Они нападут на нее. Если я хочу помочь ей, той стране, которую помог создавать и в которой живу, а я хочу, — я должен вмешаться. В мае президентские выборы. Надо дождаться их исхода и идти на аудиенцию к новоизбранному президенту. Будет ли это представитель конгресса или социал-демократ, неважно. Межпартийные распри должны утихнуть, когда речь идет о выживании государства. Бедолага и не знает, в какое тяжелое время получит власть. Надо действовать. Если мне не удалось остановить появление коммунизма, то я постараюсь хотя бы отстоять его на клочке суши, именуемом Северороссией».
— Папа, — воскликнул с заднего сиденья Виктор, — а мы каждый год будем приезжать сюда?
— Постараемся, — ответил Алексей.
Про себя он подумал: «Сделаю все, что смогу».
* * *
Павел вышел из леса. За плечами у него была двустволка. Колымский лес манил назад своей тишиной, первозданной красотой, мощью. Но впереди грохотал прииск, и надо было идти туда. Два дня назад отшумел вновь вернувшийся в жизнь советских людей новогодний праздник. Наступил новый, тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Не так — о, не так он планировал встречать этот год, когда командовал Ингерманландской рабочей бригадой в Гражданскую войну и после, когда сидел в североросской тюрьме в качестве политзаключенного. Павел ожидал, что встретит его, возглавляя краснознаменные отряды, крушащие буржуазные режимы. Он предполагал, что может встретить его в глубоком подполье, в какой-нибудь из враждебных стран, готовя социалистическую революцию. Он даже был готов встретить его в качестве политзаключенного во вражеской тюрьме. Но так!
Его судьба после обмена с графом Этгардтом сложилась совсем иначе, чем он ожидал. Попав на прием к Сталину, он постарался выразить вождю всю свою преданность и желание служить ему, верному продолжателю дела Ленина, великому борцу за счастье всего человечества. Павел рассчитывал, что его пошлют на передний край борьбы, но оказался на технической работе в аппарате Коминтерна. Потом его перевели начальником отдела в министерство рыбного хозяйства. Потом заместителем директора «Союзпушнины». И наконец, директором золотодобывающего прииска на Колыме. Финансовые отчеты, бухгалтерские балансы, платежки за горюче-смазочные материалы и электроэнергию наполнили теперь его жизнь. Он понимал, что все это нужно для общего дела, для мировой революции, по все же мечтал об ином. А его уверенно вели «по хозяйственной линии» и явно не собирались переводить на более ответственную работу.
Вначале с ним установило сотрудничество ОГПУ. С Павлом консультировались, просили подобрать материалы для работы иностранной резидентуры в Северороссии и даже интересовались его текущей работой и сослуживцами. Но потом обращались все реже и реже. А с тридцать пятого, когда был арестован и расстрелян его «куратор» в ОГПУ товарищ Петерс, Павел вообще не имел контактов со спецслужбами.
В тридцать седьмом арестовали Наталью. В девятнадцатом ей удалось выбраться из захваченного североросскими белогвардейцами Петербурга и вернуться в Москву. Там она и встретила Павла в двадцать втором. В двадцать третьем у них родилась Роза. В двадцать пятом — Клара. А в двадцать шестом они зарегистрировали брак. Счастливая советская семья, единомышленники и соратники по борьбе. Ингу Павел вспоминал уже редко — была в его жизни минутная слабость, было увлечение чем-то мимолетным, милым, но… Но почему-то ему казалось, что она умерла тогда, в девятнадцатом.
С Натальей ему удалось создать ту семью, о которой он мечтал, и… все кончилось в тридцать седьмом. Пятнадцать лет лагерей за контрреволюционную деятельность и шпионаж в пользу Германии. Как и положено, он осудил ее и отрекся. Даже не потому, что хотел спасти себя и дочерей. Даже не потому, что подчинился партийной дисциплине и поступил как надлежало коммунисту. Он надеялся сохранить себя ради великой цели, которой жил с того момента, как попал в этот мир. Он ждал ареста. Он не верил в виновность Наталии. За годы жизни в Советском Союзе, и тем более на Колыме, он узнал и понял многое. Но главное, что пришло к нему, это понимание исторической целесообразности. Он осознал, насколько прав товарищ Сталин, проводя чистку рядов перед великим испытанием. Павел не ведал всего гениального замысла вождя, но готов был даже оправдать собственный расстрел, если бы это было необходимо для дела мирового пролетариата. Но Павел знал, что скажет следователю на первом допросе. Он скажет, что у него, арестованного Сергеева, есть очень важная, совершенно секретная информация, которую он готов доверить только товарищу Сталину или товарищу Берия. Другим он не верил.
Но время шло, а Павла не арестовывали и даже не снимали с должности. Он успокоился. Мысли о том, как изменить ход Великой Отечественной войны, снова захватили все его существо. Но как это сделать, сидя, пусть и директором прииска, на Колыме, на окраине великой империи? Над этой загадкой он бился все последние годы и не мог найти решения. Временами он хотел сорваться с места, прокричать всем о грозящей стране опасности. Но мысль о том, какие беды всему человечеству может принести бесконтрольное распространение тех знаний, которыми он обладал, заставляла его снова затаиться. Он боялся нанести вред делу мирового коммунизма своим вмешательством. Павел понимал: надо делать что-то, но не знал — что. Временами ему казалось, что эти постоянные сомнения сведут его с ума.
Впрочем, была одна вещь, в которой Павел не сомневался. Он знал, интуитивно чувствовал, что скоро встретит своего главного врага и сойдется с ним в решительной схватке. Того, кто еще в восемнадцатом году встал на пути у Павла. Того, кто не позволил перенести огонь пролетарской революции в Западную Европу, того, кто вырвал из рук Павла Северороссию, превратив ее из советской республики во враждебное буржуазное государство. Того, кто когда-то был другом, а теперь стал заклятым врагом.
Павел готовился к этой встрече. Он изучал военное дело, агентурную работу, дипломатию. Проводил часы в тире и на борцовском ковре. Судьба подарила ему, во время проживания в Москве, четырнадцать лет занятий у высочайшего мастера рукопашного боя Виктора Спиридонова. Это сделало Павла по-настоящему грозным бойцом. После, оказавшись на Колыме, Павел с разрешения начальства открыл секцию рукопашного боя, в которой занимались сотрудники НКВД, охранявшие прииск и близлежащий лагерь, и члены их семей. Павел учил и учился. Он подчинил все одной цели — подготовке к схватке с врагом. Павел знал, что в предстоящем бою выжить может только один. Он или Алексей. Третьего не дано.
Поправив ружье на плече, Павел еще раз с наслаждением вдохнул морозный воздух и зашагал к прииску. На поясе болтались тушки трех зайцев, которых он подстрелил за время короткой прогулки. «Сегодня вечером устроим пир, — весело подумал Павел, — приглашу, как всегда, ребят из ВОХРа и главного инженера. Зажарим дичь, выпьем водочки».
Сегодняшний день, шестой день шестидневки, был для него редким шансом отдохнуть от ежедневного напряженного труда. Впрочем, как директор прииска, он мог позволить себе не более одного выходного в месяц. Остальное время, иногда по четырнадцать часов в сутки, он проводил на работе. Лишь тренировки и вот этот единственный выходной в месяц были его отдушиной в наполненных трудом буднях. Впрочем, ни тяжелый трудовой ритм, ни лишения, ни жертвы не смущали его. Павел знал, что все это: усталость, боль, кровь, неимоверное напряжение — ради одной великой цели: победы над врагом.
* * *
Громкий телефонный звонок разбудил супругов. За окном стояла непроглядная январская ночь. Потянувшись и недовольно поморщившись, Алексей протянул руку к аппарату.
— Алло, — буркнул он в трубку.
— Все спишь? — Из трубки донесся надтреснутый голос Оладьина.
— Так ведь суббота, — проговорил Алексей.
— Я тебе перед Новым годом никак дозвониться не мог, — проворчал Оладьин.
— Я в Таллинн с семьей ездил, — пояснил Алексей.
— Ладно, приезжай немедленно. Есть разговор.
— Господь с вами, Анатолий Семенович, — запротестовал Алексей, — еще восьми нет.
— Я сказал: приезжай немедленно, — отрезал адмирал и повесил трубку.
Чертыхаясь, Алексей отбросил одеяло и начал одеваться.
— Ты куда? — испуганно спросила жена.
— Оладьин зовет, — поморщился Алексей. — Что-то срочное.
Одевшись, он спустился в гараж, вывел свой «мерседес» на улицу; не глуша двигателя, запер ворота и сел за руль. Морозец стоял знатный, не меньше двадцати пяти градусов, поэтому пришлось ждать, пока двигатель прогреется. Наконец Алексей включил передачу и медленно поехал вдоль ряда коттеджей. Попетляв по поселку, он выбрался на узкую асфальтовую дорогу между живописных сосен, вскоре выведшую его на шоссе. Проехав по нему несколько километров, он свернул на развязку и выскочил на автостраду.
Автострады в Северороссии начали строить в тридцать первом, как средство борьбы с кризисом. С этим предложением выступил молодой талантливый экономист Василий Леонтьев. Конечно, инфляция увеличилась, но зато сократилась безработица, что позволило избежать социального взрыва. Да и страна получила хорошие дороги. Почувствовав вкус, правительство увлеченно принялось развивать дорожную сеть. Вначале построили автостраду Петербург–Новгород. Потом Петербург–Выборг, связав ее полукольцом с новгородской. В прошлом году сдали автостраду Петербург–Псков. Сейчас началось строительство автострад Петербург–Нарва, а в планах были автострада Новгород–Псков и совсем уж наполеоновское: Петербург–Архангельск. Алексей гордился этими великолепными дорогами, хотя к их строительству и ремонту не имел никакого отношения.
Домчавшись до городской окраины, он свернул на кольцевую автостраду. Стрелка спидометра прочно застыла на отметке сто тридцать километров в час. Когда под колесами зашуршал бетон моста, а слева появились огни городских застав, уже светало. В мире, где родился Алексей, в этом месте был Литейный мост, центральная часть города. Здесь была окраина.
Несмотря на выходной день и раннее утро, на кольцевой машины встречались чаще. Вот вальяжный «руссо-балт». Вот «фиат». А вот малютка «свирь», производство которой в прошлом году начало акционерное общество «Новгородские автомобили». Карлик автомобильного мира, зато доступный большинству населения по цене. Семья петербургского квалифицированного рабочего могла позволить себе аренду четырех-пятикомнатной квартиры и такую вот машинку. Девиз компании: «Автомобиль — каждой семье Северороссии». Кстати, по основным техническим параметрам машина соответствовала «оке», выпущенной советским автопромом только в середине восьмидесятых, хоть и была заднеприводной. Передний привод впервые применили французы в тридцать шестом, кажется, на «рено», но лицензия пока была слишком дорогой. «Все равно опередили почти на полвека, — довольно подумал Алексей. — И метро в Петербурге пустили в начале тридцатых, а скоро оно появится в Новгороде и Пскове».
Он добрался до развязки и свернул на автостраду Петербург–Псков. Через несколько километров заехал на автозаправочную станцию и остановился у колонки. Служащий вставил в бак пистолет, и счетчик принялся отсчитывать литры и копейки.
«Черт, — думал Алексей, следя за мельканием цифр, — двадцать копеек за литр — это все же дорого. Хотя могло быть и хуже. Социал-демократы гордятся, что их правительство в двадцать восьмом году подписало договор с Советским Союзом о поставках бакинской нефти. Конечно, получилось дешевле, чем норвежская или румынская нефть, но зато стало нерентабельно осваивать свои месторождения на Кольском полуострове. Теперь, если Сталин перекроет этот черный поток, питающий экономику страны, о последствиях даже думать страшно. Чтобы получать нефть из румынского месторождения Плоешти, придется идти на поклон к Гитлеру. Норвегия просто не в состоянии давать столько нефти, сколько нам необходимо. Да и этот источник Гитлер может перекрыть. И тогда зачем эти лучшие в мире истребители Сикорского, если они не смогут подняться в небо? Зачем противотанковая артиллерия, если не на чем будет подвозить снаряды?
Североросский национальный конгресс с тридцатого по тридцать четвертый имел большинство мест в парламенте и президентский пост, и ничего принципиально не изменилось. Как тогда рвался Оладьин в президенты! Не дали. Господин Путилов, серый кардинал североросской политики, прямо заявил: «Адмирал, вы политик войны и авторитарного правления, а Северороссия хочет жить мирно, богато и свободно. Сейчас тридцатый год, а не восемнадцатый. На выборах публика вас не поддержит, а значит, не поддержим вас мы. Кандидатом от конгресса будет Кондратьев». Что же, Кондратьев стал тогда президентом, сократил социальные расходы, увеличил оборонный бюджет и на том остановился. А что он мог поменять? Социал-демократы выражают интересы производителей средней руки. Конгресс — финансистов и крупного капитала. И ни те, ни другие не в состоянии отказаться от более дешевых ресурсов, даже в пользу экономической независимости страны. Сколько я ни убеждал тогда Кондратьева ввести повышенные пошлины на импортируемое сырье, он неизменно отвечал, что это подорвет конкурентоспособность наших товаров на мировых рынках. Да, Северороссия промышленно развитая, но небольшая страна. Да, внешние рынки для нас очень важны. Но какой ценой? Все-таки рыночная экономика таит в себе подводные камни. Сделка с дьяволом всегда выглядит очень выгодной., но вот последствия… Советский Союз предлагает нефть по ценам существенно ниже мировых. И уголь, на котором ходят наши паровозы и топятся наши домны и котельные. И руду, которая превращается на наших предприятиях в превосходные, мирового уровня, машины. И лес. Сталин может платить своим людям в СССР нищенскую зарплату, это не считая рабского труда заключенных. Оттого его товары всегда дешевле.
1 2 3 4 5 6 7 8