https://wodolei.ru/catalog/accessories/dispensery/dlya-tualetnoj-bumagi/
Услышав это, Кнемон ни на мгновение не задумался: что давно было его мечтою и желанием, но чего он не ожидал, это он вдруг получил паче чаяния и неожиданно. Кнемон воскликнул:– Все, что ты возвещаешь, я принимаю с радостью.При этом он протянул руку, Навсикл вручил ему свою дочь и обручил их и, велев домашним петь брачные песни, он сам одним из первых начал плясать, неожиданно превратив пир в свадебное торжество. Все стали водить хороводы, петь не возвещенные заранее брачные песни перед опочивальней, и свадебный факел освещал дом всю ночь.Хариклея одна, удалившись от остальных, пошла в свой обычный покой. Заперев для безопасности двери, она в уверенности, что ей никто не помешает, охваченная каким-то исступлением, совершенно распустила волосы и, разорвав одежды, воскликнула:– Давайте и мы заведем хоровод поразившему нас божеству, согласно его обычаю! Указание на мимические движения в трагедии (род танца).
Пением будет плач, а вопли будут пляскою. Темнота пусть мне вторит, а ночь беспросветная пусть руководит действом, – вот я разбиваю этот светильник об пол. Какой свадебный чертог божество нам воздвигло? какой брачный покой оно нам приготовило? Чертог скрывает меня одинокую, безбрачную, вдовую по Теагену, который, увы, лишь по имени был женихом моим.Кнемон женится, Теаген же скитается, к тому же он пленник и, может быть, в оковах. Впрочем, это было бы еще ничего, лишь бы он спасся. Навсиклея справляет свадьбу и разлучена со мною, – вчера еще моя соложница, – Хариклея же одинока и пустынножительница.Не из-за них мои упреки, о судьба и боги, пусть свершается все согласно их желанию, но из-за нас: ведь вы не даете нам того же, что им. Вы так до бесконечности затягиваете действо о нас, что оно заглушает всякую другую сцену. Но что это я так не вовремя порицаю богов? Пусть и впредь все совершается по их воле. Но, Теаген, единственная моя сладкая забота: если ты умер и я в этом удостоверюсь (да не узнаю я этого никогда!), то не замедлю соединиться с тобой.Ныне же приношу тебе эту жертву, – при этом Хариклея стала рвать на себе волосы и бросать их на постель, – и совершаю вот это возлияние из милых тебе очей, – и тотчас же одеяло стало влажным от слез.Но если ты у меня спасся – как это было бы прекрасно, – то тогда скорей сюда, отдохни вместе со мною, друг, явись хоть в сновидении. Но и тогда пощади, добрый мой, сохрани мою девственность до законного брака. Вот я уже обнимаю тебя, думаю, ты здесь, я тебя вижу!С этими словами Хариклея быстро бросилась на ложе ничком и, прижавшись к нему, стала обнимать его, рыдая и глубоко вздыхая. Наконец от чрезмерного горя она лишилась чувств, и мрак, охвативший ее рассудок, незаметно обратился в сон, не покидавший ее до позднего утра.Каласирид уже начал удивляться и, не видя ее в обычное время, стал искать. Придя к ее покою, он сильно постучал в двери и, громко позвав по имени, разбудил Хариклею. Она, испугавшись внезапного зова, направилась к дверям в том виде, в каком была застигнута, и, отодвинув засов, открыла старику. А он, увидев ее волосы в беспорядке, хитон, разорванный на груди, опухшие глаза, говорившие о безумстве перед сном, понял, в чем дело. Подведя ее тотчас же к постели и усадив, он накинул ей плащ. И, приведя ее в подобающий вид, Каласирид сказал:– Что это, Хариклея? Отчего ты так много и чрезмерно горюешь, с чего ты так безрассудно поддаешься нынешним несчастьям? Я теперь не узнаю тебя, ведь я знаю, что прежде ты всегда с благородством и рассудительностью переносила удары судьбы. Прекратишь ли ты это чрезмерное безрассудство? Как ты не понимаешь, что раз ты – человек, то, значит, ты существо шаткое, то в одну, то в другую сторону жестоко бросаемое? Зачем ты убиваешь себя, уничтожая этим надежды на лучшее? Пощади нас, дитя, пощади если не себя, то Теагена, для которого жизнь дорога только с тобою и ценна лишь тогда, если ты будешь в живых.Хариклея покраснела при этих словах. Она вспомнила, в каком состоянии ее застиг Каласирид. Долго молчала она, наконец, когда Каласирид стал требовать ответа, сказала:– Поделом ты бранишь меня, но все же я достойна извинения, отец. Не пошлое и вдруг появившееся влечение довело до этого меня, несчастную, но чистое и целомудренное стремление к моему хотя и не коснувшемуся меня, но все же супругу, к Теагену, – он заставляет меня горевать, что его нет со мной, и, главное, страшиться перед неизвестностью, жив ли он или нет.– Об этом не беспокойся, – сказал Каласирид. – Теаген жив и будет с тобою по соизволению богов, если следует верить пророчеству, изреченному о вас, а также и человеку, сообщившему нам вчера, что Теаген захвачен Тиамидом на пути в Мемфис. Если он захвачен, то ясно, что он спасен, так как уже раньше был дружен и знаком с Тиамидом. Итак, не время медлить, пора нам поспешить как можно скорее в селение Бессу, чтобы разыскать тебе Теагена, а мне еще, сверх того, моего сына. Ты ведь слыхала, наверное, что Тиамид – мой сын.Хариклея задумалась и сказала:– Если у тебя есть сын Тиамид и если это действительно он, то есть твой сын, а не кто-нибудь иной, то от него теперь мне грозит величайшая опасность.Когда Каласирид, удивившись, спросил, в чем дело, она сказала:– Ты знаешь, я была взята в плен разбойниками. И вот красота, которая, видимо, на несчастье дана мне, возбудила страсть ко мне и в Тиамиде. Следует опасаться, если во время поисков мы встретим его, что он, увидав меня, узнает, что я та самая, которая хитростью избежала предложенного им брака, и постарается принудить меня к нему силою.Каласирид ответил:– Пусть никогда не овладевает им страстность настолько, чтобы он презрел присутствие своего отца, чтобы взор родителя не устыдил сына и не заставил его побороть свою незаконную страсть, если она действительно есть. К тому же ничто не мешает тебе придумать какую-нибудь уловку во избежание того, что тебя страшит. Кажется, ты мастерица измышлять против посягающих на тебя всякие притворства и отговорки.Эти слова немного позабавили Хариклею.– Я не хочу, – сказала она, – разбираться теперь, говоришь ли ты правду или шутишь со мною. Я с Теагеном уже раньше придумала некую уловку, которая тогда по стечению обстоятельств не привела ни к чему. Теперь я намереваюсь применить ее с большим успехом. Когда мы собрались бежать с разбойничьего острова, мы решили привести наше платье в самое жалкое состояние и, наподобие нищих, в таком виде появляться в селениях и городах. Если ты согласен, преобразим свой облик и станем нищенствовать. Таким образом мы будем менее подвергаться преследованиям со стороны встречных. Бедность в таких обстоятельствах способствует безопасности, и нищета ближе к состраданию, чем к вражде, а необходимое ежедневное пропитание мы тоже легче себе добудем: ведь в чужой стране людям, которых не знают, мало что продают, но из жалости щедро подают.Каласирид одобрил ее мысль и стал торопиться с приготовлениями к путешествию. Он и Хариклея зашли к Навсиклу и Кнемону, сообщили им об отъезде и на третий день пустились в путь, не взяв с собою ни вьючного животного, ни провожатого, хотя им это и было предложено.Часть пути их провожали Навсикл и Кнемон и множество других домочадцев. Провожала их также и Навсиклея, после долгих просьб получившая на это разрешение отца; очарование Хариклеи победило в ней застенчивость новобрачной.Пройдя около пяти стадиев, они – мужчины с мужчинами, а женщины с женщинами – расцеловались под конец на прощание и подали друг другу руки. Пролив много слез и помолившись, чтобы эта разлука принесла с собою счастье, они расстались, причем Кнемон просил извинения, что не отправляется вместе с ними, так как «его брачные покои только что сколочены», и уверял, будто при случае присоединится к ним. Так провожавшие вернулись в Хеммис.Хариклея же и Каласирид впервые нарядились в нищенские одеяния, и приготовленные заранее лохмотья превратили их в бедняков. Затем Хариклея обезобразила свое лицо, натерев его сажей, запачкала его, вымазала грязью и прикрыла его до неузнаваемости, спустив неопрятный край головного платка на один глаз. Она подвесила себе под мышкою сумку, по виду для собирания крох и ломтей, в действительности же предназначенную для сокрытия священной дельфийской одежды и венков, а также найденных с нею материнских драгоценностей и отличительных знаков. А Каласирид, обернув колчан Хариклеи потертыми овечьими шкурами, словно какую-то другую ношу, повесил его себе поперек плеч. Он освободил лук от тетивы, и, когда лук, тотчас же разогнувшись, стал совершенно прямым, Каласирид сделал его посохом в своих руках. Сильно опирался он на него всею тяжестью, и когда замечал встречных, то нарочно сгибался более, чем принуждала его старость, и волочил одну ногу. Иногда Хариклея вела его за руку.Когда они вошли в свою роль, то сами, подшучивая друг над другом, вдоволь посмеялись над своим обличьем, затем обратились к выпавшему им на долю божеству, прося его удовольствоваться тяготеющим до сих пор над ними несчастьем и положить ему конец. После этого поспешили к деревне Бессе, надеясь найти там Теагена и Тиамида, но их постигла неудача.Уже приближаясь на закате солнца к Бессе, увидали они множество недавно убитых людей. Поняв по одеянию и вооружению, что в большинстве это были персы, они заключили, что здесь разыгралась военная сцена. Но кто и с кем сражался, они не знали.Наконец, проходя между мертвецами и при этом ища взором, не лежит ли где кто-либо из их близких, – ведь наши души боязливо предчувствуют худшее, когда дело идет о тех, кто нам всего дороже, – они встретили старую женщину, припавшую к телу туземца и на все лады изливавшую свою скорбь.Они решили попытаться узнать что-либо от старухи. Сев рядом с нею, начали утешать и сдерживать ее чрезмерные причитания. Когда старуха несколько успокоилась, они спросили ее, о ком она горюет и что это за сражение, Причем Каласирид обратился к женщине по-египетски.Тогда старуха рассказала все вкратце. Скорбит она по павшем сыне, а пришла к мертвецам нарочно, в надежде, не освободит ли ее кто-нибудь от жизни, не убьет ли, а также чтобы отдать подобающий долг сыну посильными слезами и причитаниями.Про войну же старуха рассказала так:– Некий чужеземный юноша, выдающийся своею красотою и ростом, был отправлен в Мемфис к Ороондату, наместнику великого царя. Кажется, Митран, начальник стражи, взял его в плен и посылал в виде величайшего подарка, как рассказывают. Обитатели вот этой нашей деревни – при этом старуха указала селение поблизости – собрались вызволить его, так как уверяли, что они его знают, а может быть, это был только предлог. Митран, узнав это, конечно, вознегодовал и отправился походом на селение два дня тому назад. А в селении нашем живет очень воинственное племя, которое всегда вело разбойничью жизнь и совершенно пренебрегает смертью, отнимая этим часто мужей и детей у многих других женщин, как теперь и у меня.Узнав о предполагаемом нашествии, жители поселка приготовили какие-то засады и, подпустив неприятеля, одолели его, потому что часть сражалась прямо лицом к лицу, а другие с криком напали сзади, из засады, на не ожидавших этого персов.И пал Митран, сражавшийся в первых рядах. Пали с ним также почти все, так как были окружены и некуда было бежать. Пали и из наших немногие, и оказался среди немногих, по тяжкой воле божества, и сын мой, пораженный персидскою стрелою в грудь. И теперь я, несчастная, оплакиваю павшего, и, кажется, придется мне оплакивать также и оставшегося у меня последнего сына, он тоже отправился в поход вчера вместе с остальными на город мемфисцев.Каласирид спросил и о причине похода. Старуха, добавив то, что слыхала от оставшегося в живых сына, сказала, что после убийства царских воинов и начальника стражи великого царя жители хорошо понимали, что этот недобрый поступок не пройдет им даром и что дело примет самый опасный оборот, так как Ороондат, наместник Мемфиса, располагает большими силами, и если он узнает, то тотчас же, при первом набеге, окружит деревню и расправится с ней, истребив все население.– И вот, навлекши на себя величайшую опасность, жители решили исправить великую дерзость, если возможно, еще большей: предупредив приготовления Ороондата, неожиданно произвести нападение, либо убить и его, если застанут его в Мемфисе, либо, если его не окажется там – как говорят, он занят теперь войною с эфиопами, – тем легче овладеть городом, свободным от защитников. Таким-то образом решили избежать опасности, а также восстановить Тиамида, начальника их шайки, в сане пророка и возвратить ему сан, не по праву захваченный его младшим братом. И если даже ждет их поражение, то в битве понесут они его, а не будут как-нибудь выловлены и не подвергнутся надругательствам и своеволию персов. Но, странники, куда же вы теперь направитесь?– В селение, – ответил Каласирид.– Небезопасно, – ответила старуха, – для вас, которых никто не знает, в такой необычный час появляться среди оставшихся.– А если ты нас проводишь, – сказал Каласирид, – я надеюсь, мы будем в безопасности.– У меня нет времени, – ответила старуха, – мне надо совершить некие ночные жертвоприношения. Но если вы можете потерпеть, – впрочем, что неизбежно, даже если вы и не желаете, – то вам придется где-нибудь здесь, в сторонке, на чистом от мертвецов месте, провести эту ночь. Наутро же я провожу вас, позабочусь о вашей безопасности.Каласирид рассказал Хариклее все, что говорила старуха, и, взяв Хариклею с собою, удалился.Отойдя немного от убитых, они пришли к какому-то невысокому холму. Там Каласирид прилег, подложив себе колчан под голову, Хариклея села, обратив свою суму в сиденье.Взошла луна и озарила все ясным светом – был третий день после полнолуния. Каласирид, отягощенный старостью и притом утомленный дорогою, задремал. Хариклея бодрствовала из-за охвативших ее дум и сделалась зрительницей хоть и нечестивого, но для египтянок привычного действа.Старуха, в уверенности, что никто ей не помешает и что ее никто не видит, сначала вырыла яму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Пением будет плач, а вопли будут пляскою. Темнота пусть мне вторит, а ночь беспросветная пусть руководит действом, – вот я разбиваю этот светильник об пол. Какой свадебный чертог божество нам воздвигло? какой брачный покой оно нам приготовило? Чертог скрывает меня одинокую, безбрачную, вдовую по Теагену, который, увы, лишь по имени был женихом моим.Кнемон женится, Теаген же скитается, к тому же он пленник и, может быть, в оковах. Впрочем, это было бы еще ничего, лишь бы он спасся. Навсиклея справляет свадьбу и разлучена со мною, – вчера еще моя соложница, – Хариклея же одинока и пустынножительница.Не из-за них мои упреки, о судьба и боги, пусть свершается все согласно их желанию, но из-за нас: ведь вы не даете нам того же, что им. Вы так до бесконечности затягиваете действо о нас, что оно заглушает всякую другую сцену. Но что это я так не вовремя порицаю богов? Пусть и впредь все совершается по их воле. Но, Теаген, единственная моя сладкая забота: если ты умер и я в этом удостоверюсь (да не узнаю я этого никогда!), то не замедлю соединиться с тобой.Ныне же приношу тебе эту жертву, – при этом Хариклея стала рвать на себе волосы и бросать их на постель, – и совершаю вот это возлияние из милых тебе очей, – и тотчас же одеяло стало влажным от слез.Но если ты у меня спасся – как это было бы прекрасно, – то тогда скорей сюда, отдохни вместе со мною, друг, явись хоть в сновидении. Но и тогда пощади, добрый мой, сохрани мою девственность до законного брака. Вот я уже обнимаю тебя, думаю, ты здесь, я тебя вижу!С этими словами Хариклея быстро бросилась на ложе ничком и, прижавшись к нему, стала обнимать его, рыдая и глубоко вздыхая. Наконец от чрезмерного горя она лишилась чувств, и мрак, охвативший ее рассудок, незаметно обратился в сон, не покидавший ее до позднего утра.Каласирид уже начал удивляться и, не видя ее в обычное время, стал искать. Придя к ее покою, он сильно постучал в двери и, громко позвав по имени, разбудил Хариклею. Она, испугавшись внезапного зова, направилась к дверям в том виде, в каком была застигнута, и, отодвинув засов, открыла старику. А он, увидев ее волосы в беспорядке, хитон, разорванный на груди, опухшие глаза, говорившие о безумстве перед сном, понял, в чем дело. Подведя ее тотчас же к постели и усадив, он накинул ей плащ. И, приведя ее в подобающий вид, Каласирид сказал:– Что это, Хариклея? Отчего ты так много и чрезмерно горюешь, с чего ты так безрассудно поддаешься нынешним несчастьям? Я теперь не узнаю тебя, ведь я знаю, что прежде ты всегда с благородством и рассудительностью переносила удары судьбы. Прекратишь ли ты это чрезмерное безрассудство? Как ты не понимаешь, что раз ты – человек, то, значит, ты существо шаткое, то в одну, то в другую сторону жестоко бросаемое? Зачем ты убиваешь себя, уничтожая этим надежды на лучшее? Пощади нас, дитя, пощади если не себя, то Теагена, для которого жизнь дорога только с тобою и ценна лишь тогда, если ты будешь в живых.Хариклея покраснела при этих словах. Она вспомнила, в каком состоянии ее застиг Каласирид. Долго молчала она, наконец, когда Каласирид стал требовать ответа, сказала:– Поделом ты бранишь меня, но все же я достойна извинения, отец. Не пошлое и вдруг появившееся влечение довело до этого меня, несчастную, но чистое и целомудренное стремление к моему хотя и не коснувшемуся меня, но все же супругу, к Теагену, – он заставляет меня горевать, что его нет со мной, и, главное, страшиться перед неизвестностью, жив ли он или нет.– Об этом не беспокойся, – сказал Каласирид. – Теаген жив и будет с тобою по соизволению богов, если следует верить пророчеству, изреченному о вас, а также и человеку, сообщившему нам вчера, что Теаген захвачен Тиамидом на пути в Мемфис. Если он захвачен, то ясно, что он спасен, так как уже раньше был дружен и знаком с Тиамидом. Итак, не время медлить, пора нам поспешить как можно скорее в селение Бессу, чтобы разыскать тебе Теагена, а мне еще, сверх того, моего сына. Ты ведь слыхала, наверное, что Тиамид – мой сын.Хариклея задумалась и сказала:– Если у тебя есть сын Тиамид и если это действительно он, то есть твой сын, а не кто-нибудь иной, то от него теперь мне грозит величайшая опасность.Когда Каласирид, удивившись, спросил, в чем дело, она сказала:– Ты знаешь, я была взята в плен разбойниками. И вот красота, которая, видимо, на несчастье дана мне, возбудила страсть ко мне и в Тиамиде. Следует опасаться, если во время поисков мы встретим его, что он, увидав меня, узнает, что я та самая, которая хитростью избежала предложенного им брака, и постарается принудить меня к нему силою.Каласирид ответил:– Пусть никогда не овладевает им страстность настолько, чтобы он презрел присутствие своего отца, чтобы взор родителя не устыдил сына и не заставил его побороть свою незаконную страсть, если она действительно есть. К тому же ничто не мешает тебе придумать какую-нибудь уловку во избежание того, что тебя страшит. Кажется, ты мастерица измышлять против посягающих на тебя всякие притворства и отговорки.Эти слова немного позабавили Хариклею.– Я не хочу, – сказала она, – разбираться теперь, говоришь ли ты правду или шутишь со мною. Я с Теагеном уже раньше придумала некую уловку, которая тогда по стечению обстоятельств не привела ни к чему. Теперь я намереваюсь применить ее с большим успехом. Когда мы собрались бежать с разбойничьего острова, мы решили привести наше платье в самое жалкое состояние и, наподобие нищих, в таком виде появляться в селениях и городах. Если ты согласен, преобразим свой облик и станем нищенствовать. Таким образом мы будем менее подвергаться преследованиям со стороны встречных. Бедность в таких обстоятельствах способствует безопасности, и нищета ближе к состраданию, чем к вражде, а необходимое ежедневное пропитание мы тоже легче себе добудем: ведь в чужой стране людям, которых не знают, мало что продают, но из жалости щедро подают.Каласирид одобрил ее мысль и стал торопиться с приготовлениями к путешествию. Он и Хариклея зашли к Навсиклу и Кнемону, сообщили им об отъезде и на третий день пустились в путь, не взяв с собою ни вьючного животного, ни провожатого, хотя им это и было предложено.Часть пути их провожали Навсикл и Кнемон и множество других домочадцев. Провожала их также и Навсиклея, после долгих просьб получившая на это разрешение отца; очарование Хариклеи победило в ней застенчивость новобрачной.Пройдя около пяти стадиев, они – мужчины с мужчинами, а женщины с женщинами – расцеловались под конец на прощание и подали друг другу руки. Пролив много слез и помолившись, чтобы эта разлука принесла с собою счастье, они расстались, причем Кнемон просил извинения, что не отправляется вместе с ними, так как «его брачные покои только что сколочены», и уверял, будто при случае присоединится к ним. Так провожавшие вернулись в Хеммис.Хариклея же и Каласирид впервые нарядились в нищенские одеяния, и приготовленные заранее лохмотья превратили их в бедняков. Затем Хариклея обезобразила свое лицо, натерев его сажей, запачкала его, вымазала грязью и прикрыла его до неузнаваемости, спустив неопрятный край головного платка на один глаз. Она подвесила себе под мышкою сумку, по виду для собирания крох и ломтей, в действительности же предназначенную для сокрытия священной дельфийской одежды и венков, а также найденных с нею материнских драгоценностей и отличительных знаков. А Каласирид, обернув колчан Хариклеи потертыми овечьими шкурами, словно какую-то другую ношу, повесил его себе поперек плеч. Он освободил лук от тетивы, и, когда лук, тотчас же разогнувшись, стал совершенно прямым, Каласирид сделал его посохом в своих руках. Сильно опирался он на него всею тяжестью, и когда замечал встречных, то нарочно сгибался более, чем принуждала его старость, и волочил одну ногу. Иногда Хариклея вела его за руку.Когда они вошли в свою роль, то сами, подшучивая друг над другом, вдоволь посмеялись над своим обличьем, затем обратились к выпавшему им на долю божеству, прося его удовольствоваться тяготеющим до сих пор над ними несчастьем и положить ему конец. После этого поспешили к деревне Бессе, надеясь найти там Теагена и Тиамида, но их постигла неудача.Уже приближаясь на закате солнца к Бессе, увидали они множество недавно убитых людей. Поняв по одеянию и вооружению, что в большинстве это были персы, они заключили, что здесь разыгралась военная сцена. Но кто и с кем сражался, они не знали.Наконец, проходя между мертвецами и при этом ища взором, не лежит ли где кто-либо из их близких, – ведь наши души боязливо предчувствуют худшее, когда дело идет о тех, кто нам всего дороже, – они встретили старую женщину, припавшую к телу туземца и на все лады изливавшую свою скорбь.Они решили попытаться узнать что-либо от старухи. Сев рядом с нею, начали утешать и сдерживать ее чрезмерные причитания. Когда старуха несколько успокоилась, они спросили ее, о ком она горюет и что это за сражение, Причем Каласирид обратился к женщине по-египетски.Тогда старуха рассказала все вкратце. Скорбит она по павшем сыне, а пришла к мертвецам нарочно, в надежде, не освободит ли ее кто-нибудь от жизни, не убьет ли, а также чтобы отдать подобающий долг сыну посильными слезами и причитаниями.Про войну же старуха рассказала так:– Некий чужеземный юноша, выдающийся своею красотою и ростом, был отправлен в Мемфис к Ороондату, наместнику великого царя. Кажется, Митран, начальник стражи, взял его в плен и посылал в виде величайшего подарка, как рассказывают. Обитатели вот этой нашей деревни – при этом старуха указала селение поблизости – собрались вызволить его, так как уверяли, что они его знают, а может быть, это был только предлог. Митран, узнав это, конечно, вознегодовал и отправился походом на селение два дня тому назад. А в селении нашем живет очень воинственное племя, которое всегда вело разбойничью жизнь и совершенно пренебрегает смертью, отнимая этим часто мужей и детей у многих других женщин, как теперь и у меня.Узнав о предполагаемом нашествии, жители поселка приготовили какие-то засады и, подпустив неприятеля, одолели его, потому что часть сражалась прямо лицом к лицу, а другие с криком напали сзади, из засады, на не ожидавших этого персов.И пал Митран, сражавшийся в первых рядах. Пали с ним также почти все, так как были окружены и некуда было бежать. Пали и из наших немногие, и оказался среди немногих, по тяжкой воле божества, и сын мой, пораженный персидскою стрелою в грудь. И теперь я, несчастная, оплакиваю павшего, и, кажется, придется мне оплакивать также и оставшегося у меня последнего сына, он тоже отправился в поход вчера вместе с остальными на город мемфисцев.Каласирид спросил и о причине похода. Старуха, добавив то, что слыхала от оставшегося в живых сына, сказала, что после убийства царских воинов и начальника стражи великого царя жители хорошо понимали, что этот недобрый поступок не пройдет им даром и что дело примет самый опасный оборот, так как Ороондат, наместник Мемфиса, располагает большими силами, и если он узнает, то тотчас же, при первом набеге, окружит деревню и расправится с ней, истребив все население.– И вот, навлекши на себя величайшую опасность, жители решили исправить великую дерзость, если возможно, еще большей: предупредив приготовления Ороондата, неожиданно произвести нападение, либо убить и его, если застанут его в Мемфисе, либо, если его не окажется там – как говорят, он занят теперь войною с эфиопами, – тем легче овладеть городом, свободным от защитников. Таким-то образом решили избежать опасности, а также восстановить Тиамида, начальника их шайки, в сане пророка и возвратить ему сан, не по праву захваченный его младшим братом. И если даже ждет их поражение, то в битве понесут они его, а не будут как-нибудь выловлены и не подвергнутся надругательствам и своеволию персов. Но, странники, куда же вы теперь направитесь?– В селение, – ответил Каласирид.– Небезопасно, – ответила старуха, – для вас, которых никто не знает, в такой необычный час появляться среди оставшихся.– А если ты нас проводишь, – сказал Каласирид, – я надеюсь, мы будем в безопасности.– У меня нет времени, – ответила старуха, – мне надо совершить некие ночные жертвоприношения. Но если вы можете потерпеть, – впрочем, что неизбежно, даже если вы и не желаете, – то вам придется где-нибудь здесь, в сторонке, на чистом от мертвецов месте, провести эту ночь. Наутро же я провожу вас, позабочусь о вашей безопасности.Каласирид рассказал Хариклее все, что говорила старуха, и, взяв Хариклею с собою, удалился.Отойдя немного от убитых, они пришли к какому-то невысокому холму. Там Каласирид прилег, подложив себе колчан под голову, Хариклея села, обратив свою суму в сиденье.Взошла луна и озарила все ясным светом – был третий день после полнолуния. Каласирид, отягощенный старостью и притом утомленный дорогою, задремал. Хариклея бодрствовала из-за охвативших ее дум и сделалась зрительницей хоть и нечестивого, но для египтянок привычного действа.Старуха, в уверенности, что никто ей не помешает и что ее никто не видит, сначала вырыла яму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45