Гари Роман
Свет женщины
Ромен Гари
Свет женщины
Перевод французского Н. Калягиной
Глава I
Я выходил из такси и, открывая дверцу машины, чуть не сбил ее с ног; пакеты, которые она держала в руках: хлеб, яйца, молоко, - посыпались на тротуар, - так мы и встретились впервые, под мелким, уныло моросящим дождем.
Ей, пожалуй, было столько же лет, сколько и мне, или около того. Казалось, черты ее лица лишь в обрамлении седых волос приобрели наконец некую завершенность, годы подчеркнули и оттенили то, что молодость и природное изящество только робко наметили. Похоже, она запыхалась, как если бы бежала, боясь опоздать. Я не верю в предчувствия, но уже давно потерял веру и в свое неверие. Все эти "я в это больше не верю" - те же убеждения, причем самые обманчивые.
Я кинулся собирать то, что еще уцелело, и чуть не упал. Выглядел я, наверное, довольно комично.
- Оставьте...
- Мне жаль, очень... Простите...
Она рассмеялась. Морщинки разбежались вокруг глаз, выдавая возраст, теперь четко обозначившийся.
- Право, пустяки. Что упало, то пропало, мне же легче...
Она уже собралась идти дальше, и я испугался худшего: разойтись вот так, как воспитанные люди, соблюдая правила приличия...
И тут, как нельзя более кстати, подоспел шофер такси. Он обратился ко мне, вежливо улыбаясь:
- Извините, месье, мне нужна улица Бургонь...
- Но... мы как раз на ней и находимся.
- Бар на углу улицы Варен, не подскажете?
- Так вот же он.
- Ну и? Платить-то собираетесь, или как?
Я порылся в карманах. Франков у меня не было. Я все обменял в аэропорту, и, когда попытался заплатить долларами, мне тут же напомнили, что "мы здесь во Франции, между прочим". Я не знал, что делать, и эта женщина с седыми растрепавшимися волосами, в широком сером пальто, выручила меня: заплатила по счетчику, потом, обернувшись, заметила, скорее с иронией, нежели с участием:
- Похоже, вам не слишком везет...
А я-то полагал, что со стороны это незаметно. Я не носил летную форму капитана, но мне всегда удавалось сохранять в глазах пассажиров и своего экипажа спокойный вид человека, у которого все под контролем и который привык к возвращениям издалека. Внешне я всегда был крепким, подтянутым: широкие плечи, твердый взгляд. Но теперь я буквально таял на глазах; сегодня, однако, и на проколотых шинах можно проехать сотни километров.
- Вы правы, мадам, сейчас тот самый момент, когда в старых добрых романах шли к священнику, и по возможности - к незнакомому.
Развеселить ее мне не удалось. Взгляд мой молил о милости, и она не могла этого не почувствовать. Никогда раньше мне не приходилось оказываться в столь затруднительном положении. Когда я спросил потом у Лидии, о чем она подумала в те первые минуты, она призналась: "Я подумала, что одолжила сто франков какому-то проходимцу, к тому же совершенно пьяному, и что я могу с ними распрощаться". На самом же деле жизнь выбросила нас за борт, ее и меня, и произошло то, что почему-то всегда называют встречей.
- Послушайте, я должен возместить вам убытки...
- Какие мелочи...
- Я выпишу вам чек, если позволите...
Я возвращался из Руасси1. В начале дня я отправился туда на такси, чтобы лететь в Каракас, как и задумал. Я устроился в углу, лицом к стене, надвинув шляпу на глаза, и так и сидел там, слушая объявления о вылетах. Я семнадцать лет проработал в "Эр Франс", и большинство экипажей знали меня в лицо, а я хотел уклониться от всех этих встреч и дружеских расспросов: "Что это ты, никак летишь пассажиром? Подумать только, полгода отпуска, не много ли? А Янник? Ты теперь отдыхаешь без нее?" Я находился в таком замешательстве, что любое мое решение тут же реализовывалось в действии, совершенно противоположном. Я прослушал объявление о посадке на рейс в Каракас, прошел через зал ожидания, сел в такси и дал шоферу наш адрес на улице Вано. Спохватился я как раз вовремя и попросил высадить меня у бара на углу. И то это было слишком близко. Мы жили в этом квартале не первый год, и меня могли узнать. "В котором часу вы от нее ушли? - В три. Я собирался лететь в Южную Америку, и мой самолет... - Вас видели на улице Варен в семнадцать двадцать. - Да, я вернулся. - И вы не зашли домой? Вы ведь были всего в двух шагах оттуда. - Нет, я собирался, но передумал. И потом, мы уже договорились... - О чем же? - Мне не в чем себя упрекнуть. Что мне еще было делать? - В подобных случаях, сударь, оставаться в живых это низость. Достойнее пустить себе пулю в лоб". В этих внутренних диалогах я всегда подтрунивал над самим собой. Однако если мне выпало жить дальше, и не один год, придется привыкнуть к таким допросам, и чем скорей, тем лучше. Вряд ли они прекратятся в ближайшее время. И все же единственное, в чем я мог себя упрекнуть, так это в том, что не сел в самолет. Я не был убийцей, который прокрадывается на место преступления; место... да наш голубой шарик так давно вертится вокруг Солнца, что всем нам даст форы по части преступлений.
Мы стояли под дождем среди валяющихся на земле продуктов.
- Вот, пожалуйста, нам уже трудно расстаться, - сказал я.
Она рассмеялась, и от прорезавшихся морщинок лицо ее стало совсем добрым.
Кафе называлось "У Ариса", У стойки был человек, очень элегантный, в пальто из верблюжьей шерсти и в борсалино, он держал на поводке серого королевского пуделя, стриженного как регулярные парки Ленотра2. По какому-то странному совпадению, случайность которого, впрочем, сомнительна - кто знает, может, в этих музыкальных ящиках все подстроено, чтобы посмеяться над кем-нибудь или, напротив, угодить, - словом, один подросток все же попытал счастья, рискнув парой монет, и теперь слушал что-то шопеновское.
- Думаю, нам стоит поговорить, иначе все уходит слишком быстро и неизвестно куда, и потом приходится возвращаться... "Не понимаю, что я делаю в этом кафе с совершенно незнакомым человеком", так?
- Да.
К нам подошел официант.
- Два кофе со сливками, - заказал я и повернулся к ней: - Ну вот, теперь у нас есть повод остаться.
Она улыбнулась, немного жестко:
- Я только жду обещанный чек, ничего больше.
- Бог мой...
Я достал из дорожной сумки чековую книжку:
- На чье имя?
- Поставьте: на предъявителя...
- Все же я хотел бы знать ваше имя, на всякий случай...
- Лидия Товарски.
Человек с пуделем подвинулся ко мне:
- Извините меня, месье... мадам... - Он раскланялся с нами, клоунским жестом сняв и водрузив обратно на макушку свою шляпу. - Я дрессировщик собак и... у меня такое впечатление...
- Лас-Вегас, тысяча девятьсот семьдесят пятый год, - помог я ему. Казалось, он обрадовался:
- Вы исполняли номер...
- Нет, я был барменом в "Сенде".
- Ах да, теперь припоминаю... - Он протянул мне свою визитку: сеньор Галъба, адреса агентств в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. - Когда постоянно путешествуешь, под конец уже никого не узнаешь...
Я не отвечал. Он понял, сразу как будто забыл все, чем хотел поделиться, опять раскланялся и вернулся к своему пуделю, ожидавшему его у стойки бара.
- Бармен, в Лас-Вегасе в семьдесят пятом, - что вы там делали?
- Ничего. Я там не был. Просто ему нужно было встретить кого-нибудь знакомого, этому бедолаге...
Она посмотрела на меня с любопытством, но в то же время строго:
- Когда так быстро ставят диагноз одиночества незнакомому человеку...
- Не будем увлекаться подобного рода откровениями, мадам, - ответил я с подчеркнутым достоинством.
Она опять рассмеялась, разгоняя смехом окружавших меня призраков.
- ...Я говорю "мадам", чтобы еще раз показать, что держусь в рамках приличия... Мы с вами совершенно друг другу чужие, мадам, и можете не сомневаться, я нисколько не преувеличиваю значимость этих двух чашечек кофе... Только что на улице я вас нечаянно толкнул, выходя из такси, ну и...
- А вы забавны.
- Если бы я только мог развеселить вас хоть на несколько мгновений, мне стало бы легче: давать поводы для смеха - по-моему, это самый щедрый дар. А как вы, все в порядке?
За окном одна за другой проезжали машины - верно, улица с односторонним движением, - и день стоял серый и унылый. Дрессировщик собак очень быстро набирался в баре, так что вскоре ему вообще никто не будет нужен. Пудель смотрел на него с мучительным беспокойством: не так-то просто понять человека.
Мы молчали, и вот что важно: наше молчание не становилось невыносимым. Мне казалось, что вид у нее какой-то потерянный, но, может быть, мне всего лишь нужно было на что-то надеяться.
- Извините меня, - начал я. - Я не... Я только...
- Да, я вижу. Я, знаете, немного разбираюсь в приступах тоски и отчаяния. Представьте, я изучила эту науку. Я потеряла мужа и мою девочку полгода назад в автомобильной аварии. Что ж, полагаю, теперь мы можем расстаться. - Она протянула мне руку в перчатке: - Не унывайте. Все еще, может быть, образуется.
- Я думаю вернуться во Францию к началу года и, если вы позволите...
- Да, конечно. Далеко вы?
- В Каракас.
Она долго искала в сумочке, но так и не нашла ни чем, ни на чем записать. Я сходил в кассу за ручкой, и она написала: "Лидия Товарски", адрес и телефон на розовом листке оплаченного счета, шесть франков с мелочью, включая чаевые. Я положил листок себе в карман.
Она мило улыбнулась мне на прощание, как бы говоря, что теперь мы в расчете, и вышла. Я не был уверен, что хорошо запомнил лицо, и догнал ее на улице. Она обернулась, вопросительно глядя на меня.
- Нет, ничего. Это чтобы узнать вас в следующий раз...
Белые, довольно длинные, по плечи, волосы она не убирала, а носила распущенными, не знаю уж потому ли, что чувствовала себя молодой, или в память о своей молодости. Высокие, выступающие скулы; черные, необычно широко посаженные глаза, сияющие из глубины своей царственной тени; глубокая морщинка на переносице рассекала посередине прямую линию бровей, покоясь на них, как тело птицы на расправленных крыльях.
Она легко, по-дружески, положила ладонь мне на руку:
- Вам нужно вернуться домой и поспать. Позвоните мне как-нибудь, когда мы оба возвратимся из тех дальних стран, где сейчас находимся.
Подъехало такси, и все было кончено.
Что ж, по крайней мере полчаса убил.
Я вернулся в кафе. Ее незанятый стул сиротливо пустовал. На сиденье стояла пепельница. Мой знакомый из Лас-Вегаса все еще находился у стойки, и я решил угостить его чем-нибудь для поднятия настроения. Кальвадос, к примеру, или тот же коньяк. Это его пальто верблюжьей шерсти с поднятым воротом, старое борсалино с широкими полями, вызывающе небрежно надвинутое на правую бровь, волосы, крашенные с особой аккуратностью, чтобы не задеть серебро седины на висках, - словом, он лет на тридцать был старше тех образов, которые первыми запечатлелись у меня в памяти: Бутатти, Делаж3, кинозвезды Джина Манес и Жан Мюра. Внушительный нос, прямо-таки мефистофелевский, с горбинкой, и могучие ноздри. Черные оливки его глаз отражали лишь дряхлость Казановы, и по контрасту с пассивной тоскливостью взгляда нос его словно выдавался вперед, как бы в поисках подкрепления. В "Клапси" он исполнял номер с дрессированными собачками и завтра, вместе со своей труппой, состоявшей из ассистента, шимпанзе и восьми пуделей, должен был отправиться в турне по Мексике и Южной Америке.
- Это всемирно известный номер. Годы и годы творческих усилий... Труд всей жизни. К сожалению, у меня постоянно сложности со страховкой. Видите ли... - Он приложил руку к сердцу. - Три микроинфаркта. Смрт.
- Как вы сказали?
- Это по-сербски: смрт. Я говорю на семи языках и должен вам заметить, что у славян, пожалуй, самое подходящее название для этого... Смрт по-сербски, смерть по-русски, смьерчь по-польски... Есть в этом что-то змеиное... У нас, на Западе, совсем другие звукосочетания, более благородные, что ли: la mort, la muerte, todt... Но смрт... Будто какая-то мерзкая тварь ползет по ноге... еще опасней, чем ядовитый скорпион, И потом, думаю, все мы уделяем слишком много внимания этому ничтожному факту.
- В английском death тоже есть нечто шипящее, - заметил я.
- Точно. Так что же вы делали после Лас-Вегаса?
- Я никогда не был в Лас-Вегасе.
- Да? Значит, это был кто-то другой и где-то в другом месте. Неважно, встречи - это всегда приятно. Приходите сегодня посмотреть мой номер в "Клапси". Я скажу, чтобы оставили для вас столик. Не каждый день встречаешь старых знакомых... Или заходите после, поужинаем. А? Вот моя визитка.
- Вы мне уже дали одну.
- Я живу неподалеку: отель "Крийон" на улице Искусств. В половине первого ночи антракт между двумя отделениями, а мои выход сначала в одиннадцать вечера, а потом в час. Не сомневаюсь, что там даже будут какие-нибудь наши общие знакомые...
- Я улетаю сегодня.
- Куда?
- В Каракас.
Совсем рядом какой-то молодой человек спросил телефонный жетон. Нет, о том, чтобы позвонить, и речи нет. Не могу я признаться, что не улетел, да еще и нахожусь поблизости.
- Приятная дама, ваша спутница. Не хочу показаться нескромным... но со стороны это выглядело как разрыв.
- У вас наметанный глаз.
- О, это было не сложно. Я сразу сказал себе: это долго не продлится.
- Верно. Cheers4.
- Ваше. Официант, повторите. Я знал стольких женщин в своей жизни, что, можно сказать, всегда был один. Слишком много - все равно что никого.
- Глубокое замечание.
- Это как раз и навело меня на мысль сделать свой номер... Вы должны посмотреть, он того стоит.
- Как-нибудь, обязательно.
- К сожалению, в скором времени мне придется уйти со сцены. Эта страховка, такая подлая вещь. Они кидают вас при первом же удобном случае. Единственное, что меня беспокоит во всем этом, - мой Матто Гроссо5.
Королевский пудель навострил уши и поднял серую лысеющую морду.
- Вы, наверное, заметили, что он не сводит с меня глаз? Как будто понимает, что меня тревожит.
- Смрт, - сказал я.
- Точно. Он боится остаться один. Собаки всегда так тоскуют. А знаете, может, он еще умрет раньше меня, в его-то годы... Ему скоро четырнадцать.
- Ну да! И давно вы вместе?
- Тринадцать лет. Он жил у одной женщины, которую я очень любил. Она ушла с каким-то каскадером, мальчишка, двадцать два года, - они любят проявлять заботу о начинающих, это понятно, - и оставила мне Матто Гроссо, чтобы я не чувствовал себя таким одиноким.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2