Что-то ему там не нравилось. Что-то мешало ему пойти на попятный.
До него было не более тридцати метров. Можно было без труда разглядеть кисточки, которыми заканчивались уши зверя, и острые зубы в его предостерегающе оскаленной пасти.
– Рысь? – спросила Аня таким писклявым голосом, словно от неожиданности помолодела на добрый десяток лет.
– Хаус, – выдохнул оцепеневший Макс.
– House? – изумилась Ленка. – Ты хочешь домой?
– Тебе русским языком сказано: хаус. Камышовый кот.
– А он на нас не бросится? – забеспокоилась Аня.
– Я ему брошусь, – угрожающе пробасил Леха, вооружаясь тлеющим суком, выхваченным из костра.
Зверь исчез даже раньше, чем осыпались искры потревоженного пламени.
– Обделался, – пренебрежительно заметил Макс, выискивая в траве утерянную ложку. В следующее мгновение он застыл снова, безмолвно тыча пальцем в колышущийся занавес камышей. Ложка так и осталась лежать на земле.
– О… – пролепетала Аня, у которой вдруг онемел язык. – Обо… Оборотень…
С котом действительно произошло нечто непостижимое. Юркнув в заросли, он появился оттуда не только на задних лапах, но и значительно увеличившись в размерах. Следом, как из-под земли, выросли еще две идентичные фигуры. Выпрямившись во весь рост, они держали в передних лапах короткие автоматы.
– В чем дело? – рявкнул Леха, первым сообразивший, что видит перед собой не оборотней, а обычных людей, одетых в одинаковые гидрокостюмы, имитирующие окраску камышовых котов.
Кому из четверых не хотелось выяснять, в чем дело, так это Ане, у которой уже давно дрожали поджилки. Взвизгнув, она вскочила и попятилась. Леха, наоборот, шагнул вперед, вскинув свою тлеющую дубинку.
– Кто вы такие, мать-перемать? – спросил он. – Что вам тут, мать-перемать, надо?
Короткая очередь, ударившая из игрушечного с виду автомата, прозвучала совершенно буднично. Будто старомодная швейная машинка прострекотала. Или дробь дятла донеслась из рощи.
– Ты что наделал, мудила? – воскликнул пошатнувшийся Леха.
Не получив ответа, он недоуменно смотрел на свои растопыренные пальцы, которыми прикоснулся к груди. Пальцы и ладони были красными.
Как только до Ани дошло, что это не краска, а кровь, она крутанулась на месте и помчалась вдоль берега, не обращая внимания на колючки, впивающиеся в босые пятки.
Ра-та-та-та-та!
Мужчины в серо-желтых гидрокостюмах открыли огонь из трех стволов одновременно. Споткнувшаяся Аня растянулась на песке, зачарованно прислушиваясь к разбойничьему посвисту над головой. Пули, предназначавшиеся ей, прошили воздух и улетели куда-то в кусты. Максу, оставшемуся сидеть у костра, повезло меньше, вернее, совсем не повезло. На его голой груди появился росчерк, составленный из четырех вишневого цвета клякс. Упав лицом в огонь, он не шевелился. Дым над костром сменил голубоватый цвет на сизый и повалил гуще.
Потом на земле оказались Леха и Ленка. У них это вышло синхронно, словно они решили изобразить какую-то странную пантомиму. Только Леха Рябинин рухнул навзничь, картинно разбросав руки, а Ленка свалилась ничком, очень некрасиво и неуклюже. Никакая актриса, снимающаяся в роли убитой, не позволила бы себе такое бездарное падение. Сделав неудачный дубль, актриса непременно переделывала бы сцену снова и снова, добиваясь кинематографической зрелищности. У Ленки такой возможности не было. Она упала и умерла. Бесповоротно и окончательно.
К счастью Ани, автоматчики в гидрокостюмах не сразу обратили на нее внимание, сочтя ее убитой или тяжелораненой. Пока они расхаживали возле костра, делая контрольные выстрелы в головы Аниных товарищей, она быстро-быстро поползла на четвереньках в сторону зарослей, а как только прибрежный песок взрыхлила запоздалая очередь, кинулась наутек, преодолев открытое пространство чуть ли не со скоростью посланных вдогонку пуль.
Они ее не настигли…
С тех пор прошла целая вечность, а девушка по-прежнему была жива, хотя радоваться было нечему. Дым, стелющийся над водой, делался все гуще, сквозь камыши проглядывали оранжевые языки пламени. В небе носились десятки переполошенных птиц, согнанных с насиженных мест. Если бы не их истошные крики, вечер можно было бы назвать тихим.
Солнце медленно тонуло в сиреневых облаках. Ветер стих. Стеклянно застыла вода. Только пожар буйствовал все сильнее, подбираясь к дрожащей в воде девушке. Если она о чем-то жалела, то о том, что не осталась рядом со своими товарищами, которые погибли страшной, но мгновенной смертью.
Кажется, она плакала, но слезы высыхали раньше, чем успевали скатываться по щекам Ани. Становилось жарко. Слишком жарко для современной городской девушки, всегда полагавшей, что выражение «адское пекло» – это лишь метафора. Оказалось, что пекло существует на самом деле. Прямо на планете Земля, населенной вроде бы не исчадиями ада, а самыми обыкновенными людьми.

Глава 2
От Лубянки до Каспия

Лето обрушилось на Москву под громогласную шумиху грозы, промчавшейся сначала с севера на юго-запад, а потом обратно. Отблески молний напоминали непрерывное сверкание фотовспышек, как если бы где-то там наверху проходила презентация грандиозного небесного блокбастера о грядущем всемирном потопе.
Внизу творилось что-то невообразимое. Ледяные плети дождя беспощадно стегали тысячи застигнутых врасплох прохожих. Те испуганно жались к домам, стоя по щиколотку в бурлящих потоках, запрудивших улицы. Шквальный ветер выворачивал зонты наизнанку, неистово раскачивал деревья и норовил выдавить оконные стекла, обрушиваясь на них с яростью дикого зверя. Вода, хлещущая из водосточных труб, пенилась, словно хлопья, упавшие со взмыленных лошадей.
Грохотало, сверкало, лило. Если бы именно в этот день объявили о конце света, москвичи не слишком бы обрадовались, но и не удивились. Очень уж грозным было это светопреставление, случившееся первого июня.
В такую собачью погоду ни один здравомыслящий человек не выбрался бы из дому по собственной воле, но почти у каждого было множество причин, не позволяющих отсиживаться в тепле и уюте. Что касается начальника специального подразделения Управления контрразведывательных операций ФСБ России, то у него таких причин имелось столько, что без калькулятора не сосчитать. Поэтому ему было достаточно лишь одной. Она была старомодной и называлась чувством долга.
Прежде чем выбраться из черной «Ауди», полковник Роднин пригладил белый пух, росший у него на голове вместо волос, и сказал водителю:
– Сегодня ты мне больше не понадобишься, Семен, так что можешь быть свободен. Завтра утром подъедешь, как обычно, без пятнадцати семь.
– А как же вы, Василий Степанович? – насторожился водитель.
– Ты о чем? – поднял брови Роднин.
– Погода-то собачья. Куда вы без машины? Как домой доберетесь?
– На метро, Семен, на метро.
– А гроза?
– К вечеру закончится.
Роднин уже распахнул дверцу и приготовился ступить в лужу, когда водитель позволил себе вольность, немыслимую в отношениях между подчиненным и начальником.
– Вы как знаете, Василий Степанович, а только я вас все равно ждать буду, – пробурчал он, полируя ладонью рулевое колесо.
– С чего ты взял, что можешь игнорировать мои распоряжения? – недобро удивился Роднин.
– Так промокнете же! – воскликнул водитель. – Не мальчик небось, чтобы под дождем бегать.
– Не сахарный, не растаю.
– Не растаете, так простудитесь!
– А-атставить разговоры! – прикрикнул Роднин. – Я не о твоем здоровье забочусь, а о своем, заруби себе это на носу, Семен. Думаешь, я не заметил, как ты всю дорогу сопли туда-сюда гонял? Заразить меня решил, террорист гриппозный? Не выйдет! – Роднин снова приготовился выбраться из машины, но еще раз задержался, сочтя необходимым предупредить: – И учти, если вздумаешь лечиться народными средствами, то не переусердствуй. Я запах перегара за километр чую.
– Знаю, – шмыгнул носом водитель. – Только вы, Василий Степанович, могли бы про народные средства не напоминать. Обидно даже. Мы ж не первый год вместе работаем.
Вместе работаем!.. Не всякий прапорщик отважился бы сказать такое полковнику, и не всякий полковник отреагировал бы на подобные слова так, как отреагировал Роднин. А сделал он вот что: обернувшись, шутливо ткнул его кулаком в бок и, ухмыльнувшись, сказал:
– Вот именно. Я тебя как облупленного знаю, Семен, так что можешь не изображать оскорбленную добродетель.
Водитель открыл рот, чтобы возразить, но Роднин не стал его слушать, а лишь бросил напоследок «бывай» и вылез из машины под проливной дождь. Зонтика у него отродясь не было, а бегать рысцой на глазах у подчиненного полковник счел ниже своего достоинства, поэтому его любимый синий костюм успел изрядно потемнеть за то время, которое понадобилось для того, чтобы скрыться в дверях служебного входа управления. И только потом водитель уважительно покачал головой и пробормотал:
– Да, вот человек так человек! О своем здоровье он заботится, как же! Жаль, таких нынче мало осталось.
* * *
Роднин не услышал этой лестной характеристики. Добравшись до своего кабинета, он повесил промокший пиджак на спинку кресла, извлек из сейфа початую бутылку болгарской «Плиски», махнул залпом полстакана и, крякнув, пояснил то ли себе самому, то ли неведомым наблюдателям:
– Для профилактики.
Обычно полковник не разрешал себе таких вольностей, но очень уж ему не хотелось слечь в постель с простудой. Отвары, микстуры, таблетки, растирки, припарки – от одной мысли о всей этой фармацевтической канители у Роднина начиналась легкая форма истерии. Уж лучше алкоголь с утра, чем горячее молоко с содой вечером.
Усевшись в кресло, Роднин посидел неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Коньяк бодро растекался по жилам, согревая кровь и желудок, но голова, до которой он пока не добрался, по-прежнему побаливала. Помассировав виски, Роднин нажал кнопку интерфона и распорядился:
– Соедините меня с центральной поликлиникой. Попросите к телефону подполковника Молоняна.
– На проводе подполковник Молонян, – бесстрастно доложила секретарша несколько секунд спустя. – Говорите, Карен Арутюнович.
– Здравствуй, дорогой, – прогудел Молонян, когда секретарша отключилась от связи. – Рад тебя слышать. Чем могу быть полезен?
Роднин поморщился. Причиной тому был отнюдь не неистребимый армянский акцент собеседника и даже не южная витиеватость его речи, а чересчур задушевный стиль общения, навязываемый полковником медицинской службы всем и каждому. Поговаривали, что однажды Молонян даже самого начальника Департамента контрразведки ФСБ назвал «дорогим», хотя это казалось маловероятным. Зная нрав генерал-полковника Молотова, можно было предположить, что подобное нарушение субординации закончилось бы не просто выговором, а разжалованием или отставкой. Тем не менее Молонян занимал прежнюю должность и общался со старшим по званию так, как если бы они находились не на рабочих местах, а за праздничным столом.
– Хочу проконсультироваться с вами, Карен Арутюнович, – сухо начал Роднин. – Вы можете уделить мне пять минут?
– Зачем пять? – возмутился Молонян. – Пятьдесят пять, если понадобится. Сто пятьдесят пять! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, дорогой. Все для тебя сделаю, в лепешку расшибусь.
– В лепешку не надо, Карен Арутюнович.
– Слушаю, – поскучнел Молонян, почувствовав дистанцию, упорно сохраняемую собеседником.
– Меня интересует состояние здоровья одного из моих сотрудников, – продолжал Роднин прежним официальным тоном. – Я имею в виду Скифа.
– Капитана Бондаря?
– Забудьте эту фамилию, – раздраженно попросил Роднин. – В агентурных списках он числится Скифом. Договорились? Скиф. Итак, как у него с физической формой?
– Разве вы не получили результатов медицинского освидетельствования? – удивился Молонян. Необходимость перейти на «вы» подействовала на него отрицательно. Он поскучнел, как человек, который собирался произнести отличный тост, а вместо этого был вынужден рассказывать что-то, ему абсолютно не интересное.
– Медицинское заключение у меня на столе. – Для убедительности Роднин похлопал ладонью по оперативной сводке МВД, которую изучал до начала разговора. – Но я плохо разбираюсь в вашей терминологии.
– Нормальная терминология, – сказал разобидевшийся Молонян. – Общепринятая.
– Еще хуже я разбираю почерк, которым написано заключение. Нельзя ли повторить основные тезисы в устной форме?
Последовала короткая пауза, на протяжении которой Молонян шумно сопел в трубку, решая, стоит ли идти навстречу педанту с Лубянки. Врожденная покладистость вкупе с говорливостью не позволила ему ответить на просьбу отказом.
– Физически капитан… гм, Скиф… в отличной форме, – сказал он. – Серьезных ранений у него не было, а гематомы и ссадины давно рассосались. По правде говоря, парень легко отделался. Но…
– Но? – нетерпеливо произнес Роднин.
– Если вы намереваетесь поручить Скифу какое-то ответственное задание, то я бы посоветовал вам повременить. Парню здорово досталось во время прошлой командировки. На нем живого места не было.
– Он служит в спецназе Федеральной службы безопасности, а не в пансионе благородных девиц, – отрезал Роднин. – Вы так и не сказали, он здоров или нет?
– Сложный вопрос, – вздохнул Молонян. – Капитан оказался невероятно выносливым, тем не менее всему есть предел. Шкала для измерения страданий еще не придумана, но, считаю, Скиф получил по максимуму. Ему нужен длительный отдых – вот мое мнение. Если бы вы эксплуатировали таким образом машины, а не людей, то вам пришлось бы ходить пешком.
– Ладно, ладно, – проворчал Роднин, скрывая смущение. – Никто не собирается требовать от Скифа невозможного. Напротив, я хочу предоставить ему что-то вроде отпуска.
1 2 3 4 5 6