Успокойся, милый – с трудом выговорила мама, все еще отбиваясь от шофера, тянувшего ее к своему автомобилю.– По-моему, они не хотят нас обидеть.
И в это время все вдруг сразу замолкли. Перекрывая общий гвалт, в воздухе прогремел низкий, сильный, раскатистый голос, какой мог бы быть у вулкана.
– Эй! – громыхнул голос и, сильно коверкая слова, спросил по-английски: – Почему вы не берете с собой человека, который умеет говорить на вашем языке?
Обернувшись, мы увидели у обочины дороги старенький додж, а за рулем невысокого плотного человека с большущими руками и широким, обветренным лицом. Он бросил хмурый взгляд из-под лихо надвинутой кепки, открыл дверцу автомобиля, выкатился на тротуар и поплыл в нашу сторону. Потом остановился и, нахмурившись еще сильнее, стал глядеть на примолкших таксистов. – Они вас осаждали? – спросил он маму. – Нет, нет,– ответила мама, стараясь все сгладить.– Мы просто не могли их понять.
– Вам нужен человек, умеющий говорить на вашем языке,– повторил он еще раз.–А то эти подонки... простите за слово... облапошат собственную мать. Одну минуту, я им сейчас покажу.
И он обрушил на шоферов такой поток греческих слов, что чуть не сбил их с ног. Выражая свою злость и обиду отчаянной жестикуляцией, шоферы вернулись к своим автомобилям, а этот чудак, послав им вслед последний и, очевидно, уничтожающий залп, снова обратился к нам. –Куда вам надо ехать?–спросил он почти свирепо.
– Мы подыскиваем себе дом,– сказал Ларри.– Вы не можете повезти нас за город?
– Конечно. Я могу повезти вас куда угодно. Только скажите. – Мы ищем дом,– твердо заявила мама,– в котором была бы ванна. Вы знаете такой дом?
Его загорелое лицо забавно сморщилось в раздумье, черные брови нахмурились.
– Ванна? – спросил он.– Вам нужна ванна?
– Все дома, какие мы уже видели, были без ванны,– ответила мама.
– Я знаю дом с ванной,– сказал наш новый знакомый.– Только сомневаюсь, подойдет ли он вам по размерам.
– Вы можете нас туда повезти? – спросила мама.
– Конечно, могу. Садитесь в машину.
Все забрались в поместительный автомобиль, а наш шофер уселся за руль и со страшным шумом включил мотор. Беспрерывно подавая оглушительные сигналы, мы промчались по кривым улочкам на окраине города, лавируя среди навьюченных ослов, тележек, деревенских женщин и бесчисленных собак. За это время шофер успел завести с нами разговор. Всякий раз, произнеся фразу, он поворачивал к нам свою большую голову, чтобы проверить, как мы отреагировали на его слова, и тогда автомобиль начинал метаться по дороге, как ошалелая ласточка.
– Вы англичане? Так я и думал... Англичанам всегда нужна ванна... в моем доме есть ванна... меня зовут Спиро, Спиро Хакьяопулос... но все называют меня Спиро-американец, потому что я жил в Америке... Да, пробыл восемь лет в Чикаго... Там я и научился так хорошо говорить по-английски... Ездил туда делать деньги... Через восемь лет я сказал: "Спиро,– сказал я,– с тебя уже хватит..." и вернулся в Грецию... привез вот этот автомобиль... самый лучший на острове... ни у кого нет такого. Меня знают все английские туристы, и все меня спрашивают, когда приезжают сюда... они понимают, что их не надуют.
Мы ехали по дороге, покрытой толстым слоем шелковистой белой пыли, взвивавшейся за нами огромными густыми тучами. По бокам дороги тянулись заросли опунции, как забор из зеленых тарелок, ловко поставленных друг на друга и усеянных шишечками ярко-малиновых плодов. Мимо проплывали виноградники с кудрявой зеленью на крошечных лозах, оливковые рощи с дуплистыми стволами, обращавшими к нам свои удивленные лица из-под сумрака собственной тени, полосатые заросли тростника с реющими, как зеленые флажки, листьями. Наконец мы с ревом поднялись по склону холма, Спиро нажал на тормоза, и автомобиль остановился в облаке пыли.
– Вот,– показал Спиро своим коротким толстым пальцем,– тот самый дом с ванной, какой вам нужно.
Мама, ехавшая всю дорогу с крепко зажмуренными глазами, теперь осторожно их открыла и огляделась. Спиро показывал на
пологий склон, спускавшийся прямо к морю. Весь холм и долины вокруг утопали в мягкой зелени оливковых рощ, серебрившихся, как рыбья чешуя, чуть только ветерок трогал листву. Посредине склона, в окружении высоких стройных кипарисов, приютился небольшой дом землянично-розового цвета, словно какой-нибудь экзотический плод, обрамленный зеленью. Кипарисы слегка раскачивались на ветру, как будто они красили небо к нашему приезду, чтобы сделать его еще голубее.

2. Землянично-розовый дом

Этот небольшой квадратный дом стоял посреди маленького садика с выражением какой-то решимости на своем розовом лике. Зеленая краска на его ставнях побелела от солнца, растрескалась и вздулась кое-где пузырями. В садике с живой изгородью из высоких фуксий были разбиты цветочные клумбы самой разнообразной формы, обложенные по краям гладкими белыми камешками. Светлые мощеные дорожки узкой лентой вились вокруг клумб в форме звезд, полумесяцев, кругов, треугольников размером чуть побольше соломенной шляпы. Цветы на всех клумбах, давно оставленных без присмотра, буйно заросли травой. С роз осыпались шелковые лепестки величиной с блюдце – огненно-красные, серебристо-белые, без единой морщиночки. Ноготки тянули к солнцу свои пламенные головки, точно это были его дети. У самой земли среди зелени скромно сияли бархатные звездочки маргариток, а из-под сердцевидных листьев выглядывали грустные фиалки. Над небольшим балконом пышно раскинулась бугенвиллия, увешанная, будто для карнавала, фонариками ярко-малиновых цветков; на сомкнутых кустах фуксий, как маленькие балерины в пачках, застыли в трепетном ожидании тысячи распустившихся бутонов. Теплый воздух был пропитан ароматом вянущих цветов и наполнен тихим, мягким шелестом и жужжанием насекомых. Нам сразу захотелось жить в этом доме, как только мы его увидели. Он стоял и будто дожидался нашего приезда, и мы все почувствовали себя тут как дома.
Ворвавшись так неожиданно в нашу жизнь, Спиро теперь взялся за устройство всех наших дел. Как он объяснил, от него будет гораздо больше проку, потому что все его тут знают, и он постарается, чтобы нас не надули.
– Вы ни о чем не беспокойтесь, миссис Даррел,– сказал он, хмуря брови.– Предоставьте все мне.
И вот Спиро стал ездить с нами за покупками. После целого часа невероятных усилий и громких споров ему в конце концов удавалось снизить цену какой-нибудь вещи драхмы на две, что составляло примерно один пенс. Это, конечно, не деньги, объяснял он, но все дело в принципе! И, разумеется, дело еще заключалось в том, что он очень любил торговаться. Когда Спиро узнал, что наши деньги еще не прибыли из Англии, он дал нам в долг определенную сумму и взялся поговорить как следует с директором банка о его плохих организаторских способностях. А то, что это вовсе не зависело от бедного директора, не смущало его ни в малейшей степени. Спиро оплатил наши счета в гостинице, раздобыл подводу для перевозки багажа в розовый дом и доставил нас туда самих на своем автомобиле вместе с грудой продуктов, которые он для нас закупил.
Как мы вскоре убедились, его заявление о том, что он знал каждого жителя острова и все знали его, не было пустым бахвальством. Где бы ни остановился его автомобиль, всегда с десяток голосов окликали Спиро по имени, приглашая на чашку кофе к столику под деревом. Полицейские, крестьяне и священники приветливо здоровались с ним на улице, рыбаки, бакалейщики, владельцы кафе встречали его как родного брата. "А, Спиро!" – говорили они и ласково улыбались ему, как непослушному, но милому ребенку. Его уважали за честность, горячность, а пуще всего ценили в нем истинно греческое бесстрашие и презрение ко всякого рода чиновникам. Когда мы приехали на остров, таможенники конфисковали у нас два чемодана с бельем и другими вещами на том основании, что это был товар для продажи. Теперь, когда мы перебрались в землянично-розовый дом и встал вопрос о постельном белье, мама рассказала Спиро о чемоданах, задержанных на таможне, и попросила его совета.
– Вот те раз, миссис Даррел! – проревел он, багровея от гнева.– Почему же вы до сих пор молчали? На таможне одни подонки. Завтра же мы поедем туда с вами, и я их поставлю на место. Я всех там знаю, и они меня знают. Предоставьте дело мне – я их всех поставлю на место.
На следующее утро он повез маму на таможню. Чтобы не упустить веселого представления, мы тоже отправились вместе с ними. Спиро ворвался в помещение таможни, словно разъяренный тигр.
– Где вещи этих людей? – спросил он у пухленького таможенника.
– Вы говорите о чемоданах с товарами? – спросил таможенник, старательно выговаривая английские слова.
– Не понимаете, о чем я говорю?
– Они здесь,– осторожно сказал чиновник.
– Мы приехали за ними,– нахмурил брови Спиро.– Так что приготовьте-ка их.
Он повернулся и торжественно вышел, чтобы поискать себе кого-нибудь на подмогу для погрузки багажа. Вернувшись, он увидел, что таможенник взял у мамы ключи и как раз открывает крышку на одном из чемоданов. Спиро заревел от злости и, мигом подскочив к таможеннику, хлопнул крышкой прямо ему по пальцам.
– Зачем открываешь, сукин ты сын? – спросил он свирепо. Таможенник, махая в воздухе прищемленной рукой, сказал со злостью, что это его обязанность – просматривать багаж.
– Обязанность? – спросил Спиро насмешливо.– Что значит обязанность? Обязанность нападать на бедных иностранцев? 0бращаться с ними, как с контрабандистами? Это ты считаешь обязанностью?
Спиро на миг остановился, перевел дух, схватил оба огромных чемодана и направился к выходу. На пороге он обернулся, чтобы выпустить еще заряд на прощанье.
– Я тебя знаю, Кристаки, и ты уж лучше не заводи со мной разговоров об обязанностях. Я не забыл, как тебя оштрафовали на двадцать тысяч драхм за то, что ты глушил рыбу динамитом, и не желаю, чтобы каждый уголовник говорил со мной об обязанностях.
Мы возвращались из таможни с торжеством, забрав свой багаж без проверки и в полной сохранности.
– Эти подонки думают, что они тут хозяева,– комментировал Спиро, видимо не подозревая, что и сам действует как хозяин острова.
Взявшись однажды нас опекать, Спиро так и остался с нами. За несколько часов он превратился из шофера такси в нашего защитника, а через неделю стал нашим проводником, философом и другом. Очень скоро мы уже воспринимали его как члена нашей семьи, и без него не обходилось почти ни одно событие, ни одна затея. Он всегда был под рукой со своим громовым голосом и сдвинутыми бровями, устраивал наши дела, говорил, сколько за что платить, внимательно следил за нами и сообщал маме все, что, по ее мнению, она должна была знать. Грузный, нескладный ангел с дубленой кожей, он охранял нас так нежно и заботливо, словно мы были неразумные дети. На маму он глядел с искренним обожанием и повсюду громким голосом расточал ей комплименты, чем немало смущал ее.
– Вы должны думать, что делаете,– говорил он нам с серьезным видом.– Маму нельзя огорчать.
– Это почему же? – спрашивал Ларри с притворным удивлением.– Она для нас никогда не старается, так чего же нам о ней думать?
– Побойтесь бога, мастер Ларри, не надо так шутить,– говорил Спиро с болью в голосе.
– Он совершенно прав, Спиро,– со всей серьезностью подтверждал Лесли.– Не такая уж она хорошая мать.
– Не смейте так говорить, не смейте! – ревел Спиро.– Если б у меня была такая мать, я б каждое утро опускался на колени и целовал ей ноги.
Итак, мы поселились в розовом доме. Каждый устраивал свою жизнь и приноравливался к обстановке сообразно своим привычкам и вкусам. Марго, например, загорала в оливковых рощах в микроскопическом купальном костюме и собрала вокруг себя целую ватагу красивых деревенских парней, которые всякий раз появлялись словно из-под земли, если надо было отогнать пчелу или передвинуть шезлонг. Мама сочла своим долгом сказать ей, что считает эти загорания довольно неразумными.
– Ведь этот костюм, моя милая,– пояснила она,– не так уж много закрывает.
– Не будь старомодной, мама,– вспыхнула Марго.– В конце концов, мы ведь умираем всего лишь раз.
На это замечание, в котором было столько же неожиданности, сколько истины, мама не нашла ответа.
Чтобы занести в дом сундуки Ларри, троим крепким деревенским парням пришлось целых полчаса потеть и надрываться, в то время как сам Ларри бегал вокруг и давал ценные указания. Один сундук оказался таким огромным, что его надо было втаскивать через окно. Когда оба сундука водворили наконец на место, Ларри провел счастливый день за их распаковкой, так загромоздив книгами всю комнату, что нельзя было ни войти, ни выйти. Потом он возвел из книг зубчатые башни вдоль стен и целый день просидел в этой крепости со своей пишущей машинкой, выходя только к столу. На другое утро Ларри появился в очень дурном расположении духа, потому что какой-то крестьянин привязал осла возле самой ограды нашего сада. Время от времени осел вскидывал голову и протяжно кричал своим надрывным голосом.
– Ну подумайте! – сказал Ларри.– Разве не смешно, что грядущие поколения будут лишены моей книги только от того, что какому-то безмозглому идиоту вздумалось привязать эту мерзкую вьючную скотину прямо у меня под окном.
– Да, милый,– откликнулась мама.– Почему же ты не уберешь его, если он тебе мешает?
– Дорогая мамочка, у меня нет времени гонять ослов по оливковым рощам. Я запустил в него книжкой по истории христианства. Что, по-твоему, я еще мог сделать?
– Это бедное животное привязано,– сказала Марго.– Нельзя же думать, что оно само отвяжется.
– Надо, чтоб был закон, запрещающий оставлять этих мерзких животных около дома.
1 2 3 4 5 6