это был Раск. По знаку своего хозяина, он спрыгнул со свода прямо на площадку и, вцепившись зубами в полы моего мундира, удержал меня от падения. Эта неожиданная помощь спасла меня. Последняя, отчаянная попытка, сделанная Хабиброй, обессилила его, – я же, собравшись с силами, снова дернул руку. Его одеревеневшие пальцы, наконец, разжались, и он выпустил ее; корень, который он так долго расшатывал, переломился под его тяжестью, и в ту минуту, когда Раск оттащил меня от края площадки, гнусный карлик скрылся в пенистых водах мрачного потока, посылая мне последнее проклятие, которого я так и не расслышал, – оно потонуло вместе с ним в глубине пропасти.
Так окончил свою жизнь шут моего дяди.

LV

Ужасная сцена в пещере, моя отчаянная борьба и ее страшный исход совсем сломили меня. Я лежал без сил, почти без сознания. Голос Бюг-Жаргаля заставил меня очнуться.
– Брат! – крикнул он. – Выходи скорей отсюда! Через полчаса зайдет солнце. Я буду ждать тебя в долине. Иди за Раском!
Эти дружеские слова сразу вернули мне надежду, силу и бодрость. Я поднялся. Раск быстро скрылся в подземном коридоре, я пошел за ним; его лай указывал мне дорогу в темноте. Спустя несколько минут впереди забрезжил дневной свет; вскоре мы подошли к выходу из пещеры; только тут я свободно вздохнул. Когда я выходил из-под черного сырого свода, я вспомнил предсказание карлика: «Лишь один из нас двоих выйдет отсюда этой дорогой…» Пророчество сбылось, но совсем не так, как он рассчитывал.

LVI

Спустившись в долину, я увидел Бюг-Жаргаля. Молча бросился я в его объятия; я жаждал задать ему тысячи вопросов, но от волнения не мог говорить.
– Слушай, – сказал он, – твоя жена, моя сестра, в безопасности. Я отвел ее в лагерь белых и передал вашему родственнику, начальнику сторожевых отрядов. Я хотел сдаться в плен, чтобы спасти тех негров, которые отвечали за меня своими головами. Но твой родственник велел мне бежать, чтобы попытаться спасти тебя; он сказал, что их расстреляют только в том случае, если Биасу казнит тебя, о чем он должен известить белых, выставив черный флаг на самой высокой из наших гор. Тогда я бросился бежать. Раск указывал мне дорогу, и, благодарение господу, я поспел вовремя! Ты будешь жить, и я тоже.
Протянув мне руку, он добавил:
– Брат, ты доволен?
Я снова обнял его; я умолял его не покидать меня больше и остаться среди белых; я обещал ему чин в колониальной армии. Но он сурово прервал меня:
– Брат, разве я предлагаю тебе вступить в наши ряды?
Я замолчал, чувствуя его правоту.
– Пойдем же скорее к твоей жене, – весело сказал он, – ты должен ее успокоить!
Я и сам стремился к этому всеми силами своей души; я опьянел от счастья; мы двинулись в путь. Бюг-Жаргаль знал дорогу, он шел впереди, Раск бежал за нами…
Тут д'Овернэ замолчал и окинул всех мрачным взглядом. На лбу у него выступили крупные капли пота. Он прикрыл лицо рукой. Раск беспокойно смотрел на него.
– Да, вот так ты смотрел на меня тогда!.. – прошептал капитан.
В сильном волнении он встал и вышел из палатки. Вслед за ним вышли сержант и собака.

LVII

– Бьюсь об заклад, что нас ожидает трагическая развязка! – воскликнул Анри. – Право, будет жаль, если с этим Бюг-Жаргалем случится что-нибудь дурное! Отличный был малый!
Паскаль оторвался на минуту от своей фляжки и сказал:
– Я отдал бы дюжину корзин портвейна, чтобы взглянуть на тот кокосовый орех, который он осушил залпом!
Альфред, мечтавший о чем-то под звуки своей гитары, перестал перебирать струны и попросил лейтенанта Анри поправить ему аксельбанты.
– Этот негр, право, очень занимает меня, – заметил он. – Интересно, знал ли он также мотив «La hermosa Padilla». Прекрасная Падилья (исп.)

Пока я не решился спросить об этом д'Овернэ.
– А по мне, так Биасу гораздо любопытнее, – сказал Паскаль. – Его запечатанное вино, вероятно, было дрянь, но зато этот человек знал, что такое француз! Если бы я попал к нему в плен, я отрастил бы усы, – а вдруг он дал бы мне под них взаймы несколько пиастров! Был же такой случай с одним португальским капитаном в городе Гоа! И уверяю вас, что мои кредиторы гораздо безжалостней Биасу!
– Кстати, капитан, получите четыре луидора, которые я вам остался должен! – сказал Анри, бросая ему свой кошелек.
Паскаль удивленно посмотрел на своего великодушного должника, который с большим основанием мог бы назвать себя его кредитором.
– Ну, господа, – продолжал Анри, – скажите, что же вы думаете об этой истории, которую рассказывает нам д'Овернэ?
– Откровенно говоря, я слушал не очень внимательно, – отозвался Альфред. – Но от мечтателя д'Овернэ я ожидал, признаться, чего-нибудь более интересного. Да и романс у него не в стихах, а в прозе; терпеть не могу романсов в прозе: к ним и мотива-то не подберешь! Вообще история этого Бюг-Жаргаля мне наскучила; очень уж она длинна!
– Вы правы, – поддержал Альфреда адъютант Паскаль, – она слишком длинна. Кабы не моя трубка да фляжка, я провел бы прескучный вечер. Заметьте к тому же, что в его рассказе множество нелепостей. Ну вот, например, – кто поверит, что этот уродец колдун… как его там… не то Кабы-брать, не то Кабибра… готов был сам утонуть, лишь бы утопить своего врага!..
– Да еще в воде, не так ли, капитан Паскаль? – улыбаясь, перебил его Анри. – А меня во время рассказа д'Овернэ больше всего забавляло, что его хромая собака поднимает голову всякий раз, как он произносит имя Бюг-Жаргаля.
– А вот старушки в Селадасе, – прервал его Паскаль, – те поступают совсем наоборот: как только проповедник произносит имя христово, они все тут же опускают голову; как-то раз вошел я в церковь с десятком кирасиров…
В эту минуту офицеры услышали стук ружья часового: то возвращался д'Овернэ. Все замолчали. Д'Овернэ несколько раз прошелся по палатке, скрестив руки на груди. Старый Тадэ, присевший в уголке, украдкой следил за ним, гладя Раска, чтобы скрыть от капитана свое волнение.
Наконец д'Овернэ заговорил.

LVIII

– Итак, Раск бежал за нами. Солнце уже не освещало даже самой высокой из скал, окружавших долину. Вдруг ее вершину озарил какой-то отблеск и тут же исчез. Бюг-Жаргаль вздрогнул и крепко схватил меня за руку.
– Слушай! – сказал он.
Какой-то глухой звук, похожий на пушечный выстрел, прокатился по окрестностям, и эхо подхватило его.
– Сигнал! – мрачно произнес негр. – Ведь это пушка?
Я молча кивнул головой.
В два прыжка он очутился на высокой скале; я последовал за ним. Он скрестил руки на груди и грустно улыбнулся.
– Видишь? – сказал он.
Я посмотрел туда, куда были устремлены его глаза, и увидел остроконечную вершину, которую он уже показывал мне сегодня, когда я был у Мари, – единственную из всех, еще освещенную последними лучами заходящего солнца; на ней развевался большой черный флаг.
Д'Овернэ замолчал.
– Потом я узнал, – продолжал он немного погодя, – что Биасу, торопясь выступить и считая, что меня уже нет в живых, велел выставить это знамя еще до возвращения отряда, который должен был меня казнить.
Бюг-Жаргаль стоял неподвижно, скрестив руки, взгляд его был прикован к зловещему флагу. Вдруг он стремительно повернулся и сделал несколько шагов, словно собираясь бежать вниз.
– О боже! Мои несчастные товарищи!
Он снова подошел ко мне.
– Ты слышал пушечный выстрел? – спросил он.
Я не ответил.
– Это был сигнал, брат! Теперь их ведут на казнь…
Он поник головой. Затем сделал еще шаг ко мне.
– Возвращайся к твоей жене, брат, – сказал он, – Раск проводит тебя. – Он принялся насвистывать какую-то африканскую мелодию; собака завиляла хвостом и, казалось, приготовилась бежать в долину.
Бюг-Жаргаль взял меня за руку и попытался улыбнуться, но губы его дрожали.
– Прощай! – крикнул он твердым голосом и исчез в окружавшей нас чаще деревьев.
Я окаменел. Я еще не совсем понимал, что произошло, но предчувствие беды сжало мне сердце.
Видя, что его хозяин скрылся, Раск подбежал к краю скалы, поднял голову и жалобно завыл. Затем он вернулся ко мне, поджав хвост; его большие влажные глаза беспокойно смотрели на меня; потом он опять побежал к тому месту, где только что стоял его хозяин, и отрывисто залаял. Я понимал его; мы оба ощущали одинаковую тревогу. Я подошел к нему, и он тут же стрелой помчался по следам Бюг-Жаргаля. Если б он время от времени не останавливался, поджидая меня, я скоро потерял бы его из виду, хотя сам бежал изо всех сил. Таким образом мы пересекли несколько долин, перевалили через несколько лесистых холмов. Наконец…
Тут голос рассказчика оборвался. Глубокая печаль отразилась на его лице.
– Продолжай, Тадэ… – с трудом проговорил он. – У меня силы не больше, чем у дряхлой старухи.
Старый сержант был взволнован не меньше капитана; однако он счел своим долгом повиноваться.
– С вашего позволения… Если вы приказываете, господин капитан… Так вот, надо вам сказать, господа офицеры, что хотя этот Бюг-Жаргаль, которого мы называли Пьеро, и был прекрасный негр, добрый, сильный, смелый, наипервейший храбрец на земле, – конечно, после вас, господин капитан, – я был чертовски зол на него; никогда не прощу себе этого, хотя вы, господин капитан, и простили меня. И вот, когда я узнал, что вас должны казнить на другой день вечером, я так разъярился на этого беднягу, что и передать не могу. Поэтому я с дьявольской радостью сообщил ему, что либо он, либо десять его товарищей будут расстреляны и отправятся за вами на тот свет, как говорится, в отместку. Он и виду не подал, что это его тронуло, но час спустя он бежал, проделав большую дыру в…
Д'Овернэ сделал нетерпеливое движение. Тадэ продолжал:
– Ну ладно. Когда мы увидели на горе тот большой черный флаг, а негр и не думал возвращаться, что нас ничуть не удивило, с вашего позволения, господа офицеры, мы дали сигнал выстрелом из пушки, и мне было приказано доставить десять негров к месту расстрела, которое называлось «Чертова пасть» и отстояло от лагеря, примерно, на… Ну, да это неважно! Вот пришли мы туда, уж, понятно, не для того, чтобы отпустить их на все четыре стороны; я, значит, велел их связать, как водится, и расставил своих солдат. Вдруг вижу, из леса появляется высокий негр. У меня и руки опустились. Он подбежал ко мне, весь запыхавшись, и говорит:
– Слава богу, я не опоздал! Здравствуй, Тадэ!
– Да, господа, больше он ничего не сказал и бросился развязывать своих товарищей. Я просто остолбенел. Тут, с вашего позволения, господин капитан, между ними завязался великодушный спор, которому надо бы длиться подольше… Да ничего не поделаешь… виноват, я сам прекратил его! Пьеро стал на место тех негров… В эту минуту его пес… Бедный Раск! Он вылетел из лесу да как вцепится мне прямо в глотку. Ему надо бы еще немножко подержать меня так! Только Пьеро сделал знак, и бедный пес отпустил меня. Тогда он подбежал к своему хозяину и лег у его ног, уж этого Бюг-Жаргаль не мог ему запретить… Так вот, господин капитан, я ведь думал, что вас убили… Я не помнил себя от злости… Я скомандовал…
Сержант поднял руку, посмотрел на капитана и не мог выговорить роковое слово.
– Бюг-Жаргаль упал. Одна из пуль перебила лапу его пса… С тех пор, господа офицеры, – и сержант грустно покачал головой, – с тех пор он и хромает. Тут я услышал, что кто-то стонет в соседней роще; я пошел туда, – это были вы, господин капитан; пуля ранила вас, когда вы бежали к нам, чтобы спасти этого храброго негра. Да, господин капитан, вы стонали, но не от боли, а от горя: Бюг-Жаргаль был мертв! Мы принесли вас в лагерь, господин капитан. Ваша рана не была смертельна, как его рана; госпожа Мари выходила вас.
Сержант замолчал.
– Бюг-Жаргаль был мертв, – с глубокой скорбью торжественно повторил д'Овернэ.
– Да, он пощадил мою жизнь, а я… я убил его, – сказал Тадэ и поник головой.

1826

Послесловие Это послесловие Гюго к роману «Бюг-Жаргаль» было опубликовано впервые в 1826 г.



Так как большинство читателей обычно проявляет настойчивое желание узнать до конца судьбу каждого действующего лица, которыми их пытались заинтересовать, то мы предприняли поиски, чтобы удовлетворить это желание и выяснить дальнейшую судьбу капитана Леопольда д'Овернэ, его сержанта и его собаки. Читатель, быть может, помнит, что мрачная задумчивость капитана была вызвана двумя причинами: смертью Бюг-Жаргаля, иначе говоря Пьеро, и утратой горячо любимой Мари, которая была спасена во время пожара форта Галифэ как будто лишь затем, чтобы вскоре погибнуть во время первого пожара в Капе. Что касается самого капитана, то вот что мы узнали о нем.
На другой день после большого сражения, выигранного войсками Французской республики у союзной европейской армии, дивизионный генерал М…, назначенный главнокомандующим, сидел один в своей палатке и, по донесениям начальника штаба, готовил для Национального Конвента доклад об одержанной накануне победе. Вошел адъютант и доложил ему, что с ним желает говорить присланный к нему народный представитель. Генерал не выносил послов этого рода, в красных колпаках, отправляемых Горой в войска, чтобы разлагать и опустошать их ряды, – этих заведомых доносчиков, которым палачи поручали шпионить за славой. Однако отказаться принять одного из них было опасно, особенно после победы. Кровожадный идол тех времен любил прославленные жертвы, и его жрецы с площади Революции радовались, когда могли одним ударом сразить и голову и венец, будь он из одних шипов, как у Людовика XVI, из цветов, как у верденских дев, или из лавра, как у Кюстина и Андре Шенье. Итак, генерал приказал ввести этого представителя.
После нескольких сдержанных и кислых поздравлений по поводу победы, только что одержанной республиканскими войсками, делегат подошел к генералу и сказал ему вполголоса:
– Это еще не все, гражданин генерал: мало победить внешних врагов, надо еще уничтожить врагов внутренних.
– Что вы хотите сказать, гражданин делегат? – спросил удивленный генерал.
– В вашей армии, – ответил комиссар Конвента многозначительно, – есть некий капитан Леопольд д'Овернэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23