Он позвонил товарищу Маленкову, ведавшему кадровыми вопросами в Центральном Комитете.
— Какую рекомендацию ты мог бы дать на генерала Власова?
— Ты не можешь себе представить, что творится вокруг,-ответил товарищ Маленков, не хуже Хрущева чувствовавший партийную ответственность. — Вся наша работа остановилась. У меня здесь нет ни одного [23] человека, чтобы тебе помочь. Поступай так, как считаешь нужным, и бери на себя всю ответственность.
«Мне не оставалось ничего иного, как положиться на рекомендации, полученные от других военных, — сокрушенно признавался Никита Сергеевич. — Опираясь на них, мы с Кирпоносом решили этот вопрос положительно, назначив Власова командующим.
Власов взялся за дело решительно и энергично.
Он сколотил свою армию из отступающих и вырвавшихся из немецкого окружения частей и на деле доказал, что мы сделали правильный выбор. Он всегда спокойно держался под огнем, обеспечивал твердое и разумное руководство обороной Киева. Он выполнил свой долг и не позволил немцам взять Киев фронтальной атакой с ходу. И когда Киев в конце концов пал, то это произошло в результате обхода и сосредоточения немецких войск значительно восточное города. Ане потому, что Власов не обеспечил жесткой обороны».
Разумеется, Хрущев был вынужден защищать Власова, но, похоже, что Власов и в самом деле не совершил никаких ошибок при обороне Киева.
Как известно, 10 августа 1941 года 37-я армия предприняла контрудар на рубеже Шуляны — Мышеловка — Корчеватое и успешно держала оборону до 15 сентября, пока танковые клинья немцев не соединились в районе Лохвицы и четыре армии (5-я, 21-я, 26-я, 37-я) не оказались в котле.
17 сентября 1941 года Военный совет 37-й армии телеграфировал:
«37— я армия в оперативном окружении. На западном берегу оборона Киевского укрепленного района 16 сентября сего года в результате наступления противника южнее Фастова прорвана, резерв исчерпан, бой продолжается. На восточном берегу, на фронте Русакове, Сваровье, Нижняя Дубыня части, оказывая сопротивление, отходят на Бровары. На юге ударом в направлении Кобрино, Борисполь, Правец противник прорвал оборону разных мелких отрядов и народного ополчения.
Угроза переправ Киеву с востока. Части в течение двадцатидневных боев малочисленны, сильно утомлены, нуждаются в отдыхе и большом свежем подкреплении. Связи с соседями нет. Фронт с перерывами. Восточный берег без сильных резервов не удержать… Прошу указаний».
Телеграмма была адресована главнокомандующему Юго-Западного направления, но отправлена кружным — прямой связи со штабом фронта не было! — путем через Москву.
Только 18 сентября М.П. Кирпонос получил телеграмму и отдал приказ о выходе армий из окружения.
21— я армия должна была нанести удар в направлении Ромны. 2-й кавалерийский корпус наносил удар навстречу ей с востока. 5-я армия должна [24] была идти следом за 21-й, нанося удар на Лохвицу. 26-й армии предстояло прорываться в направлении Лубны.
Власову приказали выходить из окружения следом за 5-й армией в направлении Яготин — Пирятин.
В 37— й армии-штаб фронта тоже держал связь с армией через Москву! — этого приказа так и не получили, и только в ночь на 19 сентября главные силы начали сниматься с позиций.
Впрочем, если бы и получили приказ в 37-й армии вовремя, едва ли отступление оказалось бы успешней. Рассчитанный с точностью часового механизма план отхода войск не учитывал только одного обстоятельства — немцев. Они — такая неожиданность! — не собирались выпускать из кольца окруженные армии.
Пробиваться пришлось с кровопролитными, неравными боями.
20 сентября в бою погибли командующий фронтом М.П. Кирпонос, член Военного совета М.А. Бурмистренко, начальник штаба фронта В.И. Тупиков.
В письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» А.А. Власов скажет:
«В трудных условиях моя армия справилась с обороной Киева и два месяца успешно защищала столицу Украины. Однако неизлечимые болезни Красной армии сделали свое дело. Фронт был прорван на участке соседних армий. Киев был окружен. По приказу верховного командования я был должен оставить укрепленный район».
Это было первое окружение для Власова. Из этого окружения он сумел выйти.
Некоторые исследователи утверждают, что из окружения Власов вышел, заразившись триппером.
Впрочем, возможно, это и выдумка…
Глава пятая
В биографии Власова без рассказа о женщинах не обойтись.
И не только ради пикантности повествования. Нет. В отношениях с женщинами характер генерала раскрывается, пожалуй, даже глубже, нежели в боевых операциях. Отношения эти во многом определяли и его судьбу.
До войны, если не считать романа с супругой будущего генералиссимуса Чан Кайши и несовершеннолетней китаянкой, Власов старался быть примерным семьянином. Сердечные увлечения были, но достаточно кратковременные и потаенные. [25]
Все изменилось в июне сорок первого…
Власов отправил к родителям в Горьковскую область супругу и, подобно многим генералам-фронтовикам, ощутил чувство неведомой доселе свободы.
Тогда даже шутка такая появилась.
Дескать, залог мужской бодрости на войне в том, что жены не могут попрекать своих мужей за измены.
Для солдат и офицеров с передка проку от такой свободы немного, но офицеры тыла, генералы, если хотели, могли насладиться свободой.
Так было и с сорокалетним генералом Власовым.
Летом сорок первого года начинается его военно-полевой роман с двадцатичетырехлетней Агнессой Подмазенко.
В восемнадцать Агнесса первый раз вышла замуж, но, родив в 1936 году сына Юрика, с мужем разошлась. Отдала ребенка родителям и поступила в Харьковский мединститут, который и закончила в аккурат в июне 1941 года. После выпуска ее сразу отправили на фронт.
Судя по фотографиям и по сохранившимся письмам, Агнесса Подмазенко была веселой, энергичной и «дюже гарной» дивчиной. Встретившись с «одиноким» генералом, она, как сама утверждала потом на допросах, «вышла за него замуж».
Почему образованная, развитая и уже тертая жизнью Агнесса Подмазенко лопухнулась, подобно деревенской дурочке, понять невозможно.
Ведь не могла же Подмазенко не понимать, что летом сорок первого года генерал Власов не имел возможности заниматься бракоразводным процессом со своей супругой Анной Михайловной.
Тем более что Власов и не думал разводиться с женой{10}.
Он просто предложил Агнессе выйти за него замуж, а когда та согласилась, сказал, что берет на себя все формальности, и через несколько дней объявил, что отношения их теперь узаконены.
Будучи генералом, А.А. Власов гипнотически действовал на женщин, шла война, и Агнессе даже и в голову не пришло попросить у генерала какой-либо документ, подтверждающий их брак. Поразительно, но и в сорок третьем году Агнесса совершенно искренне считала Власова своим законным мужем и безропотно отсидела положенные жене изменника Родины пять лет лагерей… [26]
Зато фронтовую жизнь Агнессы «муж» устроил основательно и прочно. Подмазенко была зачислена на должность старшего врача медпункта штаба 37-й армии.
Семейная жизнь «новобрачных» оказалась счастливой. Скоро Агнесса забеременела. Ребенка своего, которого благополучно родила, она назвала потом, кстати сказать, Андрюшей.
Правда, показать его отцу не сумела. Тогда уже завершилась трагедия 2-й Ударной армии.
Но это впереди.
Пока же, в сентябре 1941 года, Власов вывозил молодую жену из киевского котла. Относился он к ней заботливо и без нужды старался не волновать. Поэтому, пока ехали на штабных машинах, идущих позади частей прорыва, Агнесса и не подозревала, что они в окружении.
«Фактически об окружении немцами 37-й армии я узнала 26 сентября. Ввиду сильного обстрела дороги, по которой следовала наша колонна, ехать на машинах стало невозможно, и по приказанию Власова все машины были уничтожены в лесу между селами Березанью и Семенов-кой. Тут же все разбились на небольшие группы, и каждая самостоятельно стала выходить из окружения».
Эти показания{11}арестованная Агнесса Павловна Подмазенко дала 28 июня 1943 года на допросе, закончившемся ровно в полночь.
Судя по ее рассказу, в группе, с которой они выходили вместе с Власовым, было тридцать человек. Однако уже через три дня пришлось разделиться, и дальше шли втроем — Власов, Подмазенко и политрук Евгений Свердличенко.
«Следуя по лесу к селу Соснова, мы догнали одного местного жителя, возвращавшегося из деревни Помокли. Мы попросили помочь достать для нас гражданскую одежду…
Оставив Власова и Свердличенко в лесу, я с этим гражданином зашла в село.
В Соснове мой провожатый сказал, что здесь проживает местный старый партийный работник Любченко, который сумеет обеспечить нас гражданской одеждой. Я попросила пригласить Любченко, чтобы лично с ним переговорить.
Когда пришел Любченко, я попросила его оказать помощь в приобретении гражданской одежды для двух командиров Красной Армии в обмен на принесенное мною кожаное пальто и гимнастерку, а также указать безопасный маршрут следования в расположение частей Красной Армии… [27]
Переодевшись, Власов и Свердличенко зашли в Соснову, где встретились с Любченко. Они представились как командиры Красной Армии, при этом политрук показал Любченко свой партийный билет.
Любченко связал Власова с партизанским отрядом, находившимся близ Сосновы в лесу, где Власов узнал, что менее опасным был путь на город Прилуки через село Черняховку, обходя населенные пункты, так как в них находились немцы. Из этого села мы ушли на следующий день, не будучи никем задержаны. Мы с Власовым ночевали здесь у одной старухи, а Свердличенко у гражданина, с которым я пришла в Соснову.
Перед уходом мы с Власовым отдали Любченко на хранение свои пистолеты и документы, за исключением удостоверений личности. Кроме этого, Власов оставил при себе партийный билет»{12}.
Как рассказывала на допросе Агнесса Павловна, вместе с Власовым и Свердличенко они благополучно добрались до Прилук, но, выяснив, что немцы уже в городе, обошли Прилуки стороной. Через Сребное, Хмелев, Смелое, Белополье вышли первого ноября к Курску, который уже готовился к эвакуации. Отсюда их отправили в Воронеж…
В июне сорок третьего следователя интересовало, не помышлял ли уже тогда Власов об измене.
— Нет!-ответила Подмазенко. — Напротив… Власов давал высокую оценку действиям частей Красной Армии в районе Киева и заявлял, что, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять. Успехи немцев он рассматривал как временные и противопоставлял им исторические факты, когда при первоначальных неуспехах в войне русские выходили победителями… Никаких отрицательных настроений он не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии.
Разумеется, Агнесса Подмазенко, хотя и спала в одной постели с генералом, в вопросах военной тактики и стратегии разбиралась чисто по-женски. И тем не менее, похоже, что именно так, как рассказывала Подмазенко, и мыслил командующий 37-й армии. Действительно, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять.
Мысль необыкновенно глубокая.
Буквально ощущаешь, как ошеломила она в холодном осеннем лесу генерала Власова, рассчитывавшего, что немцы будут брать город в лоб, укладывая дивизию за дивизией перед позициями 37-й армии.
Обнимая беременную военно-полевую жену, Власов поведал ей о своем стратегическом озарении. Аля, Алик, как звал Власов Агнессу [28] Павловну, замерла в его объятиях, впитывая в себя эту генеральскую мудрость.
Я иронизирую тут не только над Власовым.
Точно так же думали тогда и вели себя многие советские генералы.
Осенью сорок первого года они, такие умудренные и ловкие, в совершенстве изучившие штабные интриги, знавшие, что и где можно говорить, как и что нужно докладывать, не понимали и не могли понять, почему не останавливаются немецкие армии. Мысль, что имеющегося у них опыта, знаний и таланта недостаточно для этого, просто не приходила им в головы.
Впрочем, слово «опыт» здесь не вполне уместно.
Летом сорок первого года вермахтовские стратеги противоборствовали, кажется, и не генералам, а колхозным бригадирам, одетым в генеральскую форму.
Начальник Генерального штаба С.М. Штеменко пишет в своих мемуарах, что об обстановке на фронте, о положении наших и немецких войск в Генштабе зачастую узнавали не из докладов и сообщений, поступавших из армейских частей, а названивая по обычному телефону председателям сельсоветов.
Мысль, что с такой информацией невозможно воевать на этой войне, не посетила Штеменко и после победы.
«Мы и в дальнейшем, — пишет он в своих мемуарах, — когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию».
Как созвучен штеменковский уровень военного мышления недоумению Власова — Подмазенко: зачем немцы окружили Киев, если, не окружив его, они не смогли бы взять город!
И обращение к истории тоже понятно.
Тут уже подсознание включилось.
Обидно, конечное дело, что своего ума, своих талантов не хватает, но ведь не где-то, в России генеральствуем, а Россия — такая страна. Поднатужится, родимая, прольет побольше кровушки, но выстоит, победит немцев со всеми ихними стратегиями, не подведет своих генералов.
И еще на одно выражение Агнессы Подмазенко я бы обратил внимание:
«Власов никаких отрицательных настроений не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии». [29]
Глагол «соединиться» тоже, как мне кажется, не Подмазенко придуман.
Власов шел по лесу с политруком и любовницей, но продолжал ощущать себя — достойное восхищения самоуважение! — некоей войсковой единицей, которая должна не просто выйти в расположение советских частей, а именно соединиться с армией. Хотя и не осталось ничего от тридцать седьмой армии, но идею армии Власов нес в себе и сам ощущал себя как бы армией.
И тут опять-таки не столь важно, как ощущал себя сам Власов.
1 2 3 4 5 6 7 8