Качество, цена супер
У масаев явная страсть к перемене имен. Это создает невообразимую путаницу при проведении переписи населения или взимании налогов. Когда рождается ребенок, то его отец обязан заколоть двух быков. Одного – для женщин и детей своего крааля, а второго, которого закалывают спустя четыре дня, – для мужчин. При этом маленькое существо получает свое первое имя. Если отец сомневается в том, что ребенок действительно его, то он кладет его прямо посредине входа в крааль. Вечером, когда стадо загоняют домой, решается судьба ребенка: если коровы его затопчут, значит, он был незаконнорожденным.
В краале справа от ворот всегда стоит домик первой, главной жены. Вторая жена ставит свой домик слева, третья – опять справа. При дележе наследства немаловажное значение придается тому, рожден ли ты «справа» или «слева».
Если отец дарит своему сыну быка по кличке Польполь, то сына впоследствии будут звать Обладателем Польполя. Когда сыну делают обрезание, он меняется именем со своим отцом. Если отца звали Сенду, а сына Нана, то теперь сын будет называться Оле Сенду (сын Сенду), а отец – Менье Нана (отец Нана).
Но вот сын наконец достиг возраста воина – мечта каждого молодого человека. Праздник обрезания торжественно отмечается через каждые три года, и все юноши этих трех «выпусков» празднуют его вместе. За четыре дня до торжеств их отцы облачаются вновь в одежду и доспехи воина. Перед самым началом праздника они все это снимают и торжественно передают сыновьям.
Как только молодой воин оправляется после операции, он приступает к любовным играм – бегает за девицами и стреляет в них тупыми стрелами. Вот тут и наступает лучшее время в жизни масая. Молодые воины надевают себе на шею цветные бусы, отращивают косы, ноги украшают браслетами с бубенчиками, а щиты раскрашивают красной и черной краской. Молодые люди одной округи уходят из бома своих родителей и вместе строят себе отдельную так называемую маньяту. Такая маньята отличается тем, что вокруг нее не воздвигают изгородь из колючих кустарников. Матери и сестры следуют за сыновьями и братьями; незамужние девушки живут в этой маньяте в свободной любви с новоиспеченными воинами.
Такому воину, который называется теперь «моран», категорически запрещается работать, употреблять алкогольные напитки и есть растительную пищу. Он должен питаться только мясом и кровью. Он танцует, любит и участвует в войнах.
Воевать сегодня не с кем, да и запрещено. Значит, единственное, что молодые воины могут себе сейчас позволить, – это украсть где-нибудь пару коров или в лучшем случае угнать целое стадо. Кое-где на юге они еще заняты на подземных водопоях, где, чтобы напоить скот, надо загнать его на 10 метров под землю. Там, внизу, под отвесной стеной, четыре морана становятся один другому на плечи и подают наверх воду в кожаных ведерках. В остальных же местах им остаются только танцы и любовь.
Отцы молодых воинов время от времени дарят им быков. Их закалывают где-нибудь в кустах поблизости от маньяты и тут же съедают. Молодые воины делят все между собой по-братски. Сыновьям бедных родителей достается столько же, сколько и богатым сынкам. Все юноши, прошедшие вместе обрезание, остаются на всю жизнь чем-то вроде побратимов или фронтовых друзей. Они всячески помогают друг другу, предоставляя один другому полное право на пользование своим имуществом, включая и жен. Это право дается вообще любому гостю, пришедшему в бома: стоит ему только воткнуть в землю копье перед одним из домиков, как он получает право на все, что находится внутри, в том числе и на жену (разумеется, только до тех пор, пока он гостит в доме).
Меня удивляет, что здешние ветеринары не боятся показываться на глаза молодым масаям; я бы на их месте не рискнул этого делать. Ведь именно из-за ветеринаров масаи вот уже в течение трех лет не могут отпраздновать свой праздник обрезания. Для этой цели уже давно оборудованы площадка и домики возле Моши, а ветеринары каждый год в самое неподходящее время объявляют на этой территории карантин по случаю ящура или чумы рогатого скота, значит, масаи не могут привести сюда своих коров. А какой же может быть для масая праздник без скота? Так вот и бегают молодые масаи уже в течение трех лет необрезанными и напрасно теряют самые лучшие, свободные и беззаботные годы своей жизни!
Мы с Михаэлем питаем слабость к масаям. Масаев, по крайней мере настоящих, чистокровных масаев, становится все меньше. У этого племени все реже рождаются дети, потому что среди них распространились венерические болезни. И это несмотря на то, что их собственные «суды старейшин» налагают штраф в 1000 марок на каждого, кто кого-нибудь заразит. Но при той вольной половой жизни, которую они ведут, едва ли возможно бороться с распространением венерических заболеваний или проводить серьезную врачебную профилактику. Поскольку многие из их жен остаются бесплодными, масаи стали усыновлять детей из близлежащих поселков. Эти дети воспитываются как масаи и остаются масаями на всю жизнь. Но оливковые тонкогубые лица настоящих масаев, которые сходны с нашими европейскими лицами, встречаются все реже и реже.
Михаэль предлагает одной из молодых женщин 20 шиллингов за ее огромные серьги. Они сделаны из кожи, на которой красными, белыми и синими бусами вышит пестрый узор. Мочки ушей у всех женщин растянуты до предела и посередине имеют огромную дыру, в которую вдеваются подобные серьги. Но масаи – богатые люди и в деньгах не нуждаются. Молодая красотка дарит Михаэлю понравившиеся ему серьги, но за это масаи обращаются к нам с просьбой, в которой на все лады повторяется слово «ндеге». A D. О. еще уверял нас, что нам никакими деньгами и уговорами не удастся заманить масая в свой самолет. Оказалось, что они совсем не прочь прокатиться!
Мы выбрали четырех самых почтенных старейшин и решили проделать с ними поочередно два круга почета над степью. Поскольку я не очень надеялся на их «самолетоустойчивость» и сомневался в том, что они догадаются в случае нужды воспользоваться нашими бумажными пакетами, то решил на всякий случай застлать пол бычьими шкурами, в изобилии валяющимися в бома. Потом мы посадили первую пару наших знатных пассажиров и поднялись в воздух.
Как ни странно, они не испытывали ни малейшего страха, наоборот, жаждали подняться как можно выше. А потом они попросили нас спуститься и на бреющем полете пролететь над самым бома, чтобы все остальные могли их разглядеть.
Нам едва дали приземлиться, потому что весь народ сбежался к месту посадки. Они чуть не опрокинули нашу машину, напирая на нее со всех сторон в своем неистовом желании «прокатиться» следующим рейсом.
Вместе со шкурами в самолет попала и добрая дюжина мух. Мы с Михаэлем едва успевали от них отбиваться и отмахиваться, масаи же их словно не замечали. Вокруг глаз, ноздрей и рта у них зачастую собирается по нескольку мух, а они даже и не думают их прогонять. Именно по этой причине так часто можно встретить подслеповатых или даже слепых масаев.
Среди местных жителей Танзании сейчас ходит много слухов о том, что здесь должно возникнуть новое самостоятельное цветное государство. Однако в районе Лолиондо, рядом с границей «страны масаев», недавно начали вспыхивать драки между сторонниками независимости и ее противниками. Соседи масаев опасливо спрашивают: а что начнет творить этот «богоугодный народ», когда уйдут англичане?
За все долгие годы немецкого и британского владычества масаи не очень-то допускали к себе миссионеров. Они, правда, верят в Энгаи – единого, всемогущего бога, ниспосылающего меж прочих благ и дождь. Но зато в загробную жизнь они не верят. Капитан Мориц Меркер, служивший с 1895 по 1902 год в немецком гарнизоне, стоящем в Моши у подножия Килиманджаро, подружился с масаями и изучил их язык. Он написал о них довольно объемистый труд. С тех пор никто больше так обстоятельно не занимался изучением этих рослых, гордых и воинственных людей. Самому Меркеру его научные изыскания обошлись дорого. Когда он в 1903 году приехал в отпуск к себе домой, в Германию, ученые мужи и разные другие высокие инстанции так его начали чествовать, что это вконец раздосадовало его военное начальство. Как только он вернулся в Африку, его тотчас же перебросили в другое место, далеко от объекта его исследований – масаев, в Дар-эс-Салам, на сырое побережье, где поручили обучать рекрутов. В 1908 году он умер там от воспаления легких.
Подружившись с капитаном Меркером, масаи поведали ему все те легенды и истории, которые бабушки-масайки долгими вечерами рассказывают своим внукам и внучкам, сидя перед круглыми домиками в бома. При этом выяснилось, что масаям давно, еще до прихода миссионеров, были известны истории про Адама и Еву, про Каина и Авеля, про всемирный потоп и про многое другое из Ветхого Завета, только персонажи носили другие имена. Меркеру удалось также выяснить, каким образом с масаями действительно можно наладить мирные отношения, исключающие всякое вероломство. Часто эти гордые воины братаются, сделав порез на руке и смешав свою кровь, но это, оказывается, никого ни к чему не обязывает. А вот если две враждующие стороны обмениваются младенцами и те попьют молоко чужой матери, тогда мир уже никогда и ничем не может быть нарушен.
Масаи очень дружны между собой. Когда в 1896 году группу масаев вывезли в Берлин на Промышленную выставку, то они сэкономили все полученное ими жалованье и, вернувшись в Танганьику, выкупили из рабства других масаев, проданных работорговцами в прошедшие голодные годы.
Кстати сказать, сама поездка произвела на них неизгладимое впечатление. Но то, что они потом рассказывали своим землякам, носило, мягко говоря, несколько фантастический характер. Например:
– В Германии детей кормят не матери, их пасут, как коз. Прямо на улицах стоят столы и на них тарелки. Стадо детей подгоняют к этим столам, они садятся за них и едят. Как только они все съедят, их гонят дальше.
Оказывается, они видели школьную экскурсию, которая после посещения выставки обедала в открытом летнем кафе.
Договориться о чем-либо с масаями чрезвычайно трудно, особенно если речь идет о необходимости уступить водопой или прекратить выпас на каком-то участке серенгетской степи. Ведь у них фактически нет настоящих вождей племен или королей, которые бы имели право повелевать. Те, кого немцы и англичане вначале принимали за вождей, оказались скорее шаманами или «заклинателями дождя»; перед началом любой военной операции они предсказывают исход битвы с помощью камешков, которые вытряхивают из рога.
Между прочим, английская королева Елизавета, сама того не ведая, попала у масаев в знаменитые заклинательницы дождя. А произошло это следующим образом. В 1958 году она посетила страну масаев и на торжестве, устроенном в ее честь, пожелала собравшемуся народу побольше дождей, столь необходимых для его благоденствия. Перед этим шаманы уже в течение нескольких недель вымаливали у Бога грозу, но все старания были тщетными. И вдруг, буквально через полчаса после добрых пожеланий королевы, надвинулась гроза, и долгожданный ливень обрушился на высохшие пастбища.
Если от масаев нужно добиться какого-либо решения, то приходится долго ждать. Для этого «старейшины» должны съехаться на «совет», а поскольку бома расположены далеко друг от друга, то, пока они соберутся, проходит несколько недель. На таком «совете старейшин», точно так же как и в европейском парламенте, с утра и до позднего вечера происходят бесконечные дебаты, пока эти почтенные мужи не придут наконец к какому-нибудь единодушному решению. Доверенные лица, которые назначаются правительством, – это, как правило, масаи, говорящие на суахили. Они сообщают «совету старейшин» пожелания правительства и информируют правительство об их решении. Таким образом, все происходит на весьма и весьма демократической основе.
Но есть у масаев одна привычка, которая Михаэля почему-то прямо выводит из себя: они непрестанно сплевывают на пол. У нас в самолете никого из них не вырвало, но во время полета они заплевали весь пол, – хорошо, что мы его предусмотрительно покрыли шкурами. Когда вылезаешь из самолета или машины и присаживаешься на траву, чтобы немножко перекусить, масаи обычно становятся рядом и, беседуя, непрестанно смачно сплевывают на землю. Не скажу, чтобы это было очень приятно; не более привлекательна их привычка, скрепляя какую-либо сделку (продав вам что-нибудь), непременно плюнуть на эту вещь.
Но в таких случаях я напоминаю Михаэлю о том, что и у нас в Европе почти на каждой лестничной площадке стоит плевательница или урна, что еще совсем недавно в церквах и на вокзалах висели таблички «На пол не плевать!» и что перроны американского метрополитена, как правило, бывают усеяны выплюнутыми и растоптанными жевательными резинками… Значит, и мы, европейцы, тоже еще не прочь при случае сплюнуть на пол, и поэтому нечего воображать, что мы их в чем-то превосходим…
Глава тринадцатая
КАК Я НОЧЬЮ ЗАБЛУДИЛСЯ В КРАТЕРЕ НГОРОНГОРО
Однажды я попросил Михаэля высадить меня на дне кратера Нгоронгоро. Дело в том, что, пролетая над ним на бреющем полете, я заметил двух огромных носорогов, отдыхающих рядом с группой львов, а несколько дальше – двух леопардов, которые как раз отправлялись на охоту.
Чтобы немного облегчить машину, мы заодно выгрузили тяжелый штатив киноаппарата и несколько ящиков и коробок. Михаэль собирается вернуться через час: он обещал свозить куда-то обоих лесничих и Германа. А поднять с земли переполненную машину здесь, в этом разреженном воздухе, довольно трудно, и еще труднее посадить ее.
Я снимаю рубашку, вешаю себе на шею полевой бинокль и отправляюсь осматривать окрестности.
Тем временем два леопарда поймали чепрачного шакала и теперь играют мертвым животным, как кошки с мышью; один делает бросок, хватает шакала за загривок и ударяет его лапой так, что он отлетает в сторону. В это время второй леопард, притаившийся в траве, выскакивает и, как живого, «ловит» мертвого шакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
В краале справа от ворот всегда стоит домик первой, главной жены. Вторая жена ставит свой домик слева, третья – опять справа. При дележе наследства немаловажное значение придается тому, рожден ли ты «справа» или «слева».
Если отец дарит своему сыну быка по кличке Польполь, то сына впоследствии будут звать Обладателем Польполя. Когда сыну делают обрезание, он меняется именем со своим отцом. Если отца звали Сенду, а сына Нана, то теперь сын будет называться Оле Сенду (сын Сенду), а отец – Менье Нана (отец Нана).
Но вот сын наконец достиг возраста воина – мечта каждого молодого человека. Праздник обрезания торжественно отмечается через каждые три года, и все юноши этих трех «выпусков» празднуют его вместе. За четыре дня до торжеств их отцы облачаются вновь в одежду и доспехи воина. Перед самым началом праздника они все это снимают и торжественно передают сыновьям.
Как только молодой воин оправляется после операции, он приступает к любовным играм – бегает за девицами и стреляет в них тупыми стрелами. Вот тут и наступает лучшее время в жизни масая. Молодые воины надевают себе на шею цветные бусы, отращивают косы, ноги украшают браслетами с бубенчиками, а щиты раскрашивают красной и черной краской. Молодые люди одной округи уходят из бома своих родителей и вместе строят себе отдельную так называемую маньяту. Такая маньята отличается тем, что вокруг нее не воздвигают изгородь из колючих кустарников. Матери и сестры следуют за сыновьями и братьями; незамужние девушки живут в этой маньяте в свободной любви с новоиспеченными воинами.
Такому воину, который называется теперь «моран», категорически запрещается работать, употреблять алкогольные напитки и есть растительную пищу. Он должен питаться только мясом и кровью. Он танцует, любит и участвует в войнах.
Воевать сегодня не с кем, да и запрещено. Значит, единственное, что молодые воины могут себе сейчас позволить, – это украсть где-нибудь пару коров или в лучшем случае угнать целое стадо. Кое-где на юге они еще заняты на подземных водопоях, где, чтобы напоить скот, надо загнать его на 10 метров под землю. Там, внизу, под отвесной стеной, четыре морана становятся один другому на плечи и подают наверх воду в кожаных ведерках. В остальных же местах им остаются только танцы и любовь.
Отцы молодых воинов время от времени дарят им быков. Их закалывают где-нибудь в кустах поблизости от маньяты и тут же съедают. Молодые воины делят все между собой по-братски. Сыновьям бедных родителей достается столько же, сколько и богатым сынкам. Все юноши, прошедшие вместе обрезание, остаются на всю жизнь чем-то вроде побратимов или фронтовых друзей. Они всячески помогают друг другу, предоставляя один другому полное право на пользование своим имуществом, включая и жен. Это право дается вообще любому гостю, пришедшему в бома: стоит ему только воткнуть в землю копье перед одним из домиков, как он получает право на все, что находится внутри, в том числе и на жену (разумеется, только до тех пор, пока он гостит в доме).
Меня удивляет, что здешние ветеринары не боятся показываться на глаза молодым масаям; я бы на их месте не рискнул этого делать. Ведь именно из-за ветеринаров масаи вот уже в течение трех лет не могут отпраздновать свой праздник обрезания. Для этой цели уже давно оборудованы площадка и домики возле Моши, а ветеринары каждый год в самое неподходящее время объявляют на этой территории карантин по случаю ящура или чумы рогатого скота, значит, масаи не могут привести сюда своих коров. А какой же может быть для масая праздник без скота? Так вот и бегают молодые масаи уже в течение трех лет необрезанными и напрасно теряют самые лучшие, свободные и беззаботные годы своей жизни!
Мы с Михаэлем питаем слабость к масаям. Масаев, по крайней мере настоящих, чистокровных масаев, становится все меньше. У этого племени все реже рождаются дети, потому что среди них распространились венерические болезни. И это несмотря на то, что их собственные «суды старейшин» налагают штраф в 1000 марок на каждого, кто кого-нибудь заразит. Но при той вольной половой жизни, которую они ведут, едва ли возможно бороться с распространением венерических заболеваний или проводить серьезную врачебную профилактику. Поскольку многие из их жен остаются бесплодными, масаи стали усыновлять детей из близлежащих поселков. Эти дети воспитываются как масаи и остаются масаями на всю жизнь. Но оливковые тонкогубые лица настоящих масаев, которые сходны с нашими европейскими лицами, встречаются все реже и реже.
Михаэль предлагает одной из молодых женщин 20 шиллингов за ее огромные серьги. Они сделаны из кожи, на которой красными, белыми и синими бусами вышит пестрый узор. Мочки ушей у всех женщин растянуты до предела и посередине имеют огромную дыру, в которую вдеваются подобные серьги. Но масаи – богатые люди и в деньгах не нуждаются. Молодая красотка дарит Михаэлю понравившиеся ему серьги, но за это масаи обращаются к нам с просьбой, в которой на все лады повторяется слово «ндеге». A D. О. еще уверял нас, что нам никакими деньгами и уговорами не удастся заманить масая в свой самолет. Оказалось, что они совсем не прочь прокатиться!
Мы выбрали четырех самых почтенных старейшин и решили проделать с ними поочередно два круга почета над степью. Поскольку я не очень надеялся на их «самолетоустойчивость» и сомневался в том, что они догадаются в случае нужды воспользоваться нашими бумажными пакетами, то решил на всякий случай застлать пол бычьими шкурами, в изобилии валяющимися в бома. Потом мы посадили первую пару наших знатных пассажиров и поднялись в воздух.
Как ни странно, они не испытывали ни малейшего страха, наоборот, жаждали подняться как можно выше. А потом они попросили нас спуститься и на бреющем полете пролететь над самым бома, чтобы все остальные могли их разглядеть.
Нам едва дали приземлиться, потому что весь народ сбежался к месту посадки. Они чуть не опрокинули нашу машину, напирая на нее со всех сторон в своем неистовом желании «прокатиться» следующим рейсом.
Вместе со шкурами в самолет попала и добрая дюжина мух. Мы с Михаэлем едва успевали от них отбиваться и отмахиваться, масаи же их словно не замечали. Вокруг глаз, ноздрей и рта у них зачастую собирается по нескольку мух, а они даже и не думают их прогонять. Именно по этой причине так часто можно встретить подслеповатых или даже слепых масаев.
Среди местных жителей Танзании сейчас ходит много слухов о том, что здесь должно возникнуть новое самостоятельное цветное государство. Однако в районе Лолиондо, рядом с границей «страны масаев», недавно начали вспыхивать драки между сторонниками независимости и ее противниками. Соседи масаев опасливо спрашивают: а что начнет творить этот «богоугодный народ», когда уйдут англичане?
За все долгие годы немецкого и британского владычества масаи не очень-то допускали к себе миссионеров. Они, правда, верят в Энгаи – единого, всемогущего бога, ниспосылающего меж прочих благ и дождь. Но зато в загробную жизнь они не верят. Капитан Мориц Меркер, служивший с 1895 по 1902 год в немецком гарнизоне, стоящем в Моши у подножия Килиманджаро, подружился с масаями и изучил их язык. Он написал о них довольно объемистый труд. С тех пор никто больше так обстоятельно не занимался изучением этих рослых, гордых и воинственных людей. Самому Меркеру его научные изыскания обошлись дорого. Когда он в 1903 году приехал в отпуск к себе домой, в Германию, ученые мужи и разные другие высокие инстанции так его начали чествовать, что это вконец раздосадовало его военное начальство. Как только он вернулся в Африку, его тотчас же перебросили в другое место, далеко от объекта его исследований – масаев, в Дар-эс-Салам, на сырое побережье, где поручили обучать рекрутов. В 1908 году он умер там от воспаления легких.
Подружившись с капитаном Меркером, масаи поведали ему все те легенды и истории, которые бабушки-масайки долгими вечерами рассказывают своим внукам и внучкам, сидя перед круглыми домиками в бома. При этом выяснилось, что масаям давно, еще до прихода миссионеров, были известны истории про Адама и Еву, про Каина и Авеля, про всемирный потоп и про многое другое из Ветхого Завета, только персонажи носили другие имена. Меркеру удалось также выяснить, каким образом с масаями действительно можно наладить мирные отношения, исключающие всякое вероломство. Часто эти гордые воины братаются, сделав порез на руке и смешав свою кровь, но это, оказывается, никого ни к чему не обязывает. А вот если две враждующие стороны обмениваются младенцами и те попьют молоко чужой матери, тогда мир уже никогда и ничем не может быть нарушен.
Масаи очень дружны между собой. Когда в 1896 году группу масаев вывезли в Берлин на Промышленную выставку, то они сэкономили все полученное ими жалованье и, вернувшись в Танганьику, выкупили из рабства других масаев, проданных работорговцами в прошедшие голодные годы.
Кстати сказать, сама поездка произвела на них неизгладимое впечатление. Но то, что они потом рассказывали своим землякам, носило, мягко говоря, несколько фантастический характер. Например:
– В Германии детей кормят не матери, их пасут, как коз. Прямо на улицах стоят столы и на них тарелки. Стадо детей подгоняют к этим столам, они садятся за них и едят. Как только они все съедят, их гонят дальше.
Оказывается, они видели школьную экскурсию, которая после посещения выставки обедала в открытом летнем кафе.
Договориться о чем-либо с масаями чрезвычайно трудно, особенно если речь идет о необходимости уступить водопой или прекратить выпас на каком-то участке серенгетской степи. Ведь у них фактически нет настоящих вождей племен или королей, которые бы имели право повелевать. Те, кого немцы и англичане вначале принимали за вождей, оказались скорее шаманами или «заклинателями дождя»; перед началом любой военной операции они предсказывают исход битвы с помощью камешков, которые вытряхивают из рога.
Между прочим, английская королева Елизавета, сама того не ведая, попала у масаев в знаменитые заклинательницы дождя. А произошло это следующим образом. В 1958 году она посетила страну масаев и на торжестве, устроенном в ее честь, пожелала собравшемуся народу побольше дождей, столь необходимых для его благоденствия. Перед этим шаманы уже в течение нескольких недель вымаливали у Бога грозу, но все старания были тщетными. И вдруг, буквально через полчаса после добрых пожеланий королевы, надвинулась гроза, и долгожданный ливень обрушился на высохшие пастбища.
Если от масаев нужно добиться какого-либо решения, то приходится долго ждать. Для этого «старейшины» должны съехаться на «совет», а поскольку бома расположены далеко друг от друга, то, пока они соберутся, проходит несколько недель. На таком «совете старейшин», точно так же как и в европейском парламенте, с утра и до позднего вечера происходят бесконечные дебаты, пока эти почтенные мужи не придут наконец к какому-нибудь единодушному решению. Доверенные лица, которые назначаются правительством, – это, как правило, масаи, говорящие на суахили. Они сообщают «совету старейшин» пожелания правительства и информируют правительство об их решении. Таким образом, все происходит на весьма и весьма демократической основе.
Но есть у масаев одна привычка, которая Михаэля почему-то прямо выводит из себя: они непрестанно сплевывают на пол. У нас в самолете никого из них не вырвало, но во время полета они заплевали весь пол, – хорошо, что мы его предусмотрительно покрыли шкурами. Когда вылезаешь из самолета или машины и присаживаешься на траву, чтобы немножко перекусить, масаи обычно становятся рядом и, беседуя, непрестанно смачно сплевывают на землю. Не скажу, чтобы это было очень приятно; не более привлекательна их привычка, скрепляя какую-либо сделку (продав вам что-нибудь), непременно плюнуть на эту вещь.
Но в таких случаях я напоминаю Михаэлю о том, что и у нас в Европе почти на каждой лестничной площадке стоит плевательница или урна, что еще совсем недавно в церквах и на вокзалах висели таблички «На пол не плевать!» и что перроны американского метрополитена, как правило, бывают усеяны выплюнутыми и растоптанными жевательными резинками… Значит, и мы, европейцы, тоже еще не прочь при случае сплюнуть на пол, и поэтому нечего воображать, что мы их в чем-то превосходим…
Глава тринадцатая
КАК Я НОЧЬЮ ЗАБЛУДИЛСЯ В КРАТЕРЕ НГОРОНГОРО
Однажды я попросил Михаэля высадить меня на дне кратера Нгоронгоро. Дело в том, что, пролетая над ним на бреющем полете, я заметил двух огромных носорогов, отдыхающих рядом с группой львов, а несколько дальше – двух леопардов, которые как раз отправлялись на охоту.
Чтобы немного облегчить машину, мы заодно выгрузили тяжелый штатив киноаппарата и несколько ящиков и коробок. Михаэль собирается вернуться через час: он обещал свозить куда-то обоих лесничих и Германа. А поднять с земли переполненную машину здесь, в этом разреженном воздухе, довольно трудно, и еще труднее посадить ее.
Я снимаю рубашку, вешаю себе на шею полевой бинокль и отправляюсь осматривать окрестности.
Тем временем два леопарда поймали чепрачного шакала и теперь играют мертвым животным, как кошки с мышью; один делает бросок, хватает шакала за загривок и ударяет его лапой так, что он отлетает в сторону. В это время второй леопард, притаившийся в траве, выскакивает и, как живого, «ловит» мертвого шакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37