Потом спросил: – Ну что – идем?
– Веди в свою нору.
Они двинулись на Петроградскую сторону. Шли пешком и врозь – Петрович впереди, Иван сзади. На Гренадерском мосту тоже стояла машина полиции. У Петровича проверили документы, у Ивана – нет. Минут двадцать они шлепали в глубь острова. Наконец на Большой Монетной Герман Петрович остановился, подождал Ивана и сказал: пришли. Вон там наша с тобой нора. Он показал пальцем на торец высоченного старинного дома. Стена была совершенно глухой – сплошное кирпичное полотно. И только под самой крышей виднелось маленькое окошко. На него и показывал Петрович.
– Гнездо, – сказал Иван.
– Что? – спросил Петрович.
– Гнездо это, говорю, а не нора.
Пешком – старинный лифт, узкий, тесный, похожий на двуспальный гроб, конечно, не работал – поднялись на шестой этаж. А этажи здесь были такие, что в пересчете на «хрущевский стандарт» получалось никак не ниже одиннадцатого, но более реально – двенадцатого. Петрович дважды останавливался передохнуть. На четвертом этаже столкнулись с мужчиной. Он был в домашних тапочках и в синем с серебристыми вставками спортивном костюме, стоял у окна, курил, пепел стряхивал в консервную банку… Петрович поздоровался: добрый день.
«Спортивный костюм» кивнул:
– Добрый, – посмотрел мельком и отвернулся.
Когда поднялись на пролет выше, Иван оглянулся – «спортивный костюм» смотрел вслед. Иван насторожился: чего это он смотрит? И тут же оборвал сам себя: ну смотрит и смотрит. Что с того? Теперь все друг за другом смотрят. А как же? Квартиры нынче бомбят – только треск идет. Вот он и смотрит… А у тебя, если будешь таким мнительным, скоро крыша поедет.
Последний пролет лестницы был винтовым, как в замке. И упирался в одну-единственную дверь. Сюда уже и лифт не доходил.
– Наконец-то пришли, – сказал Петрович. Он отпер дверь большим ригельным ключом. Когда вошли в крошечную прихожую, Петрович сразу опустился на плюшевую банкетку, сказал: точно – гнездо… Иван, не разуваясь, заглянул в туалет, кухню без окна и в единственную комнату. Обстановка везде была более чем спартанской – скудная и старая мебель, старый телевизор, вытертый ковер на полу и в углу – засохшая пальма.
– Чья это хата? – спросил Иван.
– Сейчас – наша. Брат мой здесь прописан с сыном.
– А сами-то они где?
– Племяш в Швеции. Он программист, работает там уже четвертый год. А брат трубу тянет к китайцам. Тоже уже год дома не был. Но недели через три приедет в отпуск. Так что еще три недели никто тебе тут не помешает.
– Понятно, – Иван снял рюкзак, поставил на пол.
Петрович прошел в кухоньку, открыл дверцу холодильника. Иван обратил внимание, что холодильник не включен. Петрович достал из темного нутра холодильника бутылку водки, спросил: выпьем, Иван Сергеич?
Иван ответил вопросом:
– А зачем, Петрович, ты водку в холодильнике держишь? Он же выключен.
Петрович растерянно пожал плечами, сказал:
– А хрен его знает… привычка. Ну, выпьем?
На этот раз плечами пожал Иван. Пить не хотелось, но и отказываться было неловко… Он неопределенно пожал плечами, а Петрович расценил это как согласие. Он взял с полки два граненых стакана. Иван подумал, что уже давно не видел граненых стаканов.
– А вот с закусью у меня напряженка, – произнес Петрович.
Иван отозвался:
– У меня есть кое-что, – вышел, вернулся с рюкзаком. Рассупонил его и вытащил хлеб. Петрович налил граммов по сто водки. Чокнулись.
Петрович сказал:
– Будь.
Иван ответил:
– И ты тоже.
Выпили, закусили, отламывая хлеб руками.
– Видишь, как оно получается, – произнес Петрович.
– Как?
– Да я про брата и племянничка. Брательник мой трубу тянет, чтобы качать газ туда. – Петрович махнул рукой. – Мы с тобой эту трубу обслуживаем. А племяш – это мозги… Кстати, он там работает в конторе, которая строит здесь хранилища для ядовитых отходов.
– И что? – спросил Иван. Он не особо слушал Петровича. Он был все еще очень напряжен.
– А ничего, – сердито ответил Петрович. – Наглядно все, как в учебнике: от нас качают нефть-газ-мозги. А к нам привозят ядовитые отходы. Сотрудничество!
– Ага, – невпопад произнес Иван. Он достал из рюкзака два «бомж-пакета» с картофельным пюре и пачку сосисок.
Петрович сказал:
– Живем, – и стал возиться с кастрюлями.
Иван вытащил из кармана сигареты, спросил: курить можно?
– Лучше у окна, – отозвался Петрович. – Здесь, сам видишь, с вентиляцией хреново.
Иван кивнул, вышел в комнату и распахнул створку маленького окна. Влетел ветерок, обдал прохладой горячее лицо. Иван закурил, подумал, что весь дым все равно в комнату. Он высунулся в окно.
Мужчину в синем спортивном костюме, который курил на лестнице, звали Николай Николаевич Проценко. Двадцать восемь лет из своих пятидесяти трех Проценко прослужил в милиции, последние годы был участковым инспектором. На участке его звали Коля-Коля или Коля-Сука. Проценко дослужился до майора заработал несколько никудышных «цацек» и цирроз печени. По профессиональной привычке Николай Николаевич посмотрел, куда прошли два незнакомых мужика, аккуратно затушил сигарету и пошел к себе.
– Коля? – окликнула жена из глубины квартиры, когда Проценко вернулся с перекура. – Коля, это ты?
– А кто же еще? – буркнул Николай Николаевич.
– Я просто думала…
– Чтобы думать, мозги нужны, курица… думала, видишь, она!
Проценко прошел в комнату, сел в кресло и взял в руки телевизионный пульт.
Иван высунулся в окно. За окном было небо и птицы. И – Башня вдали, на мысу, у слияния Невы и Охты. Четырехсотметровая, закрученная в спираль пятигранная колонна небоскреба «Промгаз» вздымалась над городом. Тонированное в синий цвет стекло сияло под апрельским солнцем. В зависимости от того, под каким углом падали на Башню солнечные лучи, стекло меняло оттенок – от акварельно-небесного до густо-кобальтового. Иван прищурил глаза и даже разглядел лифт – серебристая «бусинка» скользила по наружной поверхности Башни, поднимаясь вверх по спирали. Внизу, у подножия Башни, на синей невской воде застыла «Аврора». Рядом с Башней крейсер казался детской игрушкой, моделью.
– Прошу к столу, – позвал Петрович. Иван вернулся в кухню. На столе стояли тарелки с дымящейся лапшой и сосисками. В кухне было жарко, и Петрович снял рубаху, остался в майке. Он сидел за столом и разливал водку.
– Я, пожалуй, не буду, – сказал Иван.
– Как хочешь. А я выпью. – Петрович выпил, вилкой отделил кусок сосиски, но есть не стал, а сказал Ивану: – Я в этих стенах вырос. В школу ходил на Кировском проспекте, в баню – на улице Братьев Васильевых.
– Ностальгируешь?
– Да как тебе сказать? По квартире этой, скорее, нет… Скорее, я ностальгирую по тем временам. В целом. Вот, например, скоро первое мая. Раньше был праздник. Демонстрация трудящихся и все такое… И вот ведь какой парадокс, Иван Сергеич: в советские времена я на эти демострации не ходил.
– Почему?
– Да как сказать? Показуха… Так вот, тогда не ходил, а теперь жалею. Понимаешь?
– Кажется, да…
– Вот то-то, что «кажется».
– Я ведь тоже помню эти демонстрации, – сказал Иван. – Меня отец с собой брал. Он на заводе работал. И меня брал. Помню, на плечах меня, маленького, носил. Я как-то раз шарик воздушный упустил… Он улетел. Я плакал.
– Во! – обрадовался Петрович. – Помнишь! – А потом помрачнел: – А я своего Сашку на демонстрации не носил. Он ведь в девяностом первом родился. А тут и Союза не стало… так-то.
Петрович взял бутылку и вопросительно посмотрел на Ивана: будешь? Иван отрицательно мотнул головой. Петрович налил себе, залпом выпил. Выдохнул и произнес:
– Вот так… Все шарики улетели.
Ивану показалось, что Петрович сейчас заплачет.
– Петрович! – произнес Иван. – Петрович, старые времена всегда кажутся лучше.
Некоторое время Герман Петрович молчал. Только играли желваки на скулах.
– Это верно… Но только отчасти. Мне ведь лет-то уже немало. Я, можно сказать, старый, битый и циничный. Так вот: я, старый и циничный, отдаю себе отчет что они действительно были лучше. При всей показухе советской, при всей бестолковщине, ханжестве и нигилизме… Все-таки они были лучше.
– Чем же? – спросил Иван.
– Чем? Глобальный вопрос. Отвечать на него можно долго. Скажу коротко: не все тогда измерялось баблом… Ладно, Ваня, давай-ка выпьем.
Выпили. Петрович – полстакана, Иван – глоток.
– Ладно, – сказал Петрович, – хватит философии.
Давай по существу.
– Давай.
– Да ты ешь, ешь. Ты на меня не смотри.
Иван взялся за еду.
– Значит, так, – сказал Петрович. – Неделю посидишь здесь. За это время что-нибудь придумаем.
– А что?
– Будем делать тебе ксиву.
– Это реально?
– Да… есть у меня некоторые каналы.
– С чипом?
– С чипом трудно, но… я постараюсь, – произнес Петрович. По тому, как он это произнес, Иван понял, что особо рассчитывать на документ с электронным чипом не стоит.
Николай Николаевич Проценко сидел перед телевизором, щелкал пультом. Смотреть было нечего – ни тебе боев без правил, ни голых девок. Одна трепотня про открытие этого стеклянного члена, зарастай он говнищем. Проценко щелкал пультом и после очередного щелчка попал на местные новости… Новости Проценко никогда не смотрел – хер ли там смотреть? – всегда щелкал дальше, но тут он увидел на экране знакомое лицо. Он добавил звук. Дикторша плела про террориста, который завалил чухонца на рынке у китаезов.
Проценко смотрел на фото и думал: а ведь где-то я этого мужика видел… За долгие годы работы в милиции у Николая Николаевича выработалась хорошая память на лица. Знакомая харя, думал Николай Николаевич Проценко, майор милицейский, сукой буду – знакомая харя. Где-то я его видел.
– За информацию о преступнике комитет «Кобра» объявил вознаграждение в размере десяти тысяч евро.
Ё-о-ож твою! Десять косарей евриков! Проценко вскочил, толкнул столик. Упала, покатилась пустая бутылка… Видел! Сукой буду – видел!.. Недавно. Где, бля, где? Думай, Никола. Думай, бля. Ты же не все мозги пропил. Думай, вспоминай… Видел. Совсем недавно.
Где? Где? Где? Вспоминай, бля, вспоминай.
Петрович выпил еще и сказал:
– Вечером пойду договариваться про паспорт.
– А сколько это будет стоить? – спросил Иван.
– Нисколько.
– Это как? – удивился Иван.
Петрович усмехнулся:
– Неважно… А сейчас, извини, но мне нужно поспать. Разбуди часа через три – лады?
– Лады, – кивнул Иван. Петрович вышел из кухни. Слышно было, как скрипнули пружины дивана. Спустя несколько минут из комнаты донесся храп. Иван подождал еще немного и тоже ушел из душной кухни. Он сел в кресло под окном и незаметно для себя тоже задремал.
– Вспомнил! Вспомнил, мать твою! А как же! Я знал, знал, что вспомню.
Жена спросила:
– Чего вспомнил-то, Коля?
Николай Николаевич понял, что произнес последние слова вслух… он так обрадовался, что даже не стал «воспитывать» жену. Он сказал:
– Ничего. Марш в ванную, зассыха. Включи там воду и сиди, пока я не позову.
Жена шустро прошастала в ванную. Вскоре оттуда донесся шум душа. Проценко хлебнул пива и взял трубку. Он быстро набрал три цифры – телефон дежурного антитеррористического комитета «Кобра». После двух длинных гудков мужской голос ответил:
– Оперативный дежурный северо-западного управления комитета «Кобра».
Николай Николаевич четко и грамотно – в ментуре служили, это вам не хрен собачий! – обрисовал ситуацию.
С того момента, как по ТВ сообщили об убийстве эстонского капрала на рынке, оперативному дежурному поступило четырнадцать сообщений. Так бывает всегда, когда объявляют о вознаграждении. Причем чем выше вознаграждение, тем больше звонков… Проверять эти сообщения было некому – все силы были брошены на обеспечение безопасности мероприятий, связанных с открытием Башни. Поэтому информацию дежурный передавал в штаб легиона «Estland». Это ведь ихнего капрала на рынке завалили? Ихнего, с батальона «Narwa». Вот пусть чухонцы сами и разбираются… Десять из четырнадцати поступивших сообщений эстонцы уже проверили. Девять оказались «пустыми», а в одном адресе группа напоролась на самодельный фугас. Был тяжело ранен капрал легиона. Еще двое получили легкие ранения.
Дежурный опросил заявителя по стандартной форме, но тот хитрил, юлил, остерегался, что его обманут с вознаграждением. Они все боятся, что их обманут. Кроме того ловкача, который заманил чухонскую группу на мину. Дежурный сказал заявителю: ждите, к вам приедет группа. По возможности организуйте наблюдение за адресом.
Николай Николаевич выругался: вот пидорасы! – потом достал из секретера лист бумаги, сел к столу и написал заявление на имя начальника северо-западного управления «Кобры». В заявлении он подробно изложил обстоятельства своей встречи с террористами и заодно обстоятельства своего обращения к оперативному дежурному… Заявление Проценко написал для страховки – чтобы не обманули с выплатой вознаграждения.
Он написал свой донос и сел в прихожей под дверью – чтобы не упустить террориста, если тот вздумает покинуть убежище… В ванной шумел душ, мешал «слушать» лестницу. Николай Николаевич вспомнил, что жена – тварь такая! – все еще сидит в ванной. Он матюгнулся и «освободил» жену из заточения. Потом снова сел под дверью. Беспокоила мысль: а вдруг они уже ушли?
Иван проснулся под вечер. Определил это не глядя на часы. Просто понял: уже вечер. И значит, проспал он никак не меньше пяти-шести часов. Это было вполне объяснимо – нервное напряжение, помноженное на алкоголь, – но не могло послужить оправданием. Иван бросил взгляд на диван и увидел, что Петровича там нет. Сделалось тревожно… Но уже через несколько секунд Петрович выглянул из кухни. В одной руке руке он держал тарелку, в другой – полотенце. Понятно: посуду моет.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7