». Не потому, что относился к прорицанию несерьезно, а потому, что зачастую не хотел знать будущего. Китаец еще мальчиком убедился в силе «И-Цзин». Как-то раз он погадал на завтрашний день: какая будет погода? Отец сидел с ним на подушечке. Это был его последний приезд перед смертью матери, после которой Алексей Борисович Танин увез сына в Россию.
В маленькой хижине недалеко от Няньнина, в которой Китаец жил с матерью, был уголок для гадания. На стене висели изображения Фу Си и Конфуция. Отец наблюдал за ним. Он гадал на монетах. Выпала гексаграмма Ли, которая прямо указывала на Солнце. И хотя вечер, когда происходило гадание, не предвещал ничего хорошего, был снежным и ветреным, назавтра Китаец проснулся от ослепительного блеска солнечных лучей. Они текли по намерзшему снегу, обретая от белизны дополнительную силу. Китаец очень обрадовался. Он наполнил дом веселым криком. Китаец вспомнил улыбающегося отца. А мать… в тот момент он не помнил, чем она занималась. Кусок праздничного утра, связанного с матерью, выскользнул из его памяти… Но она же…
– Смотри-ка, – сквозь тонкий звон полузабытого утра в Няньнине услышал Китаец басистый рык Коли, – пистолет вроде.
Коля тяжело опустился на колени и достал из-под кровати «ПМ».
– Осторожно! – вскричала экспансивная особа в пестром халате.
– В карманах глядеть надо, – посоветовала толстая тетка в папильотках. – Понаехали, понимаешь, к нам чукчи всякие!
Еле-еле встав с колен, одышливый Коля собрался отдать пистолет на хранение этой толстой курице, назвав ее Марьей Гавриловной, но Китаец перехватил его руку и выхватил оружие. Честная компания охнула и отпрянула к двери. Но, увидев, что стрелять в них никто не собирается и что пистолет благополучно успокоился в кобуре, висевшей под пиджаком, Коля вернулся к стулу, на котором висела одежда Китайца. Он с деловитой бесцеремонностью, отстранив Китайца, пошарил по карманам чужого пиджака и брюк. Достал лицензию.
– «Частный детектив Танин Владимир Алексеевич», – прочитал он вслух.
Физиономия толстухи приняла растерянное выражение. Она определенно приняла Танина за казаха, корейца или представителя малых народностей Севера. Она не приглядывалась к гладкому смуглому лицу Китайца. Ей было наплевать, что глаза его не такие раскосые, какие обычно бывают у представителей желтой расы, что лицо не такое скуластое… Она не отличалась особой физиономической внимательностью и чутьем, чтобы различить в лице Танина Восток и Запад. Будучи метисом, Танин на своем примере доказывал то, что обычно говорилось о детях родителей, принадлежащих не только к разным нациям, но и к разным расам. Красивые, талантливые, умные… Осталась не замеченной толстухой и тонкая улыбка Китайца.
– Русский, что ли? – опешила она, сбитая с толку фамилией Китайца.
Как будто в нынешней ситуации это имело значение – какой национальности подозреваемый в убийстве. Кем подозреваемый? Обывателями? Танин поморщился.
Он вернулся в воспоминаниях к вчерашнему вечеру. К протекшей неделе. «Несчастье», – говорила книга «И-Цзин». Но разве мог он предположить, что несчастье имеет отношение к этой красивой белокурой женщине, на обнаженное тело которой он старался не смотреть? Разве думал он, что ее жизнь – это разбившееся сегодня ночью зеркало? Он вспоминал безумные ласки, которые они дарили друг другу на протяжении недели. Такая погруженность в то, что он называл страстью, а Светлана готова была окрестить любовью, начала его уже тревожить. С женщинами Китаец старался держаться как можно более независимо, не прилипать надолго, сохранять некоторую дистанцию.
1 2 3 4