Урсула Ле Гуин.
Правило имен
Мистер Андерхилл вышел из своей пещеры у подножия холма и улыбнулся.
Он глубоко вдыхал в себя морозный воздух, и клубы пара вырывались из его
ноздрей, сверкая снежной белизной в лучах утреннего солнца. Мистер
Андерхилл взглянул на безоблачное декабрьское небо и улыбнулся еще шире,
блеснув белоснежными зубами. Затем он спустился в деревню.
- Утро, мистер Андерхилл, - приветствовали его жители деревни, когда
он проходил мимо них по узкой улочке, петляющей между домами с коническими,
нависающими над дорогой крышами, которые сильно смахивали на мясистые
красные шляпки мухоморов.
- Утро, утро, - добродушно отвечал он каждому. Иначе и быть не могло,
так как пожелание кому-нибудь доброго утра считалось дурной приметой.
Просто упоминания времени суток было вполне достаточно, тем более здесь, на
острове Саттин, где Влияния столь сильны, что беспечно брошенное
прилагательное могло испортить погоду на всю неделю.
Одни жители разговаривали с ним тепло, другие с плохо скрытым
пренебрежением. Он был единственным чародеем на острове и хотя бы поэтому
заслуживал уважения, но как можно принимать всерьез маленького пухленького
пятидесятилетнего человечка, который ходит вразвалочку и чуть-чуть
косолапит, выдыхает пар и постоянно улыбается? К тому же, он явно не был
великим чародеем. Фейерверки получались у него еще неплохо, но зато
эликсиры были слишком слабы. Бородавки, которые он заговаривал, частенько
появлялись снова дня через три; помидоры, над которыми он колдовал,
вырастали не крупнее канталуп, а в тех редких случаях, когда в гавани
Саттина бросало якорь судно с другого острова Архипелага, мистер Андерхилл
предпочитал отсиживаться под своим холмом, ссылаясь на боязнь дурного
глаза. Иными словами, он был таким же чародеем, как косоглазый Ган -
плотником: за отсутствием лучшего. Жителям деревни (во всяком случае, этому
поколению) приходилось мириться со скверно подвешенными дверьми и слабо
действующими чарами. Их неудовлетворение мистером Андерхиллом проявлялось в
том, что к нему относились так же, как и к любому другому жителю деревни.
Они даже приглашали его к себе пообедать. Однажды и он позвал кое-кого на
обед, накрыл роскошный стол: серебро, хрусталь, запеченный гусь, искрящееся
андрадское урожая 639-го года и пудинг с черносливом. Однако он так при
этом нервничал и суетился, что согнал с гостей все веселье, а, кроме того,
через полчаса все снова проголодались. Мистеру Андерхиллу не нравилось,
когда кто-либо заходил к нему в пещеру, и он никого не пускал дальше
передней. Увидев, что кто-то подходит к холму, он выбегал навстречу:
- Давайте, посидим лучше под соснами, - мог, например, сказать он,
махая рукой в сторону леса, или, когда шел дождь: - А не сходить ли нам в
таверну, пропустить по стаканчику? - хотя вся деревня знала, что он не пьет
ничего крепче родниковой воды.
Некоторые деревенские ребятишки, которых притягивала вечно запертая
пещера, следили за мистером Андерхиллом и, выбрав момент, когда чародея не
было дома, несколько раз пытались проникнуть в нее. Однако на маленькую
дверцу, что вела в жилище волшебника, было наложено заклятье и, по крайней
мере уж оно-то было добротным. Как-то раз, думая, что чародей в это время
лечит на Западном Берегу больного ослика миссис Рууны, двое мальчишек
пытались взломать дверь с помощью ломика и топора. Но при первом же ударе
по двери изнутри донесся гневный рев и наружу вырвалось облако раскаленного
пара. Мистер Андерхилл вернулся домой раньше, чем они ожидали. Мальчишки
убежали прочь со всех ног. Чародей так и не вышел из пещеры, да и ребята
нисколько не пострадали, хотя и уверяли потом, что если сам не услышишь, то
никогда не поверишь, какой невыносимо жуткий и свирепый рев способен
издавать этот толстячок.
В тот день мистер Андерхилл зашел в деревню за тремя дюжинами яиц и
фунтом печенки. Он также задержался у дома старого морского волка -
капитана Фогено, чтобы в очередной раз наложить целебные чары на глаза
старика, которые вряд ли могли помочь при отслоении сетчатки, но мистер
Андерхилл упорно продолжал свои опыты. И, наконец, он поболтал со старой
тетушкой Гулд, вдовой музыкальных дел мастера. Мистер Андерхилл дружил, в
основном, с пожилыми людьми. Он побаивался задиристых деревенских парней, а
девушки сами его сторонились.
- Он действует мне на нервы, разве можно все время улыбаться? -
говорили они, надув губки и теребя колечко длинного шелковистого локона,
намотанного вокруг пальце. "Действовать на нервы" - это было модное с
недавних пор выражение, за которое матери сурово выговаривали своим
дочерям: - Что за глупость ты несешь? Мистер Андерхилл - почтенный чародей.
Попрощавшись с тетушкой Гулд, мистер Андерхилл отправился к школе,
занятия в которой проводились сегодня на общинном выгоне. Поскольку
грамотных людей на Саттине не было, то не было и книг, чтобы по ним учиться
читать, не было так же парт, на которых можно вырезать свои имена, не было
школьных досок, которые нужно вытирать, да и самого здания школы не было. В
дождливые дни дети устраивались на сеновале общинного амбара, и все потом
ходили с соломинками на штанах, а в хорошую погоду учительница Палани вела
их туда, где ей самой нравилось бывать. Сегодня, в окружении тридцати
заинтересованных детей из сорока двух и сорока незаинтересованных овец из
сорока пяти, она объясняла один из важнейших разделов школьной программы -
Правила Имен. Мистер Андерхилл, застенчиво улыбаясь, остановился послушать
и посмотреть. Палани, пухленькая, хорошенькая двадцатилетняя девушка,
являла собой очаровательную картинку в этот холодный солнечный день,
окруженная овцами и детьми, которые сгрудились у подножия облетевшего дуба,
на фоне моря и песчаных дюн, под чистым бледно-голубым небом. Рассказ ее
был серьезен и увлекателен, лицо порозовело от ветра и значимости
произносимых слов:
- Теперь, дети, вы знаете Правила Имен. Их всего два, и они одни и те
же на любом из островов Мира. Каково же первое правило?
- Невежливо спрашивать у кого-либо его Имя, - выкрикнул толстый
подвижный мальчик, но его тут же заглушил пронзительный крик маленькой
девочки:
- Никому никогда не говори своего Имени, так говорит мама.
- Правильно, Суба. Да, Попи, дорогая, не визжи. Все верно. Никогда не
спрашивай никого о его Имени. Не говори никому свое. А теперь подумайте
минутку и скажите мне, почему мы зовем нашего чародея мистером Андерхиллом?
<под холмом (англ.)> - и она улыбнулась поверх кудрявых головок детей и
покрытых шерстью спин овец мистеру Андерхиллу, который ответил ей
ослепительной улыбкой и нервно прижал к себе мешочек с яйцами.
- Потом что он живет под холмом! - закричали дети.
- А это его Настоящее Имя?
- Нет, - сказал толстый мальчик и ему эхом вторил пронзительный визг
маленькой Попи:
- Нет!
- А откуда вы это знаете?
- Потому что он приплыл сюда один и никто не знает его Настоящее Имя,
значит некому и назвать его, а сам он не скажет...
- Очень хорошо, Суба. Попи, не визжи. Верно. Даже чародей должен
хранить в тайне свое Настоящее Имя. Когда вы, дети, окончите школу и
пройдете обряд Посвящения, вы оставите свои детские имена и сохраните
только Настоящие, которые вы не должны спрашивать друг у друга и никогда не
говорить сами. А зачем нужно это правило?
Дети молчали. Овцы тихо блеяли. На вопрос ответил мистер Андерхилл:
- Потом что имя отражает предмет, - произнес он своим мягким
застенчивым, с небольшой хрипотцой, голосом. - А Настоящее Имя есть
сущность предмета. Назвать Имя значит повелевать этим предметом. Я прав,
госпожа учительница?
Она улыбнулась и сделала книксен, слегка смущенная его вмешательством.
А мистер Андерхилл поспешил к своему холму, прижимая к груди мешочек с
яйцами. Он отчего-то здорово проголодался за ту минуту, пока наблюдал за
Палани и детьми. Прикрыв внутреннюю дверь, он торопливо наложил на нее
заклятие, но в чарах, видно, была парочка изъянов, поскольку вскоре пустая
передняя наполнилась запахом яичницы и шипением печенки.
В тот день с запада дул свежий ветерок, и около полудня, качаясь на
легкой волне, вошла в гавань Саттина. Едва она точкой появилась на
горизонте, какой-то остроглазый мальчишка заметил ее и зная наизусть, как и
каждый ребенок на острове, паруса и мачты всех сорока лодок местных
рыбаков, побежал по улице, крича:
- Чужая лодка! Чужая лодка!
Этот одинокий остров редко посещали рыбачьи лодки с таких же маленьких
островков Восточного Предела или баркасы предприимчивых торговцев с
Архипелага. К тому времени, как лодка достигла пирса, ее там уже встречала
добрая половина деревни: рыбаки гребли за ней; пастухи, собиратели трав,
ныряльщики, запыхавшись от ходьбы вверх-вниз по каменистым холмам,
окружавшим гавань, спешили поглазеть на редкого гостя.
Но дверь мистера Андерхилла была по-прежнему заперта.
В лодке сидел только один человек. Услыхав об этом, старый морской
волк Фогено нахмурил густые седые брови над незрячими глазами.
- Только люди определенного склада, - сказал он, - плавают по Внешнему
Пределу в одиночку. Волшебники, чародеи или маги...
Неудивительно, что жители деревни следили за приближением лодки,
затаив дыхание: они надеялись хоть раз в жизни увидеть воочию одного из
могущественных Белых Магов с обширных густонаселенных островов Архипелага.
И тем сильней они были разочарованы, увидев довольно молодого, красивого
чернобородого парня, который радостно приветствовал всех со своей лодки и
легко спрыгнул на берег, торопясь, как и любой моряк, ощутить под ногами
долгожданную сушу. Жителям деревни он представился странствующим торговцем.
Однако, когда капитану Фогено сказали, что пришелец не расстается с дубовым
посохом, старик покачал головой.
- Два чародея в одной деревне, - сказал он. - Плохо! - И рот его
захлопнулся, как у старого карпа.
Так как чужеземец свое имя хранил в тайне, то обитатели острова так и
прозвали его - Чернобородый. Внимания ему уделяли предостаточно. Товар у
него был самый обычный для бродячего торговца: одежда и обувь, перья письви
для украшения накидок и дешевые благовония, веселящие камни и пряности,
крупные стеклянные бусы с Венвея - в общем небольшой, но разнообразный
товар. Жители острова охотно приходили к нему просто поболтать, поглазеть
на заморские диковины, а иногда и купить что-нибудь.
- Просто на память, - хихикала тетушка Гулд, пораженная как все
женщины и девушки деревни мужественным обликом Чернобородого. Мальчишки
тоже вертелись вокруг него, жадно впитывая его рассказы о путешествиях на
далекие и загадочные острова Предела; об обширных и богатых островах
Архипелага; Внутренних Проливах; рейдах, белых от парусов кораблей; золотых
крышах Хавнора. Его рассказы охотно слушали и мужчины, но некоторые
удивлялись все же, с чего это торговец плавает в одиночку и задумчиво
поглядывали на его посох.
Но все это время мистер Андерхилл не высовывал и носа из-под своего
холма.
- Впервые вижу остров, на котором нет чародея, - сказал однажды
вечером Чернобородый тетушке Гулд, которая пригласила его, а также своего
племянника и Палани на чашечку тростникового чая. - А что вы делаете, когда
у вас болят зубы или у коровы пропадает молоко?
- Отчего же, у нас есть мистер Андерхилл, - ответила старая женщина.
- Лучше бы его не было, - пробормотал ее племянник Бирт, затем густо
покраснел и пролил свой чай. Бирт был рыбаком. Это был высокий молодой
человек, отважный и молчаливый. Он любил учительницу, но самое большое, на
что он осмеливался - это иногда принести корзину свежей макрели на кухню ее
отцу.
- О, так у вас есть чародей? - спросил Чернобородый: - Он что,
невидим?
- Нет, просто он очень застенчив, - сказала Палани: - Вы ведь у нас
всего неделю, а чужеземцы бывают здесь так редко.
Легкий румянец коснулся ее щек, но чай, однако, она не пролила.
Чернобородый улыбнулся ей.
- Он, конечно, коренной житель острова?
- Нет, - возразила тетушка Гулд. - Не более, чем вы. Еще чашечку,
племянничек? Смотри, не пролей опять. Нет, мой дорогой, он приплыл к нам на
маленькой лодке четыре года назад, не так ли? Как раз на следующий день
после конца хода сельди, они тогда растянули сети для просушки в Восточной
Бухте, а Понди-пастух сломал в то утро ногу - должно быть лет пять назад...
Нет, четыре... Нет, все-таки пять - в тот год чеснок не удался. Так вот,
приплыл он на лодке, битком набитой сундуками и ящиками, и спросил у
капитана Фогено, который тогда еще видел вполне прилично, хотя, грех
жаловаться, за свои-то года мог уже два раза ослепнуть. "Я слышал, говорит,
у вас нет ни волшебника, ни чародея. Может, он вам все-таки нужен?"
"Конечно, если магия белая", - ответил капитан, и не успели мы и глазом
моргнуть, как мистер Андерхилл устроился в пещере под холмом и заговаривал
паршу у кошки миссис Белтоу. Мех, правда, вырос серый, а кошка была рыжая и
выглядеть после этого она стала довольно забавно. Она замерзла прошлой
зимой. И, между прочим, миссис Белтоу убивалась по своей кошечке куда
сильнее, чем по мужу, который утонул на Длинной Банке в год большого хода
сельди, когда мой племянничек Бирт был еще маленьким проказником и носил
юбочку...
Тут Бирт снова пролил свой чай, Чернобородый ухмыльнулся, а тетушка
Гулд продолжала болтать, как ни в чем не бывало и умолкла лишь когда
стемнело.
Весь следующий день Чернобородый проторчал на пирсе, ремонтируя
поврежденный борт своей лодки, которую поставил на прикол, как видно,
надолго и заодно донимал расспросами неразговорчивых жителей Саттина.
- Так какое же из этих суденышек принадлежит вашему чародею? -
допытывался он.
1 2