– Мне говорили, что ваш муж был почти вдвое старше вас, – осведомилась госпожа Деберль с видом глубокого участия, тогда как мадмуазель Аурели вытягивала шею, чтобы не проронить ни слова.
– О нет, – ответила Элен, – он был старше меня всего лет на шесть.
И в кратких словах она рассказала о своем браке, о той страстной любви, которую почувствовал к ней ее будущий муж, когда Элен жила со своим отцом, шляпником Муре, на улице Птит-Мари в Марселе; об упорном противодействии семьи Гранжан, богатых сахарозаводчиков, возмущенных бедностью девушки; о грустной, полутайной свадьбе после вручения официальных извещений родителям; об ее стесненной жизни с мужем до смерти дяди, завещавшего им около десяти тысяч франков годового дохода. Тогда-то Гранжан, возненавидевший Марсель, и решил, что они переедут в Париж.
– Скольких вы лет вышли замуж? – спросила госпожа Деберль.
– Семнадцати.
– Как хороши вы были, верно!
Разговор прервался. Элен, казалось, не расслышала этих слов.
– Госпожа Мангелен, – доложил лакей.
Появилась молодая женщина, скромная и застенчивая. Госпожа Деберль едва приподнялась с канапе. То была одна из ее протеже, пришедшая поблагодарить за какое-то одолжение. Она оставалась всего несколько минут и, сделав реверанс, ушла. Госпожа Деберль возобновила прерванную беседу. Она заговорила об аббате Жув – обе знали его. То был скромный викарий приходской церкви Нотр-Дам-де-Грас в Пасси, но его добрые дела сделали его самым любимым и уважаемым священником всего квартала.
– О, такая проникновенность! – прошептала с благочестивым видом госполо Деберль.
– Он был очень добр к нам, – сказала Элен. – Мой муж знал его еще в Марселе. Как только он узнал о моем горе, он все взял на себя. Это он устроил нас в Пасси.
– У него, кажется, есть брат? – спросила Жюльетта.
– Да, его мать вторично вышла замуж… Господин Рамбо тоже знал моего мужа… Он открыл на улице Рамбюто большой магазин масел и южных продуктов и, кажется, много зарабатывает. Аббат и господин Рамбо – вот весь мой двор, – весело добавила она.
Жанна, сидевшая на краешке стула, скучала и с нетерпением смотрела на мать. Ее тонкое личико приняло страдальческое выражение, как будто она жалела обо всем том, что говорилось вокруг; порою казалось, что ока впитывает в себя пряные, крепкие ароматы гостиной, бросая искоса недоверчивые взгляды на мебель, словно ее изощренная чувствительность предупреждала ее о смутно грозящих опасностях. Затем ее взор с тираническим обожанием вновь обращался к матери.
Госпожа Деберль заметила, что девочке не по себе.
– Вот маленькая барышня и скучает оттого, что ей приходится быть рассудительной, как взрослые, – сказала она. – Возьмите-ка книжку с картинками на том столике.
Жанна встала, взяла альбом; но поверх книги взор ее умоляюще устремлялся на мать. Элен, очарованная любезным вниманием, которым ее окружили, не двигалась; она была спокойного нрава и охотно оставалась часами на одном месте. Однако после того как лакей раз за разом доложил о приходе трех дам – госпожи Бертье, госпожи де Гиро и госпожи Левассер, – она сочла нужным встать.
– Останьтесь же, я должна показать вам моего сына! – воскликнула госпожа Деберль.
Круг сидевших у камина расширялся. Все дамы говорили разом. Одна сообщила, что она совершенно разбита: за последние пять дней она ни разу не ложилась раньше четырех часов утра. Другая горько жаловалась на кормилиц: хоть бы одна попалась честная! Потом разговор коснулся портних. Госпожа Деберль утверждала, что женщина не в состоянии сшить элегантное платье: это умеют только мужчины. Две дамы между тем беседовали вполголоса, и среди наступившего молчания вдруг прозвучали несколько сказанных ими слов; все засмеялись, лениво обмахиваясь веерами.
– Господин Малиньон, – доложил лакей.
Вошел высокий, безукоризненно одетый молодой человек. Его приветствовали негромкими восклицаниями. Госпожа Деберль, не вставая с места, протянула ему руку со словами:
– Ну, как вчера… в «Водевиле»?
– Омерзительно! – воскликнул он.
– Как – омерзительно?.. Она бесподобна, когда хватается за грудь и запрокидывает голову…
– Бросьте! Отвратительный реализм!
Начался спор. Кое-кто пытался защищать реализм. Но молодой человек решительно не признавал его.
– Ни в чем, слышите! – сказал он, повышая голос. – Реализм унижает искусство. Хорошие вещи нам в конце концов покажут со сцены!.. Почему Ноэми не была последовательна до конца? – И он сделал жест, возмутивший всех дам. Фи! Какая гадость!
Но госпожа Деберль снова вставила свою фразу о поразительном впечатлении, произведенном актрисой, а госпожа Левассер рассказала, что одна дама в бельэтаже упала в обморок, – и все сошлись на том, что Ноэми имела огромный успех. Это слово разом положило конец спору.
Молодой человек сидел в кресле, вытянув ноги среди широко расстилавшихся пышных юбок. По-видимому, он был здесь близким знакомым. Машинально сорвав цветок, он покусывал его. Госпожа Деберль спросила:
– Вы читали роман…
Но он, не дав ей договорить, ответил с видом превосходства:
– Я читаю только два романа в год.
Что касается выставки в «Кружке искусств», то на нее, по его словам, вообще не стоило тратить времени. Затем, исчерпав все злободневные темы, он подошел к Жюльетте и, облокотясь на спинку канапе, вполголоса обменялся с ней несколькими словами, тогда как остальные дамы оживленно беседовали между собой.
– Как! Он уже ушел! – воскликнула, обернувшись, госпожа Левассер. – Час назад я встретила его у госпожи Робино.
– Да, он ушел к госпоже Леконт, – сказала госпожа Деберль. – О, это самый занятой человек в Париже!
Обращаясь к Элен, следившей за этим разговором, она продолжала:
– Очень благовоспитанный молодой человек, мы очень его любим. Он компаньон одного биржевого маклера. К тому же очень богат и в курсе всего, что происходит.
Дамы прощались:
– До свиданья, дорогая, я рассчитываю на вас в среду.
– Прекрасно, в среду.
– Скажите, вы собираетесь на этот вечер? Никогда не знаешь, в каком обществе окажешься. Я пойду, если вы будете.
– Тогда буду, обещаю вам! Привет господину де Гиро!
Когда госпожа Деберль вернулась в гостиную, Элен стояла посреди комнаты. Жанна, взяв Элен за руку, прижималась к ней; легкими движениями беспокойных и ласкающих пальцев она увлекала мать к двери.
– Ах, да, – прошептала хозяйка дома. Она позвонила лакею.
– Пьер, скажите мадмуазель Смитсон, чтобы она привела Люсьена.
Все умолкли в ожидании; дверь снова открыли – без доклада, по-семейному. Вошла красивая девушка лет шестнадцати, в сопровождении круглолицего, румяного старичка.
– Здравствуй, сестра! – сказала девушка, целуя госпожу Деберль.
– Здравствуй, Полина!.. Здравствуйте, папа! – ответила та.
Мадмуазель Аурели, все время сидевшая у камина, встала, чтобы поздороваться с господином Летелье. У него был большой магазин шелковых тканей на бульваре Капуцинов. Овдовев, он всюду вывозил младшую дочь, подыскивая для нее блестящую партию.
– Ты была вчера в «Водевиле»? – спросила Полина сестру.
– О, поразительно! – машинально повторила Жюльетта, поправляя перед зеркалом непокорную прядь волос. Полина состроила гримасу избалованного ребенка.
– Какая досада быть молодой девушкой! Ничего посмотреть нельзя… Вчера в полночь я дошла с папой до самого театра, чтобы узнать, имела ли пьеса успех.
– Да, – добавил ее отец. – Мы встретили Малиньона. Ему очень понравился спектакль.
– Как! – воскликнула Жюльетта. – Он только что был здесь и утверждал, что пьеса омерзительна… Никогда не узнаешь его настоящего мнения.
– Много у тебя было народу? – спросила Полина, вдруг перескакивая на другую тему.
– Бездна – все мои знакомые дамы. Гостиная была все время битком набита… Я еле жива от усталости…
Вспомнив, что она забыла познакомить отца и сестру с Элен, она прервала себя:
– Мой отец и моя сестра… Госпожа Гранжан.
Завязался разговор о детях и их болезнях, так беспокоящих матерей. Но тут вошла в комнату гувернантка, мисс Смитсон, ведя за руку маленького мальчика.
Госпожа Деберль резким тоном сказала ей по-английски несколько слов, упрекая ее за то, что она) заставила себя ждать.
– А вот и мой маленький Люсьен! – воскликнула Полина и, громко шурша юбками, опустилась перед ним на колени.
– Оставь его, оставь! – сказала Жюльетта. – Поди сюда, Люсьен! Поздоровайся с этой маленькой барышней.
Мальчик в смущении шагнул вперед. Ему было не больше семи лет: толстенький, маленький, он был разряжен, как кукла. Заметив, что все смотрят на него с улыбкой, он остановился, устремив голубые удивленные глаза на Жанну.
– Иди же, – шепнула ему мать.
Вопросительно взглянув на нее, он сделал еще один шаг. То был неповоротливый мальчуган, с короткой шеей, толстыми, надутыми губами, лукавыми, чуть нахмуренными бровями. Повидимому, он стеснялся Жанны – серьезной, бледной и одетой во все черное.
– Нужно и тебе быть полюбезнее, дитя мое, – сказала Элен дочери. Та не двигалась с места.
Жанна по-прежнему держалась за руку матери; она поглаживала пальцами ее руку между обшлагом и перчаткой. Опустив голову, она ожидала приближения Люсьена с тревожным видом нелюдимой и нервной девочки, готовой спастись бегством, если ее захотят приласкать. Однако, когда мать слегка подтолкнула ее, она, в свою очередь, сделала шаг вперед.
– Мадмуазель, вам придется поцеловать его, – сказала, смеясь, госпожа Деберль. – Дамам всегда приходится с ним брать на себя первый шаг… Какой же ты дурачок!
– Поцелуй его, Жанна, – сказала Элен.
Девочка подняла глаза на мать, потом, как бы смягченная растерянным видом мальчугана, посмотрела на его славное, смущенное личико и вдруг улыбнулась нежной очаровательной улыбкой. Ее лицо просветлело под внезапным наплывом сильного внутреннего волнения.
– Охотно, мама, – прошептала она.
И, взяв Люсьена за плечи, почти приподняв его, она крепко поцеловала его в обе щеки. Тогда и он, наконец, поцеловал ее.
– Давно бы так! – воскликнули присутствующие.
Элен раскланялась и направилась к двери, сопровождаемая госпожой Деберль.
– Прошу вас, сударыня, – сказала она, – передайте мою глубокую благодарность вашему супругу… Он избавил меня той ночью от смертельной тревоги.
– Значит, Анри нет дома? – прервал ее господин Летелье.
– Нет, он вернется поздно, – ответила Жюльетта.
И, видя, что мадмуазель Аурели встает, намереваясь выйти вместе с Элен, она добавила:
– Вы ведь остаетесь обедать с нами. Мы уговорились.
Старая дева, каждую субботу дожидавшаяся этого приглашения, решилась снять шаль и шляпу. В гостиной было нестерпимо душно. Господин Летелье только что открыл окно и неподвижно стоял перед ним, внимательно рассматривая куст сирени, уже начинавший пускать почки. Полина играла с Люсьеном, бегая с ним между стульев и кресел, стоявших в беспорядке после гостей. На пороге госпожа Деберль протянула Элен руку жестом, полным искреннего дружелюбия.
– Позвольте мне… – сказала она, – мой муж говорил мне о вас, я почувствовала к вам симпатию. Ваше горе, ваше одиночество… Словом, я счастлива, что познакомилась с вами, и надеюсь, что наши отношения на этом не прервутся.
– Обещаю вам это и благодарю вас, – ответила Элен, растроганная таким порывом чувств со стороны этой дамы, показавшейся ей несколько сумасбродной.
Они глядели друг на друга, не разнимал рук, улыбаясь. Жюльетта ласковым голосом открыла причину своего внезапного дружеского расположения:
– Вы так красивы! Вас нельзя не полюбить.
Элен весело рассмеялась: ее красота не тревожила ее душевного покоя. Она позвала Жанну, внимательно следившую взглядом за играми Люсьена и Полины. Но госпожа Деберль еще на минуту задержала девочку.
– Вы ведь теперь друзья, попрощайтесь же! – сказала она.
И дети кончиками пальцев послали друг другу воздушный поцелуй.

III

По вторникам у Элен обедали господин Рамбо и аббат Жув. В начале ее вдовства они с дружеской бесцеремонностью приходили незваные и садились за стол, чтобы хоть раз в неделю нарушить уединение, в котором она жила. Потом эти обеды по вторникам сделались твердо установленным правилом. Участники их встречались, словно по обязанности, ровно в семь часов, всегда с той же спокойной радостью.
В этот вторник Элен, не желая упустить последние лучи заката, сидела у окна за шитьем в ожидании своих гостей. Она проводила здесь дни в сладостно-тихом покое. На этих высотах шумы города замирали. Элен любила эту просторную комнату, такую безмятежную, с ее буржуазной роскошью, палисандровой мебелью и синим бархатом обивки. Когда ее друзья, взяв на себя, все хлопоты, устроили ее здесь, она первые недели страдала от этой несколько аляповатой роскоши, в которой господин Рамбо исчерпал свой идеал художественности и комфорта к искреннему восхищению аббата, отступившего перед непосильной для него задачей; но в конце концов Элен стала чувствовать себя очень счастливой в этой обстановке, ощущая во всех этих вещах что-то крепкое и простое, как ее сердце. Тяжелые портьеры, темная массивная мебель усугубляли ее спокойствие.
Единственным развлечением, которое Элен позволяла себе в долгие часы работы, было бросить порою взгляд на обширный горизонт, на громаду Парижа, расстилавшего перед ней волнующееся море своих крыш. Уголок ее одинокой жизни открывался на эту безбрежность.
– Мне больше ничего уже не видно, мама, – сказала Жанна, сидевшая рядом с ней на скамеечке.
Девочка опустила шитье на колени, глядя на заливаемый тенью Париж. Обычно она была очень тиха. Матери приходилось спорить с ней, чтобы уговорить ее выйти на улицу; по строгому предписанию доктора Бодена, Элен ежедневно отправлялась с дочерью на два часа в Булонский лес, – это было их единственной прогулкой. За полтора года они и трех раз не побывали в Париже. Нигде девочка не казалась веселей, чем в этой просторной синей комнате. Матери пришлось отказаться от мысли учить ее музыке.
1 2 3 4 5 6 7