Вполне возможно, что они были знакомы прежде. В любом случае она видела его и какое-то время общалась с ним — сотрапезники выпили почти целую бутылку водки, прежде чем выяснилось, что у одного из них весьма неожиданные планы на дальнейшее продолжение пикничка.Прежде чем щеку девушки полоснуло лезвие бритвы, глубоко, а потом еще раз, словно вырезая лоскут кожи. И наверное, кровь заполнила ее рот и гортань до момента, когда пальцы несостоявшегося кавалера сжали ей горло. Прима смотрел на разложенные перед ним фотографии и думал, как же он может в такой ситуации позволить себе уйти в отпуск. Алеська пока в школьном лагере, у Наталки экзаменационная сессия. Потом старшенькая едет в стройотряд, а Алеську он собирался отвезти на пару месяцев в свою станицу на Дон. Там, конечно, замечательно можно было погостить у родных, покосить траву, «клочить» сомов на извилистых донских рукавах, а потом взять Валентину — да в Кисловодск, поправлять здоровье. Вот такие у Примы были планы. Но раздавшийся звонок перечеркнул их. Девочка ушла. Никого ни о чем не предупредив. Прима позвонил домой…По большому счету сейчас день, а девочке одиннадцать лет.Ну, ушла не спросившись, а что, собственно говоря, здесь такого?Вечером получит по заднице… Но Валентина услышала встревоженные интонации в голосе мужа и запаниковала. И Приме было абсолютно наплевать, как называется это беспокойство — невроз, перегруженность на работе, непослушная, самовольная дочь, которую надо будет наказать… Или то самое темное понимание, предчувствие беды, которое вот начало сбываться. Потом, все потом! Дочурка, Алеська… Все потом. А сейчас найти ее живой и невредимой. И избавиться от этого черного, тревожного ощущения, что время уже утрачено и кто-то из зверей, выползших из вчерашней тьмы, подобрался очень близко к его дому. * * * Прима поднял на ноги все, что находилось в его власти. Алеськи нигде не было. Потом выяснилось, что Алексашка, подстригавший кусты на территории школьного двора, куда-то исчез. Бросив работу незаконченной.И Прима неожиданно вспомнил подарок Алексашки — деревянный свисток, который так любила его младшая дочка. Настолько, что перед сном прятала свисток под подушку. Там, в этом свистке-дудочке, по крохотным рельсам бегал маленький паровоз, вырезанный из дерева очень старательной рукой. Этот паровозик ни с чем не спутать — у него была огромная труба, такая же, как и у многих зеленых поездов, украшающих городской сквер, территорию школы, и…Прима неожиданно похолодел — такой зеленый поезд, увлекаемый паровозом с огромной трубой, он видел у подъезда… Он только сейчас вспомнил это наверняка; сейчас, когда капли холодного пота уже бежали по его лбу, он вспомнил, что видел такой поезд у подъезда гражданки Яковлевой. Потом он все-таки взял себя в руки и попытался успокоиться — городской дурачок жил с потерпевшей в одном дворе, и из того, что он украсил поездом свой двор, вовсе не следовало, что он…Сердце Примы бешено колотилось.СВИСТОК.ПАРОВОЗ С ОГРОМНОЙ ТРУБОЙ.Алеська…Картина стала отчетливой и зловещей.Прототип Алексашкиных поездов, так сказать, его модель, находился в резервном тупике в паре километров от железнодорожного вокзала. Это был старый, довоенный магистральный паровоз, который еще в недавние времена таскал пригородные поезда. Наталия, а затем и Алеська, наверное, как большинство детей, живущих вдоль маршрута его следования, всегда мечтали прокатиться на Старом Коптящем Чух-Чухе и просили об этом родителей.Старый Коптящий Чух-Чух.Господи, чем Прима занимался, когда беда уже находилась в его доме?..«Успокойся», — сказал он себе, потому что Алексашка не может быть Железнодорожником. Или он вовсе не тот, за кого себя выдает. Вовсе не городской дурачок. Железнодорожник — бесспорно, пораженный психической болезнью маньяк, но маньяк, действующий крайне продуманно, неуловимо, с холодным расчетом.Алексашка с его лучезарной улыбкой идиота у всех на виду.Но эти выстриженные кусты, свисток…Картинка получалась очень зловещей.СТАРЫЙ КОПТЯЩИЙ ЧУХ-ЧУХ.А потом выяснилось, что несколько детей из их двора собирались на ручей купаться, недалеко от того места, где стоял на приколе старый паровоз, и вроде бы Алеську видели вместе с ними. Ну, вот и все, она отправилась именно туда.И когда Прима отдал распоряжение следовать к резервному тупику, он только повиновался своему чутью. Ему было все равно, ошибается он насчет Алексашки или нет. Ему надо было увидеть свою дочь. Живой и невредимой. Или… хотя бы только живой. Только это. А все остальное не важно. * * * Когда Алеська увидела, как большой черный паровоз с огромной трубой и красными колесами выше ее роста блестит на солнце, она ахнула. Это был Старый Коптящий Чух-Чух, о котором, наверное, многие забыли. Наташку папа когда-то на нем возил, да и ей обещал, но только этого так и не случилось. Это так и осталось отцветшей мечтой, неисполненным обещанием детства. На Алеську просто не нашлось времени. Так всегда выходило. Наталка была нормальным ребенком, а она — поздний ребенок. А на поздних детей у стареющих родителей не всегда есть время и здоровье. Алеська — третья в семье. Есть у них еще старший брат, Николай (Колюсик-фигусик!), который теперь жил в Ростове и у него уже имелся собственный сыночек Леха. Этому маленькому Лехе Алеська в свои одиннадцать лет выходила теткой.С поздними детьми много всего странного. Так и с этим паровозом. Папа обещал-обещал, а потом его поставили в тупик. «Твой паровоз ушел на пенсию, Алеська», — так сказал папа. Не успел, и, стало быть, тут уж плачь не плачь, мечта, которая точно никогда не сбудется.Если б не Алексашка. Потому что у Алеськи теперь есть свой Старый Коптящий Чух-Чух. Он бегает по свистку-дудочке. И она пришла сравнить его с Большим Чух-Чухом, может быть, показать, познакомить их друг с другом.Ребята остались галдеть там, на ручье, прыгать в воду с тарзанки (они уже прилично обрызгали Алеську, и ей пришлось оставить платье сушиться на берегу), а она пришла сюда поглядеть на паровоз. Ей, конечно, здорово влетит за то, что она самовольно ушла из школы, но ведь она когда-нибудь должна была прийти сюда и посмотреть на Большой Коптящий Чух-Чух. Сбоку, на борту паровоза, белой краской был выведен номер. На красных колесах, словно огромные усталые руки, замерли мощные шатуны, когда-то вращавшие эти колеса. В пору, когда Чух-Чух, коптя дымом и с шипящим свистом выпуская пар, еще бегал между небольшими зелеными станциями и тогда на нем еще можно было прокатиться.— Привет, Старый Коптящий Чух, — произнесла Алеська.Паровоз продолжал блестеть на солнце, но Алеське показалось, что она услышала где-то в тайной глубине старика паровоза тихий гул.— Что ты говоришь? А, ты тоже здороваешься… И я очень рада встрече.А у меня что есть… — Алеська подняла свой свисток. — Смотри, вот такой же Чух, такой же, как и ты. Только маленький.Алеська поднесла свисток к губам и сильно дунула в него. Раздался свист, маленький паровозик побежал по своим крохотным рельсам.— Ну как? — сказала Алеська. — Тебе он нравится? Мне тоже нравится.Хочешь еще послушать?Алеська дунула снова. Паровозик и в этот раз разбежался и ударился в резиновый тупичок.— Мне его подарил мой друг. Он его сделал сам. Знаешь, мне кажется, вы с ним знакомы. Да, точно, Чух, его зовут Алексашка. И зря они все над ним смеются. Он очень хороший. И очень добрый. Что ты говоришь?Тот, кто подкрадывался к Алеське сзади, был бесшумен, и его выдала лишь сильно удлинившаяся тень. Он видел со спины чудесную кудрявую девочку в купальнике и слышал, что она с кем-то говорила. Он ждал, находясь в своем укрытии, смотрел на ее гладкую кожу, на острые плечики, спину, совсем еще детскую, с выступающими косточками; она повернулась вполоборота, и он увидел уже начавшую формироваться грудь и васильковые глаза. Он ждал и слушал, пока не понял, что девочка беседует с паровозом. Она снова повернулась к нему спиной, и он смотрел на ее нежные ягодицы, смотрел на выемку, куда уходил купальник, и думал, что это все еще нежное и непорочное, как сорванный ранним утром цветок.Или… апельсин.Девочка беседовала с паровозом.Он услышал губительный и беспощадный стук вагонных колес, ему стало снова мучительно тревожно. Апельсин разрезается, нежная гладкая кожа, бархат под его пальцами, который бы он сначала гладил, дышал им, а потом чуть-чуть надавил бы и увидел в васильковых глазах удивление, возможно, еще не страх, но уже озадаченность, а он бы нажал еще и чуть переместил пальцы, и на нежной коже остались бы следы, и тогда бы он нажал еще сильнее, потому что апельсин разрезается, и она бы закричала, такая доверчивая и беззащитная, и эта последняя мольба надежды в васильковых глазах… И он бы уже не смог остановиться. Апельсин разрезается, и это спасает его от увядания и, значит, от смерти. От непрекращающегося стука вагонных колес. От этой безжалостной мясорубки, звучащей в его голове…Тень надвинулась со спины.…Об этом говорили все соседи во дворе. Об этом говорили в школе, и об этом говорил папа. В один из вечеров папа взял ее за руку и повел на кухню.Она сначала ухмылялась, но Наталка сказала, что это очень серьезно и здесь нет ничего смешного. А папа был такой забавный и такой серьезный, и мама ему поддакивала. И, видя, что Алеська все ухмыляется, папа сказал то, чего никогда не говорил прежде:— Здесь нет ничего смешного, Алеська. Он уже убил нескольких маленьких девочек. Понимаешь меня, дочка? Он их убил.— Как убил? — произнесла Алеська упавшим голосом.— Это очень плохой человек. Нельзя, понимаешь, доча, нельзя. Помни все, о чем мы сейчас говорили.Он ее очень сильно испугал. Даже мама сказала, что не надо было прямо так… Но она помнила. В тот момент когда Алеська увидела на земле тень, надвигающуюся на нее со спины, она рассказывала Старому Коптящему Чух-Чуху об Алексашке. Она посмотрела на паровоз и замолчала. Наступившая неожиданная тишина очень испугала ее: почему эта тень не производит звуков? Крадущаяся тишина очень напугала Алеську. И она вспомнила. В ее ушах звучал голос папы.Алеська резко обернулась и сделала несколько шагов назад.— Куда же ты? — Голос прозвучал удивленно и несколько капризно.Кровь отхлынула от лица девочки, губы потеряли чувствительность.— А зачем надо… — начала было Алеська, но не договорила, потому что человек сделал шаг к ней. Алеська попятилась назад.— Ну куда же ты? Ты что? — Теперь голос был ласковым и дружелюбным, совсем не таким, как глаза, с прячущейся в уголках темнотой. Человек быстро двинулся к ней, и Алеська увидела, что находится у него в руках. И тогда она побежала вперед, не разбирая дороги. И к ужасу своему, услышала за спиной настигающие ее шаги. Мурашки забегали по спине Алеськи, ноги сделались ватными и непослушными и не хотели бежать быстрее, и тогда из настигающей ее дрожащей темноты вынырнула рука, почти ухватившая Алеську за плечо. Алеська похолодела.Еще чуть-чуть, следующее мгновение… девочка закричала. И рука ухватила ее крепко. Погоня настигла Алеську. Девочка не очень понимала, что делает. Все, что имелось при себе у Алеськи, — это большой Алексашкин свисток. И когда рука, не правдоподобно холодная в такую жару, крепко ухватила ее за плечо, Алеська со всего размаху ударила рукой со свистком по этому страшному силуэту. И почувствовала, как свисток уперся во что-то мягкое. Человек сзади вскрикнул и ухватился за лицо.— Ах ты, маленькая дрянь, — прошипел он. — Но это все бесполезно.Алеська смогла высвободиться и бросилась бежать по тропинке через густую траву. Свисток остался лежать на земле. Больше у нее ничего не было.Девочка увидела, что тропинка разветвляется, и только тогда ей пришло в голову укрыться в траве. Она прыгнула в заросли и приземлилась на какую-то влажную корягу, больно ударившись коленкой о торчащий сбоку полусгнивший сучок. Из ссадины сразу же выступили капельки алой крови. Алеська больно закусила губу.Ее маленькое сердечко бешено колотилось, отзываясь в ушах гулким стуком. Она знала, что сейчас разревется, но также она знала, что сейчас этого делать нельзя. Ни в коем случае нельзя.— Эй, где ты? — поинтересовался страшный человек. — Ау! Ты от меня никуда не уйдешь. Ау-у! Где же ты?Алеське показалось, что этот человек тоже сошел с тропинки и теперь движется по траве, движется сквозь заросли прямо к ней. Она постаралась затаить дыхание, все, ее нет больше…— Ау! Ну хватит уже, выходи.Алеська вся сжалась, потому что голос прозвучал совсем близко.— Выходи. Тебе не будет больно. Ты что? Ты меня не так поняла.Выходи, поговорим…Он прошел мимо. В двух шагах, но мимо. Он не заметил ее. Девочка сжалась в клубок, но потом тихо повернула голову. Да, он прошел мимо. Но… нет, он остановился. На том предмете, что он держал в руках, играл солнечный луч. На Алеськину руку уселся огромный комар, прицелился, прощупывая кожу хоботком, ужалил… Еще один устроился под глазом девочки — она сейчас великолепная кормушка. Ее нога чуть сползла с коряги. Когда третий комар ужалил ее прямо рядом с кровоточащей ссадиной, раздался еле слышный хлюпающий звук — под корягой оказалась влага.— А я тебя вижу. — Голос прозвучал обрадованно, как будто они просто забавлялись, играли в прятки. — Вот ты где…Алеська бросилась бежать. Она снова оказалась на тропинке, но шагов сзади не было. Быть может, этот страшный человек кинулся ей наперерез? Алеська резко повернула на боковую тропинку — это был окружной путь, но он вел к ручью, а там находились ребята. Шагов не слышно уже нигде. Как? Он что, оставил ее в покое, этот страшный человек? Нет, конечно же, нет! Тогда где он? Где он сейчас? Алеська остановилась — только напряженная густая тишина, и в ней стрекочут кузнечики да жужжат мухи. Что-то скрипнуло справа от Алеськи, холодный ветерок коснулся ее лица. Девочка попятилась. Тишина… Он был где-то рядом, где угодно вокруг нее… Алеська вслушивалась, сердце ее бешено колотилось, пульсирующий ком подкатил к горлу — там, в густых зарослях, что-то шевельнулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39