Он понял, отчего произошло это облегчение - оттого, что ему не удалось задержать в аэропорту Пулково Виктора Артемьевича Литовченко, а точнее - Василия Дмитриевича Жебрака... Если бы ему тогда повезло, он бы всю жизнь сожалел о таком везении...
10.
...Он уже не был ни Жебраком, ни Литовченко. Теперь он именовался Борисом Викторовичем Бергом. Именно под такой фамилией он летел в Стокгольм...
Он выпил рюмку виски и почувствовал, как у него закружилась голова. Кружилась она не от выпитого виски, он мог выпить очень много, совершенно не пьянея - он был потрясен встречей в аэропорту... Каким же удивительным был для него вчерашний день...
Сначала эта встреча с Илюшкой Корном около Медного Всадника... Зачем он вообще приехал в Петербург?! Он же так рисковал... Но он не мог не проститься с этим городом, перед тем как навсегда покинуть Россию. Он больше не хотел здесь жить, не хотел здесь бывать - воспоминания тяготили его, душили, не давали возможности действовать...
И он рискнул, на Красной Стреле приехал в родной город, прошелся по улицам, по набережным Невы, подошел к Медному Всаднику... Только к родному дому он не решился подойти, он предполагал, что если он подойдет туда, ноги сами понесут его в квартиру, где он родился, где, вполне возможно, все ещё живут его жена и его двадцатилетний сын Антон, где он был так счастлив, откуда его забирали в дальний путь погожим майским утром восемьдесят четвертого года... Это было выше его сил... Но с Медным всадником он все же решил проститься...
Судьба есть судьба... Илюша Корн узнал его, и он не смог сделать вид, что не знаком с братом своей жены, с человеком, которого он любил, как родного брата и с которым они понимали друг друга с полувзгляда... Сколько было выпито пива, сколько было рассказано анекдотов, спето песен под гитару... Илья мало изменился за эти годы, не то, что он сам... И Василий, сам того не желая, произнес несколько фраз, преодолевая какой-то необъятный комок в горле... Но то, что произошло потом, это просто какая-то фантастика...
...Он и так еле держал себя в руках, когда проходил под чужой фамилией паспортный контроль, боясь сделать какое-то неосторожное движение, что-то не то сказать. Он прекрасно понимал, что находится в розыске, как подозреваемый в убийствах Гордеева, Самарцева, и даже какого-то Веревкина, хотя никого из них не убивал, а Веревкина, к тому же вообще никогда не видел и был поражен и совершенно озадачен сообщением Аллы, буквально перед своим побегом узнавшей от соседки и так же этим ошарашенной, о его странной гибели. Внешность Жебрака была слегка изменена, но не настолько же, чтобы не попасть в поле зрение бдительных правоохранительных органов... И чудо он прошел контроль, ему вежливо улыбнулись и пригласили пройти дальше, на контроль таможенный. Но тут ему нечего было опасаться... Ценности, выкопанные из тайника, давно уже были переведены в валюту и переправлены в надежный европейский банк...
И вдруг... Он поймал на своем затылке пристальный взгляд... Обернулся... Она! Марина... И он не смог пойти дальше, не обменявшись с ней хоть парой слов... Он вернулся...
Стоя перед ней Жебрак понял, чего ему не хватает в жизни - ему не хватает её, не хватает сына, которого воспитывал чужой человек, за которого она вынуждена была выйти замуж, чтобы элементарно существовать... И он шепнул ей, чтобы ждала от него весточки... А она шепнула, что свободна... А потом он зашагал к таможенному контролю, зашагал, чувствуя необыкновенный прилив сил...
Его счастье, что оттуда ему не было видно, как Илья Корн нанес удар в челюсть его старому знакомцу, отрекомендовавшемуся Борисом Ильичом Игониным, а на деле бывшим частным детективом... Иначе, он понял бы, что его полет в Стокгольм висит на таком волоске, которого и вооруженным глазом-то не видно, и мог бы выдать себя и натворить глупостей...
Однако, ему так и не довелось узнать о том, какую неоценимую помощь оказал ему его шурин и старый друг... Он сидел в кресле около иллюминатора, потягивал холодный апельсиновый сок и вспоминал, вспоминал, вспоминал...
...Март 1990 года, сибирская тайга, затухающий костер, остатки краденых продуктов... Перешептывающиеся Шалый и Сурок...
Да, в тот жуткий момент он уже мысленно простился с жизнью, простился с Мариной и сыном, со старой матерью... Чего стоила в тот момент его жизнь? Да, копейки не стоила... Он, потомственный интеллигент, севший за решетку по выморочной восемьдесят восьмой статье, против убийцы и вора в глухой многокилометровой тайге...
И критический момент... Сурок поднял дубину и пошел на него... Размахнулся и нанес сокрушительный удар...
... В критические минуты то ли сам человек становится намного сильнее, чем в обычной жизни, то ли ему помогают какие-то небесные силы... Трудно сказать, что Жебрак обладал какой-то сверхъестественной реакцией, хотя спортом немного занимался. Но тут он совершил какой-то невероятный прыжок с земли в сторону, с ловкостью, достойной вратаря мирового класса. И сокрушительный удар дубины пришелся не в его голову, а в землю. От этого движения Сурок потерял равновесие и упал лицом в снег. А Жебрак, наоборот мгновенно вскочил и бросился к дубине, которая выпала из рук Сурка. Его охватило состояние бешеной ярости. Ему не было страшно, ничуть, нисколечко. Он ненавидел, жутко ненавидел в этот момент этого подонка, убийцу, маргинала, пытавшегося лишить его жизни, пытавшегося лишить его мать сына, сына отца, Марину - поддержки и опоры... Е г о, владеющего тремя языками, коренного петербуржца, читавшего в подлиннике Шекспира, Гете и Бодлера эта вонючая погань, зарезавшая из-за двадцати рублей тридцати копеек женщину и ребенка, хотела убить здоровенной дубиной по голове... Дубина оказалась уже в руках Жебрака, и растерявшийся Сурок ничего не смог против неё сделать... Жебрак бил и бил корчившегося на снегу и издававшего какие-то утробные звуки Сурка, пока тот не перестал двигаться... Но силы ещё не иссякли, он был готов убить и Шалого, он ведь слышал их разговор. С расширившимися от бешенства глазами он с дубиной в руках пошел на Шалого. Тот стал отступать...
- Твоя взяла, твоя..., - шептал Шалый. - Все, ша!
- Убью, гад! - бормотал Жебрак. - Убью... Сожрать меня хотели... Но я вас жрать не стану, лучше с голоду сдохну, а ваши вонючие трупы волкам оставлю...
- Не убивай... Мы нужны друг другу. Как жить будешь? У меня заначка есть, крутейшая заначка... Ценности ограбленного магазина "Яхонт". Один я знаю, где они, мне Шумилов сказал перед смертью... Выроем, разделим, Зеленый... Да и в тайге пропадешь без меня, просто не выберешься...
Жебрак ещё немного постоял с дубиной в руке, а потом успокоился, понял резонность доводов Шалого и швырнул дубину.
- Прости, братан, не знал, что ты такой крутой, - лебезил перед ним Шалый. - Я думал, ты нам только помехой будешь - интеллигент, валютчик, хлюпик... А ты не фраер, - покосился он на то, что только что было осужденным по сто второй статье Сурком. - И я бы так не сумел...
Но тут и Жебрак внимательно поглядел на представляющий устрашающее зрелище плод своих рук, и его стало бешено рвать. Он мучался неукротимой рвотой не менее пятнадцати минут подряд. И лишь потом обессилевший, свернулся клубком на снегу, закутался в дубленый тулуп и дрожал. Он понял, что больше не в состоянии никого убивать... Ему хотелось забыться во сне, и пусть этот мерзавец Шалый делает с ним, что угодно. Кровь, грязь, слизь, мерзость и кромешный мрак...
...Он вздрогнул от прикосновения к его плечу руки Шалого.
- Пошли, - произнес его спутник. - Пора...
... И начался их тяжелейший путь по зимней тайге... Теперь он сам поражается, как им удалось выбраться оттуда. И Шалый оказался прав, без него ему бы никак не выбраться. Впрочем, как и Шалому без него. Слишком слаб и хил был ещё далеко не старый вор, слишком истощен был его, накачанный наркотиками, организм...
Однако, факт есть факт - выбрались. Сначала Шалому удалось разжиться в одной деревушке продуктами и стареньким ружьишком. А потом настала очередь Василия брать инициативу в свои руки. Шалый очень ослаб, и порой Жебраку приходилось тащить своего спутника буквально на своей спине, до того тот изнемог и выбился из сил. "Прости, братан," - говорил Шалый. - "Я твоей смерти хотел, а ты не фраер, ты парень, что надо... Погоди, за мной должок... Отплачу тебе за добро..." - "Знаю я твое добро, прирежешь и спасибо не скажешь, когда больше нужен не буду", - угрюмо отвечал Жебрак. "И все равно дотащу. Здесь помирать не брошу..." - "Зря ты так говоришь, братан", - возражал слабым голосом Шалый...
Они вышли к городу Зырянке и сели там в товарняк. Так, на перекладных потихоньку и добрались до Средней России... Шалый оклемался, подкармливал своего спутника крадеными по пути продуктами...
Шалый свое слово сдержал. Они тормознулись в Нижнем Новгороде, и Шалый свел Жебрака с нужными людьми, ему сделали подлинный паспорт на имя Виктора Артемьевича Литовченко, подкинули им на первое время денег. Жили на окраине Нижнего у одной старой знакомой Шалого, скупщице краденого. Она была тиха и немногословна, делала все, что положено - в свободное от основного занятия время кормила, обстирывала их. Жебрак бездельничал, Шалый вышел на охоту, ведь он был ещё и прекрасный щипач...
Они готовились ехать в Подмосковье для того, чтобы найти и вырыть там то, что закопал Шумилов. Но Шалый внезапно тяжело заболел... У него была пневмония, и он чуть не умер. Он стал подробно рассказывать Жебраку, где он может найти зарытый Шумиловым и Булдаковым клад, уже не опасаясь того, что тот может кинуть его... Он не надеялся выжить, да и, в целом, верил Жебраку, понимал, что это человек надежный... Жебрак сумел это доказать, когда тащил его по тайге...
... Наконец, Шалый поправился, и они поехали в Подмосковье...
... Однако, на месте того сарая, под которым Шумилов зарыл ценности стоял добротный брусовой дом. Дом принадлежал некому профессору Самарцеву... А потом произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее... Неподалеку от дома Самарцева Жебрак нос к носу столкнулся с женщиной лет сорока пяти. "Боже мой... Славка?" - ахнула она и стала оседать на землю. У Жебрака была хорошая память на лица - он припомнил фотографию жены Аллы, которую показывал ему в лагере Сурок. Он мигом понял, кто такая эта профессорская жена. "Молчи", - прошипел он, стараясь подражать убитому им Сурку. - "Скоро весточку подам... Только гляди - молчок, могила... Только вякни кому-нибудь - урою, в натуре..." Она испуганно кивнула головой в знак того, что все поняла.
Когда он рассказал о встрече Шалому, тот тоже немало поразился такому стечению обстоятельств. Но, как человек практичный, тут же предложил использовать такой удивительный случай в своих целях. Надо было сделать Аллу своей сообщницей, это было им на руку...
Они опять вернулись в Нижний, и снова Шалому стало плохо. Только через несколько месяцев они смогли поехать в Москву, теперь уже твердо зная, что им надо... Жили в Удельной, снимали комнатку у одной бабки, по очереди ездили на разведку... И вот... случилось непредвиденное... Однажды Шалый не вернулся, а через два дня Жебрак узнал, что он был зарезан каким-то хулиганом по пути от станции. Совершенно случайно, просто так, ни из-за чего...
Жебрака охватило отчаяние. Он впал в состояние постоянной тревоги, близкой к помешательству. Он постоянно подозревал, что за ним кто-то следит, что его снова хотят упрятать за решетку, ему ведь оставалось сидеть около шести лет, плюс статья за побег... А если вдобавок ещё нашли труп Сурка?... Ведь это он убил его, кто там станет разбираться, защищался он или нет? Единственный свидетель происшествия в тайге Шалый был мертв...
... В конце девяносто первого года, так и не разобравшись с ценностями, насмерть напуганный Жебрак через одну фирму оформил себе загранпаспорт на имя Литовченко и вылетел в Стамбул. Назад он не вернулся, начались его скитания по свету... Куда только не заносила его судьба Стамбул, Афины, Рим, Париж... Брался за любую работу, цель была одна выжить...
В Париже он повстречал старого знакомца, петербургского поэта, ещё давно эмигрировавшего в Европу после насильственной психушки. Тот помог ему устроиться на работу. Жебрак, он же Литовченко занялся переводами с французского на русский, и обратно. Он снял маленькую комнатку на Монмартре, завел круг знакомых... Так и прожил почти десять лет...
А через десять лет внезапно сказал себе и своим друзьям - все... Полунищенское существование в богатом городе не устраивало его, он чувствовал себя изгоем, он жил по фальшивому паспорту, его могли арестовать, выдворить из страны, отдать в руки российского правосудия... И он жутко тосковал по Марине, сыну, матери. Он ничего о них не знал, боялся подать о себе весточку. Но кроме них у него не было на Земле ни одного близкого человека...
Летом двухтысячного года он вылетел в Москву. Он собирался раскопать тайник, вытащить ценности, обратить их в валюту. У него были надежные люди, которые помогли бы перевести деньги в хороший банк. А самым заветным желанием было забрать с собой Марину и Антона... Но в Питер он не ездил, понимал, насколько это опасно. Ни один из его старых знакомых не знал, что он жив...
... Он снова зарисовался в Саблино и дал о себе знать Алле Самарцевой. Он поделился с ней тайной их дома и строго предупредил, что с ней будет, если она попробует его кинуть. Вообще, он понимал, что вызывает у неё какой-то животный ужас. Вроде бы, бывший муж, Данилов, убийца, подонок, но, в то же время и какой-то другой, как-то видоизменившийся, переродившийся... Все равно - страшно... К тому же, точное местонахождение клада он ей не назвал, потому что и сам знал его только примерно, через третьего человека...
Как-то раз он приехал открыто, на арендованном "Фольксвагене". Алла познакомила его со своим мужем, у них нашлось много общих тем для разговора, так как Жебрак был не менее эрудирован, нежели застойный профессор Самарцев. Но тут уже Алла поняла окончательно, что имеет дело не с Даниловым... Тот не умел так говорить, и не знал таких вещей. Да и не мог бы их узнать даже за четырнадцать лет, которые они не виделись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19