Наверное, менты поняли, что и на этот раз ему удастся уйти, и от отчаяния один из них выпустил остаток магазина по красным «Жигулям». Одна пуля угодила в левое заднее колесо, которое грохнуло не хуже, чем граната из «РПГ».Машину занесло, бросило в выбоину и перевернуло на крышу. Кувыркаясь по инерции, она влетела в кювет.У Костыля не хватило времени, чтобы совладать с неуправляемым автомобилем. Единственное, что он успел инстинктивно сделать, — прижался грудью к рулевой колонке. Это было единственно правильным решением, потому что в противном случае при первом же ударе не пристегнутого ремнем водителя рулевая колонка продавила бы насквозь.Ногами Костыль упирался в пол. Все его мышцы буквально окаменели и оставались напряженными до полной остановки машины.Наконец автомобиль ударился в стенку кювета и застыл. Костыль, потерявший при ударе ориентировку, первым делом попытался определить, в каком положении он находится. Судя по всему, «Жигули» лежали на боку.Костыль упал вниз, на дверцу пассажира. Он попробовал пошевелиться. Кажется, все цело. Помогая себе руками, он выпрямил ноги и попытался носком ботинка открыть дверцу. Бесполезно — заклинило.Опершись на руках, он изо всех сил саданул ботинком в растрескавшееся лобовое стекло. Кажется, поддается. Еще удар, еще один — стекло высыпалось наружу.И тут он почувствовал в салоне явственный запах бензина. Похоже, подтекает. Если попадет на разогретый двигатель — крышка!Изгибаясь, словно червяк, он протиснулся наружу и, держась руками за крышу машины, выпал в кювет. При падении что-то хрустнуло. Неудачно упав, он, кажется, вывихнул запястье.Рядом послышался шум тормозов подъезжающего «уазика», менты повыпрыгивали наружу. Потом раздался какой-то неразборчивый возглас и топот милицейских сапог.Но они бежали не к перевернувшимся «Жигулям», а назад.Сейчас п… нет.Костыль попытался встать, но не смог. Все тело болело после аварии. Хотя бы ползком, подальше, пока не взорвалась машина. Он пополз по отвисшему от грязи откосу, и, когда «Жигули» остались метрах в пяти за спиной, раздался взрыв.Над головой просвистели горящие шины. На проезжую часть дороги с грохотом упала искореженная дверца.Костыль едва успел закрыться рукой, и это спасло его от сильных ожогов. От мощного удара пламени загорелся рукав куртки. Пока Костыль успел потушить его, запястье до локтя обгорело. Невезучая все-таки эта рука — и ожог, и вывих.А потом наступило время ментов… ГЛАВА 2 Он очнулся от холода. Странно, однако, именно это ощущение было первым, которое проникло в его сознание.Боль появилась потом. Но, овладев его телом, она уже не отпускала. Так и напоминали они о себе — одновременно боль и холод.Открыв глаза, он увидел перед собой грязную серую плоскость потолка. Плохо выбеленная, в грязных разводах влаги, плита словно дышала, то приближаясь, то отдаляясь. Потом она начала медленно вращаться. Он понял, что это было головокружение.Ощущение было словно после контузии — звон в ушах, головокружение, тошнота подкатывала к горлу. Он снова закрыл глаза, но стало еще хуже.Лучше было бы сразу попасть на тот свет — там хоть тепло. Он снова открыл глаза, чуть приподнял голову, лежавшую на подушке, и глянул по сторонам. На большее сил у него не хватило.— Ты смотри, очухался, — раздался тонкий, почти детский голос.Следом за ним прозвучал другой, ниже и грубее:— А я думал, он коньки откинет. Теперь Панфилов понял, почему ему холодно. Его босые ноги торчали из-под тонкого солдатского одеяла. Посиневшие пальцы с отросшими ногтями казались неестественно большими. Он шевельнул ногами, пытаясь спрятать пятки под одеялом.— Замерз, — снова прокомментировал тонкий голос.— Ничего, — отозвался другой, — не помрет. Слышь, ты, чмошник, живой?Скривившись от боли, Константин повернул голову. Он лежал в довольно просторной комнате с выкрашенными бледнозеленой краской стенами, большим окном со стороны головы и единственной лампочкой под потолком.Комната была начисто лишена мебели, если только не считать двух кроватей с жесткой панцирной сеткой. На одной из них лежал Панфилов.Снизу панцирную сетку прикрывала серая простыня, сверху темно-коричневое одеяло толщиной в газетный лист. Неудивительно, что он замерз. В комнате едва ли было теплее, чем в морге.Повернув голову, Константин почувствовал, что она плотно забинтована.На панцирной сетке без белья, расположенной у противоположной стены, сидели, небрежно развалясь, двое солдат. Они были в расстегнутых на груди шинелях с малиновыми погонами. Их шапки лежали рядом. Один, с погонами без лычек, выглядел совсем юнцом. Похоже, его лицо еще не знало бритвы.Второй, с лычками младшего сержанта, лениво пнул рядового ногой.— Иди, Соломатин, глянь, что с ним. Молодой неохотно поднялся, подошел к Панфилову и, наклонившись, заглянул ему в глаза.— Точно, живой, — сказал он сержанту, а потом обратился к Константину: — Слышишь что-нибудь?Панфилов едва заметно шевельнул головой.— Порядок, — обрадованно закрутил головой рядовой Соломатин, — можно докладывать.— Я тебе покажу докладывать, — беззлобно пробурчал сержант. — В наряд захотел?— А за что в наряд-то?— Первый день замужем? Если не в наряд, то в караул. У тебя сейчас зимняя форма одежды есть? Есть. Тут тепло, светло и мухи не кусают. Сиди, не рыпайся. А будешь перед начальством прогибаться, я сам тебе рыло начищу. Понял?— Так точно, товарищ младший сержант, — пожал плечами рядовой Соломатин.Он вернулся на место и уселся на кровать рядом с сержантом. Ржавая панцирная сетка жалобно заскрипела. Постепенно сквозь бинты до слуха Константина стали доноситься и другие звуки: шум двигателя работающей где-то неподалеку машины, шаги в коридоре, какие-то отдаленные крики.— Пойду покезаю, — сказал младший сержант, поднимаясь с кровати и снимая шинель. — А ты, салабон, за ним присматривай.Сунув в рот «Приму» из мятой пачки, младший сержант закурил, пыхнул дымом и вышел из комнаты. Константин почему-то обратил внимание на кованые кирзовые сапоги с голенищами, смятыми в гармошку. «Дед, — подумал он, — скоро на дембель. Стоп. Какой дед, какой дембель, я что, опять в армии? Или это сон? Мне все снится?»Ему захотелось ущипнуть себя. Он попробовал шевельнуть пальцами левой руки и понял, что делать этого не следовало. Рука ответила сильной, резкой болью. Константин даже не выдержал и чуть слышно застонал.— Ты чего? — тут же откликнулся рядовой Соломатин. — Лежи спокойно, не дергайся.Нет, уж как-то слишком больно и холодно для сна. Голова гудит, опять перед глазами все поплыло. Чуть придя в себя, Константин собрался с силами и выдавил из себя:— Ты кто?Собственный голос донесся откуда-то издалека и показался совершенно чужим.— Дед Пихто, — засмеялся солдат.— Где я?Соломатин встал с кровати и, сунув руки в карманы хэбэ, подошел к Панфилову.— Будешь много знать, скоро состаришься, — улыбаясь, сказал он.Но Константин в упор смотрел на солдата. Соломатин неожиданно оглянулся, потом присел на корточки прямо в накинутой на плечи шинели.— Вообще-то нам нельзя с тобой разговаривать. Если узнают, пять нарядов вне очереди выпишут.— Сержанта боишься? — проговорил Константин.— Нет. Он так своими сапогами гремит, что я его за версту слышу. «Кусок» у нас тут один есть… Вообще-то здесь с тоски помереть можно. — Он придвинулся поближе к кровати и заговорщицким голосом произнес: — Это правда, что ты опасный преступник? У нас в полку говорят, что ты несколько человек замочил.— Где говорят?Солдат понял, что проболтался, покраснел и быстро-быстро заморгал ресницами.— А, чего уж там, — махнул он рукой. — Ты сейчас в милицейском полку МВД, внутренние войска то есть. А это медсанчасть наша. Тебя сюда позавчера привезли, боялись, что живым не довезут. Специально вот целую палату освободили. Наш врач сказал, что крепко ты в машине разбился…В памяти Константина явственно всплыло, как он выбрался из машины и пополз прочь. Потом был взрыв, кажется, горел рукав куртки. А потом его начали бить…— Нас поставили и приказали сообщить, когда очухаешься… Ой, подожди… Кажется, товарищ младший сержант идет… Точно.Солдат резко выпрямился, едва не уронив шинель с плеч. Константин испытывал неимоверную усталость. Сердце глухо клокотало в груди, на лбу выступили капли пота. Он не видел, как в комнату вернулся младший сержант, потому что в тот самый момент, когда скрипнула дверь, Панфилов потерял сознание. * * * — … множественные переломы ребер, сотрясение мозга, вывих и перелом предплечья, ожог второй степени. А так, в общем, ничего, повреждений внутренних органов нет, — донесся до него незнакомый голос. — Крепкий парень. Выкарабкается. Ему сейчас покой нужен.— Как долго? — Еще один незнакомый голос.— Дней десять, не меньше.— Не сбежит? Короткий смешок.— Куда же ему бежать-то?— Ладно, через неделю я его заберу.— Недели маловато…— Хватит. Теперь здесь будет дежурить мой человек. Чтобы никаких контактов. А почему у вас так холодно?— Зима, товарищ капитан. А нормы обогрева такие же, как в казарме.— Тогда накройте потеплее. Еще не хватало, чтобы мой подследственный замерз.Панфилов прослушал весь этот разговор с закрытыми глазами. Когда раздались шаги, он осторожно приоткрыл веко и увидел две удаляющиеся мужские фигуры. Один из посетителей был в милицейском мундире. Наверное, тот самый капитан, для которого Панфилов — подследственный. Слово-то какое гнусное. Как будто взгромоздился на него кто-то сверху и дрючит во все дыры…А вот и еще один в милицейском мундире. Погон его Константин разглядеть не успел, потому что сразу закрыл глаз. Солдатам уже не доверяют, боятся.Потом из каптерки принесли еще одно одеяло, накрыли его. Согревшись, Константин быстро уснул. * * * Он не знал, сколько прошло времени — сутки, двое, трое. Казалось, только-только уснул. Открыл глаза — рядом все тот же мент с непроницаемой физиономией, у кровати — стул, на нем пузырьки, баночки и еще что-то. Голова гудит поменьше, тело болит не так сильно. Но теперь щемит желудок.— Браток, — обратился Константин к соглядатаю, — пожрать бы чего.— Тамбовский волк тебе браток, — зло отозвался мент. — Не положено.Константин скосил на него глаза — вроде молодой пацан, ровесник даже, лицо простое, деревенское, сержантские лычки — откуда столько ненависти?— Заморишь голодом подследственного, начальство по головке не погладит, — тщательно выговаривая слова, сказал Константин.Подействовало. Вышел куда-то на полминуты. Потом вернулся. Еще через некоторое время дверь палаты распахнулась, показалась тележка с алюминиевыми мисками. Следом за ней — девушка в белом халате.Пока медсестра занималась больным, милиционер уселся на подоконник. Девушка помогла Константину присесть на подушку, потом взяла алюминиевую миску и стала кормить Панфилова с ложки. Константину показалось, что в своей жизни он не ел ничего вкуснее этого жидкого рассольника.— Вот так, больной… вот так. Хорошо. Идете на поправку. Как голова?Он молча кивнул в ответ.— Вот и слава Богу.После еды она дала ему какие-то таблетки, осмотрела перевязанную руку, но бинты менять не стала.— А теперь отдыхайте, вам надо побольше спать, больной.Через пару дней он уже мог двигаться по пустой палате под пристальным взглядом милицейского сержанта. Сначала ходил возле кровати, держась здоровой рукой за спинку. Постепенно начали снимать бинты.Лечащий врач, лейтенант медицинской службы, сказал Константину, что выздоровление идет успешно и скоро его переведут в другое место. Нетрудно было догадаться, что этим местом станет тюрьма.Панфилов не ошибся. За ним приехал автозак-«блондинка». Двое конвойных, не слишком обращая внимания на бинты и гипс, тычками в спину затолкали Константина в фургон. Ему пришлось молча снести это унижение, но в памяти осталась еще одна зарубка.Стоял ясный морозный день. Через маленькое зарешеченное окошко был виден кусочек ослепительно голубого неба, утыканного острыми верхушками елей. Дивный русский лес…На горячем песке афганской пустыни Дашти-Марго, на мертвых камнях Гиндукуша лес с чистой речкой и мягкой травой на опушке мог только присниться. Это была несбыточная мечта, растворявшаяся в вечности и пространстве. Кстати, и небо там было другое…Часа через полтора приехали. Панфилов услышал, как снаружи раздался скрип открывающихся стальных ворот, донеслись чьи-то голоса. Еще минута движения — и машина остановилась.— На выход, — скомандовал один из конвойных.«Только бы в спину прикладом не толкал, — подумал Константин. — Ребра еще как следует не зажили».Вслух он ничего не сказал. Спустился вниз следом за конвоиром и зажмурился от яркого солнца, бившего прямо в глаза.Эх, хорошо сейчас на воле. Снежок поскрипывает под ногами. На рыбалочку бы сейчас. Одеться потеплее, просверлить лунку во льду, забросить снасти, достать пузырек и хорошенько согреться изнутри.Страсть к рыбалке он питал еще с детства. Есть рыбаки, которым зимний промысел не в кайф — холодно, мол, задницу поддувает. Это потому, что они на своей шкуре не испытали, насколько изнурительна летняя жара. У нас слишком мягкое, а то и прохладное лето…Его размышления прервал грубый оклик и толчок в спину.— Шевелись!Константин вошел в невысокое двухэтажное здание, даже не успев разглядеть, что написано на табличке у входа. Но по остро шибанувшему в нос запаху в узком полутемном коридоре сразу же понял, что его привезли в больницу. Все же лучше, чем камера следственного изолятора.После прохождения некоторых формальностей, связанных с переездом, Константину выдали застиранную, горчичного цвета пижаму («какие тут, к черту, пижамы?» — мелькнула странная мысль), потом препроводили в палату.Здесь было не так просторно, как в медсанчасти милицейского полка. В комнатушке размером четыре на четыре метра стояло восемь кроватей, и все они были заняты больными.Один, с перевязанным горлом, глухо покашливал в кулак. Еще несколько человек лежали, с головой накрывшись одеялами. Трое сидели возле угловой кровати.
1 2 3 4 5 6 7