Теперь же ей казалось, что ее дружба с братом, что их взаимная любовь сильнее, чем когда-либо, сильнее даже, чем в далекие дни навсегда ушедшей юности. Это объяснялось тем, что они жили теперь в стране, где она никого не знала, где все было чуждо ей и где каждый из них воплощал для другого весь остальной мир и всю его радость.Джон Кейт все это прекрасно понимал и испытывал двойственное чувство радости и печали. И все чаще и чаще стали повторяться часы, когда им овладевало самое жестокое отчаяние. Тогда он уходил к старому отчему дому, причем Мэри-Джозефина неизменно сопровождала его. Никто из посторонних не имел представления об этих визитах. Там, очутившись наедине, они без конца беседовали о Джоне Кейте, и он неоднократно замечал, какой мягкий и ласковый огонь светился в ее глазах, когда он начинал разговор о «покойном». Она полюбила память этого человека, потому что ее брат преклонялся пред ним.Эти часы сменялись ночами, когда правда, скинув маску со своего лица и дерзко улыбаясь, страшным призраком вставала перед ним во весь рост и указывала ему всю глубину его падения и всю шаткость его положения. Его радовало только одно: что Мэри-Джозефина имеет должное представление о нем. Что бы в дальнейшем ни случилось, она знает уже и всегда будет знать, кто такой был Джон Кейт. Ибо он сам, Джон Кейт, рассказал ей обо всем, раскрыл всю правду, насколько это было возможно.Дни сменялись днями, и ему приходилось все сильнее бороться с новым чувством, которое медленно, но верно росло в нем. Он часто следил за неведомым ему до сих пор выражением в глазах Мириам Киркстон. Часто ему казалось, что в глазах ее горит нечто большее чем надежда. Это была почти уверенность. Она верила ему, верила в его обещание, в его силу и старание во что бы то ни стало помочь ей. И эта вера еще больше усилилась с тех пор, как девушка подружилась с Мэри-Джозефиной, которая, вероятно, убедила ее, что на свете вообще нет ничего такого, с чем не мог бы справиться ее брат. Даже Мак-Довель, которого Кейт раньше считал своим опасным противником, Мак-Довель, обычно очень осторожный и рассчитывающий каждый шаг свой, теперь в свою очередь преисполнился к нему полного доверия и терпеливо ждал возвращения Смита. И эта слепая вера в него мучила и терзала его больше чего-либо другого, ибо он прекрасно сознавал, что какова бы ни была его победа, она все равно будет базироваться на обмане.На девятый день, к концу ужина, послышался телефонный звонок. Кейт поднялся и немедленно подошел к телефону. Звонила Мириам Киркстон.— Он вернулся! — коротко объявила она.И это было все. Она произнесла эти два слова дрожащим голосом. Он ответил и тотчас же повесил трубку, причем знал, что в его лице произошла резкая перемена, когда он повернулся к Мэри. Он сделал над собой невероятное усилие, настолько мучительное, что в глазах девушки немедленно засветился немой вопрос. Он мягко и любовно погладил ее волосы, объяснил, что Смит вернулся и что он сейчас же идет к нему. Войдя в свою комнату, он первым делом вооружился своим автоматическим револьвером, который сунул под пальто.На пороге, готовый к уходу, он повернулся. Мэри-Джозефина подбежала к нему и положила руки на его плечи. Странное волнение было в ее глазах; в них был вопрос, который она не решалась задать.Что-то таинственное нашептывало ему, что сейчас наступает самый решительный момент. Что бы ни случилось, к вечеру положение вещей должно было окончательно выясниться! Он обнял девушку, крепко прижал ее к себе, на минуту замер в таком положении, а затем заглянул глубоко в ее глаза.— Ты любишь меня? — ласково спросил он.— Больше всего на свете! — прошептала она.— Поцелуй меня, Мэри-Джозефина!Ее губки прижались к его губам. Он медленно, неохотно разжал свои объятия. Девушка еще долго стояла на пороге и напряженно следила за ним до тех пор, пока его не скрыл туман, стелившийся у подножья холма. Она еще раз пожелала ему всего хорошего, и он ответил ей. Дверь закрылась. А Кейт продолжал свой путь в город, и ему казалось, что чья-то злая рука вцепилась в его сердце и безжалостно рвет его… ГЛАВА XX Казалось, все краски сбежали с лица Мириам Киркстон и злые призраки всего света вселились в ее глаза, когда она стояла перед Джоном Кейтом в большой гостиной своего дома на холме.— Он был здесь десять минут назад, — сказала она, и голос ее звучал так, точно она делала невероятные усилия. — Он успел рассказать мне, что… Если вас постигнет неудача…— Если меня постигнет неудача?.. — медленно повторил он ее слова.— Если вас постигнет неудача, то для меня останется только один выход, — сказала она. — Надеюсь, вы понимаете меня?— Да, я понимаю! И вот почему я постараюсь сделать так, чтобы неудачи не было!Он отступил от нее на шаг по направлению к двери и повторил:— Я постараюсь сделать так, чтобы неудачи не было! И когда раздастся телефонный звонок, я надеюсь, что вы будете на месте и немедленно ответите мне.— Да, я буду здесь! — хрипло сказала она.Он вышел из комнаты, из дома. Небо над ним было сплошь заткано звездами. Это была белая ночь, одна из тех бесподобных золотисто-белых ночей, которые бывают так прекрасны только в области Саскачевана. Под небом, пламенеющим всеми голубыми огнями, залег живой мир — город, купающийся в золотистом сиянии ночных огней, бросающий в небо тихий рокот, струящиеся волны звуков, голос своей жизни, смягченный расстоянием…Кейт направился в этот город. На пути своем он встречал мужчин и женщин, смеющихся, беседующих, веселых и возбужденных… До его слуха донеслась музыка. Главная улица представляла собой живую, неустанно движущуюся реку, катившую волны человеческих голов. На каком-то углу примостился небольшой отряд «Армии спасения», состоявший из молодой женщины, пожилого человека, мальчика-калеки, двух юных девушек и старика, которые пели свой гимн: «Ближе к тебе, о Господи!» Напротив биржи, чуть ли не у самой реки, устроился странствующий факир, собравший вокруг себя довольно густую толпу. Со звуками тамбурина «Армии спасения» сливался плач негритянского банджо.С минуты на минуту должна была решиться его судьба, рок должен был произнести свое вещее слово, и Кейт ни на миг не упускал этого из виду. Город со всех сторон кричал ему о своей радости и триумфе, и эти звуки наполнили его сердце холодным, каким-то беспредметным гневом. Он чувствовал, как на него надвигается что-то неотвратимое, и вместе с тем он не испытывал никакого страха. Его уже не сковывали никакие сны и грезы, и он всецело владел собой. Перед его глазами все еще стояло это белое, нежное горло Мириам Киркстон, в котором безостановочно колотилось измученное сердце.Он подошел к кафе Смита. За спущенными шторами мягко переливался желтый свет. Он вошел внутрь, и к нему навстречу устремилась бурная волна жизни: ропот голосов, смех, звон граненых стаканов, аромат папирос и нежнейший запах чего-то похожего на ладан. И только в последнюю минуту он увидел все того же, похожего на сфинкса, Мидлэнда, который, казалось, за истекшие девять дней ни разу не сдвинулся с места, стоял на обычном посту, с обычной же папиросой в зубах.Кейт прямо направился к нему. На этот раз Мидлэнд при виде его выразил на своем лице приветливую улыбку, уронил на черепичный пол свою папиросу и отвесил очень вежливый поклон.— Я хотел бы повидать мистера Смита! — заявил Кейт.Он был почти готов к тому, чтобы получить решительный отказ, и в таком случае решил про себя воспользоваться своими правами официального лица. Но Мидлэнд, казалось, нисколько не удивился ни его приходу, ни заявлению. Напротив, он немедленно проявил расторопность, которая убедила Кейта, что Смит ждет его.Они прошли за какую-то ширму, затем — за вторую, третью, и у Кейта в конце концов создалось впечатление, что этим ширмам нет предела. Наконец они остановились перед какой-то панелью, и Мидлэнд нажал на черное горло длинноногой птицы с лебединой шеей и огромными крыльями. Невидимая дверь тотчас же подалась в сторону, и они вошли в темную комнату. Мидлэнд повернул такую же невидимую кнопку и открыл свет. Вдоль узкого коридора, шириной в десять футов, они дошли до следующей двери, которую Мидлэнд немедленно открыл. После чего с улыбкой на устах он предложил Кейту пройти вперед.— Пожалуйте наверх! — сказал он.Кейт увидел небольшую лестницу, которая вела наверх, и едва только он поднялся на первую ступеньку, как услышал мягкий шум закрывшейся за ним двери. Мидлэнд, очевидно, не счел нужным дальше провожать его.Кейт медленно и осторожно продолжал подыматься по лестнице, в конце которой он разглядел еще одну дверь. Открыв ее, он услышал, как Мидлэнд захлопнул за собой нижнюю дверь. Он снова очутился в лабиринте ширм, который прошел, по-прежнему не торопясь и внимательно оглядываясь по сторонам. Войдя за последнюю ширму, он увидел картину, которая привела его в немалое изумление. Он очутился в большой комнате, которая имела по меньшей мере пятьдесят футов в длину и тридцать в ширину и была обставлена с исключительной роскошью. Ноги Кейта утопали в диковинных бархатных коврах. На стенах висели такие же богатые шелковые ковры, расшитые золотыми, коричневыми и малиновыми нитками. Вся комната была заполнена резными столами, глубокими плюшевыми диванами и роскошными восточными креслами и софами.Пожалуй, и двух минут не прошло с тех пор, как Кейт явился сюда непрошенным гостем, как какая-то фигура с быстротой и ловкостью кошки вскочила со своего места, повернулась лицом вперед, приветливо улыбнулась, поклонилась и даже протянула руку.— Добрый вечер, Джон Кейт! — произнесла она, и Джон Кейт сразу же признал Смита. — Добрый вечер, Джон Кейт!Он уже подошел совсем близко, протянул руки, улыбаясь и выражая дружеское внимание каждым своим движением. И при всем том в его голосе чувствовались нотки хищного зверя, терпеливо поджидающего свою добычу, а в глубине глаз читалось явное торжество победителя.Кейт не пожал протянутой руки. Он сделал вид, что не замечает ее, и все время напряженно смотрел в сияющие, доверчивые глаза Смита.Смит грациозно махнул рукой в сторону стола, по обеим сторонам которого стояли кресла, затем сел за стол, не дожидаясь Кейта, который тотчас же последовал его примеру. Очевидно, он догадался, что Кейт явился сюда с определенным намерением убить его.— Джон Кейт, вы будете отчаянным глупцом, если выполните то намерение, с каким явились сюда! — сказал он выразительно. — Давайте лучше работать как настоящие друзья! Будем друзьями. Уверяю вас, что так гораздо лучше для обеих сторон. Будем друзьями. ГЛАВА XXI Создалось такое впечатление, точно Смит с совершенно непостижимой быстротой сорвал маску со своего лица. Кейт, приготовившись к борьбе и решив про себя обязательно выполнить то, что он считал нужным при сложившихся обстоятельствах, несколько оторопел.Лицо Смита сразу приняло серьезное выражение. Мало того, Кейту даже показалось, что он прочел в его взоре определенную тоску, в которой теплилась надежда. Кейт не был уверен в этом, но лицо Смита его поразило.Смит не протягивал ему больше руку. Он чувствовал презрение гостя и вполне ясно сознавал, что происходит у того в душе.— Подождите минуту! — произнес он и отошел к резному столику, стоявшему совсем близко.Он тотчас же вернулся назад со свернутым пергаментом в руках, снова сел против Кейта и прямо посмотрел в его глаза. Несколько секунд длилось полное молчание. Наконец Смит сказал:— Мы с вами, Джон Кейт, люди! Помните это!Его голос звучал спокойно и мягко. Конусообразные пальцы с безупречно наманикюренными ногтями развернули пергамент.Это был университетский диплом. Кейт внимательно посмотрел на него.— Вы видите мой университетский диплом, — произнес Смит. — У меня имеется ученая степень.Старания Кейта сказать что-нибудь не привели ни к каким положительным результатам. Он просто не находил слов. А Смит, снова свернув пергамент, облокотился на стол, и голос его звучал спокойно и бесстрастно:— Я сразу же, как только вошел в контору Мак-Довеля, узнал в вас Джона Кейта. Я ни на миг не обманывался насчет того, что вы — не Дервент Коннистон. Меня вам не удалось обмануть. Я подумал, что, быть может, вы убили Дервента Коннистона, но я вас ни о чем не расспрашивал, потому что всегда ненавидел этого человека. Несомненно, если бы он вернулся сюда, я рано или поздно убил бы его. Вне всякого сомнения! Джон Кейт, с первого же дня нашей встречи вы были обреченным человеком. А теперь разрешите задать вам несколько вопросов. Почему я тотчас же на раскрыл обман? Зачем я веду себя так все время? Почему я дорожу вашей жизнью, которую стараюсь все время спасти? Вы можете догадаться?— Отчасти, — ответил Кейт. — Продолжайте, прошу вас!Он ни минуты не думал о том, чтобы отрицать заявление Смита. Тем самым он признал, что он — Джон Кейт. Отрицать это было бы сущим безумием, напрасной тратой времени, а именно теперь он ничем на свете не дорожил так, как временем.Быстрый, изменнический и проворный ум Смита тотчас же учел создавшееся положение. Он одобрительно покачал головой в ответ на слова Кейта.— Очень хорошо, Джон Кейт! — заметил он. — Повинуюсь вам и продолжаю. Я полагаю, что вы понимаете меня, и рад этому. Ваша жизнь всецело находится в моем распоряжении. Я могу спасти вас, но могу точно так же и погубить. И, наоборот, то же самое можете вы сделать со мной. Вы можете оказать мне жизненно важную услугу. Помогите мне, и я в ответ сделаю все возможное для вас. Я полагаю, что эта взаимная помощь будет одинаково выгодна нам обоим. Мы оба будем счастливы, ибо у вас останется сестра Дервента Коннистона, а я… получу мою золотоволосую богиню Мириам Киркстон!— Это именно то, что я предполагал! — воскликнул Кейт. — Продолжайте вашу речь.На один только момент Смит, казалось, задумался и оставался в нерешительности. Он напряженно вглядывался в холодное, суровое и непроницаемое лицо своего гостя.— Вы любите сестру Дервента Коннистона, — продолжал он голосом, который с каждым словом становился все тише и мягче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25