У него, видимо, сотрясение мозга, ударился головой о рубку…
«Так ведь это же Борис, – узнал Олег голос Кунина. – Что же это? Он говорит здесь как старший… Как же так…»
Неожиданное открытие так поразило, что Олег дернулся и непроизвольно застонал.
– Видите, – сказал Кунин. – Я был прав… Придем на место – сделаем рентгеноскопию.
– Не знаю, – с сомнением проговорил второй голос. – Не думаю, чтобы это понравилось шефу.
– Заткнитесь! – оборвал его Кунин. – Вы мне надоели!
Олег почувствовал, как на лоб ему легла рука. Борис по-русски участливо спросил:
– Как ты себя чувствуешь, Олег? Ты слышишь меня? Олег!
Давыдов застонал, на этот раз нарочно. Он еще не понял до конца, в какой роли выступает здесь, на этом загадочном катере, их судовой врач, но то, что ему нельзя доверять, в этом он уже не сомневался.
«Надо тянуть время, – подумал он. – Ведь мы идем к берегу. Там будет видно, как поступить. А пока лучше быть беспомощным…»
В это время кто-то третий приоткрыл дверь в каюту, крикнул:
– Уже подходим!
Самолетный рев сразу стал глуше: двигатель сбавил обороты.
– Присмотрите за ним, Рекс, – сказал Кунин. – Я пойду в радиорубку – свяжусь с берегом. Надо предупредить шефа.
– Обрадуйте, обрадуйте его, – проворчал Рекс.
Через несколько минут ход катера упал до малого, видимо подходили к причалу, потом двигателю дали реверс, катер задрожал от заднего хода, и все стихло.
Вошел Кунин, легонько потрепал Олега, взяв рукой за плечо.
– Ты можешь идти, Давыдов? – спросил он.
Олег с видимым усилием открыл глаза, бессмысленным взглядом обвел подволок каюты.
– Где я? – хрипло прошептал он.
– Парень еще не в себе, – проговорил Рекс.
– Помолчите! – сказал Кунин. – Помогите ему подняться…
Вдвоем они поставили его на ноги, и Олег почувствовал: немного кружится голова, но в основном он уже в норме. Но он снова вполне натурально застонал и правдоподобно изобразил, будто валится в сторону.
Рекс поддержал его.
– Идти сможешь, Олег? – спросил Кунин.
Давыдов не ответил, потом неуверенно ступил вперед.
– Дойдет, – сказал Рекс, поддерживая его слева.
Они помогли ему выбраться на, палубу, и там Олег будто невзначай вскинул голову, огляделся.
Слева виднелся порт, заставленный кораблями. Здесь же, где они пришвартовались, была, видимо, стоянка для личных яхт и катеров. Часть их болталась на рейде на якорях, другие стояли у причала Их 389-й находился у небольшого пирса, отходившего от основного причала. Катер стоял с правой стороны пирса. Справа располагался и город, выступал в море поросший лесом полуостров, который заканчивался скалистым мысом с полосатой черно-белой башней маяка.
«Маяк на мысе Грувбакен! – узнал Олег. – Сигнальные огни белые, группопроблесковые Так это же Ухгуилласун!»
Он вдруг вспомнил, как настойчиво спрашивал Борис о заходе сюда, скрипнул зубами.
– Помогите парню подняться на причал, – приказал Кунин тому типу, который сбросил тогда фалинь шлюпки в воду. – Я рад вас видеть! – крикнул он тем, кто стоял наверху, махнул им рукой.
Рекс ступил на трап, наклонно соединяющий низкий катер с пирсом, и потянул штурмана за собой. Еще один из экипажа катера поддерживал его со спины.
Давыдов ступил на трап и зашатался, будто теряя равновесие.
– Осторожнее! – крикнул Кунин.
Олег увидел, что пирс устроен на сваях, которые высовываются на полметра из воды. С другой стороны стоят бок о бок яхты. Значит, если…
Он перестал шататься и поднял ногу, будто собираясь ступить на следующую перекладину трапа. Затем неожиданно резко рванул Рекса на себя и, когда тот полетел мимо него вниз, ударил его ребром ладони в шею. Одновременно носком левой ноги он поддал второму провожатому, угодив тому в солнечное сплетение. И в то же мгновение сам спрыгнул ногами вперед в небольшую щель между бортом катера и причалом.
Почти одновременно с ним в воду упал оглушенный ударом Рекс.

III

Хотя Логинов и Колмаков споро натягивали на себя одежду, а все равно прежде бойцов-пограничников не успели… Машина с тревожной группой уже отъезжала от заставы, когда подполковник и майор вышли на крыльцо, пристроенное к южному торцу служебного здания. Утешало только то, что не дали застать себя в постелях, откуда их собирался, судя по всему, поднять прапорщик Колов. Он как раз подходил к ним от главного подъезда.
– А я к вам, – сказал Колов – Начальник говорит: пусть спят, они гости: А я в ответ: век мне не простят, если не разбужу, ведь это с нашей заставы ребята.
– Сработка? – спросил Логинов.
– Как сказать… Устный сигнал сержанта Паршина от поста РЛС. Что-то они там обнаружили… Дежурный решил поднять заставу в ружье. На реке это – там, где разрыв системы, напротив второй заставы.
Колмаков помнил это место. Государственная граница пересекала Мууксу поперек. За рекой уже был участок заставы № 2. Забор и контрольно-следовая полоса подходили к реке вплотную и обрывались, чтобы вновь появиться уже на левом берегу. Ночью и в туманные дни здесь нес дежурство пограничный наряд, вооруженный переносной радиолокационной станцией, она щупала лучом поверхность реки, исключала возможность пересечения границы по воде.
– Мы туда, Никита Авдеевич, – сказал Логинов. – Выдели нам кого из старослужащих…
– Сержант Медяник, – сказал Колов, – он пойдет. Я бы и сам, но там уже старший лейтенант, мне надо находиться здесь.
– Все правильно, товарищ старший прапорщик, – улыбнулся Логинов. – Мы с майором вроде не разучились ходить по дозорной тропе. Сержант готов?
– Вот он, – показал Колов на выросшего вдруг будто из-под земли рослого парня в пятнистой камуфлированной одежде, таком же берете, с автоматом на плече. – Доведет по тропе до самого фланга. Пароль – «Орша», отзыв. – «Отсекатель», товарищ подполковник.
– Спасибо, Никита Авдеевич, – не по-уставному ответил Логинов. – Тогда мы двинули… Идите впереди, сержант, майор за вами, я – замыкающий.
Они подошли к воротам, выходящим на охраняемую территорию, но за сигнальную систему и контрольно-следовую полосу, которые ночью всегда замкнуты и, как ловушки, находятся настороже, заходить не стали, а свернули направо, где вдоль последнего на границе забора шла дозорная тропа. Собственно говоря, это была не тропа, а две довольно узкие, в десять-пятнадцать сантиметров шириной, уложенные рядом доски. Идти по ним без навыка было трудно, и Колмаков не раз мысленно чертыхнулся, попадая то одной, то другой ногой в летней туфле в сырую жижу, едва прикрытую скудным карельским мхом. Он было подумал, что зря не надел принесенные вечером Никитой Авдеевичем камуфлированную одежду и резиновые сапоги, но, вспомнив, что Артем, этот бывалый пограничник, и тот сплоховал, тоже балансирует сейчас в ботиночках на досточках, развеселился и, как ни странно, стал лучше держать равновесие.
Они уже были, по расчетам Колмакоаа, неподалеку от РЛС-поста, как вдруг в темноте раздался негромкий, но уверенным голосом произнесенный вопрос:
– Стой! Кто идет?
– Орша, – так же негромко ответил сержант Медяник.
– Отсекатель, – прозвучало из темноты.
Как ни старался Колмаков, не мог разглядеть впереди замаскировавшегося пограничника. И так и не разглядел бы, если бы парень, окликнувший их, не появился на тропе сам.
Увидев за сержантом заместителя начальника погранотряда, парень доложил, что он – рядовой Нечитайло, оператор радиолокационной станции, что старший расчета сержант Паршин и начальник заставы находятся на седьмом участке.
«Там забор подходит к реке, – вспомнил Николай. – А скакали мы по досточкам вдоль восьмого, девятого и десятого участков правого фланга…»
Он с внутренним удовлетворением почувствовал вдруг, как пришло к нему сейчас особое ощущение границы, это непередаваемое словами чувство, которое знакомо только пограничникам. Николай Колмаков любил границу. Он знал, что именно она сделала его таким, каков он есть.
– Товарищ подполковник, – сказал подошедший начальник заставы Звягин, – пока все тихо…
– Что же здесь было? – спросил Логинов
– Сержант Паршин, доложите, – приказал Звягин.
По словам старшего наряда выходило, что рядовой Нечитайло услышал шум двигателя. Похоже было, что стрекочет лодочный мотор. Видимость была неважная, только часть реки просматривалась визуально. На экране радиолокационной станции никаких отметок не возникало, но шум мотора то появлялся, то вдруг разом стихал. Семен Паршин сообщил об этом дежурному по заставе, а тот предупредил соседей за рекой, вторую заставу.
– Как это шум «разом стихал», – спросил Логинов. – Тише становился?
– Нет, совсем отрубался, товарищ подполковник, – пояснил Паршин. – Ну, будто мотор выключали. А потом…
Рядовой Нечитайло добавил, что видел в небе тень. Он обратил на нее внимание сержанта, но тот ничего не заметил.
– Совсем ничего, Паршин? – спросил майор Колмаков.
– Как вам сказать, – замялся сержант. – Вообще, что-то мелькнуло, но мне думается – это сова или летучая мышь.
– Летучие мыши здесь не водятся, Паршин, – сказал Логинов – А вот сова… Что на второй заставе?
– На воде они ничего не обнаружили, – ответил Звягин. – А вот шум мотора слышали.
– Значит, шум мотора, тень в небе, а на воде ничего, – проговорил Логинов. – А что это за огонек там наверху?
– Это на крыше замка Хельяс, товарищ подполковник, – пояснил начальник заставы. – К старику-хозяину неделю назад приехали гости, и он зажег все фонари в усадьбе. Это горит огонь на мачте с флюгером. Вот уже несколько ночей горит.
– Я не читал об этом в сводках об изменениях на границе, – тактично заметил Логинов, и все же окружающие явственно ощутили, как смутился начальник заставы.
– Мы не придали значения… – объяснил он.
– Потом поговорим, – мягко остановил его Логинов. – Усильте наблюдение на этом участке, предупредите второю заставу. Это приказ. Возможно нарушение воздушного пространства. Впрочем, не исключено, что оно уже состоялось. Глядите в оба, парни. И не только на воду.
Он подошел к Семену Паршину и взял его за локоть.
– Это не сова, сержант, и не летучая мышь, тем более. Над вами летал дельтаплан с небольшим моторчиком, по шуму вы приняли его за лодочный двигатель. А огонь над крышей замка – ориентир для него. Такие вот дела… Поощрите рядового Нечитайло, товарищ старший лейтенант. А теперь быстро на заставу. Мне нужно позвонить начальнику отряда. Пошли, Николай Иванович.
В той же последовательности – начальник заставы задержался на посту – они двинулись в обратный путь по дозорной тропе. Колмаков приноровился к тропе, почти не оступался.
«Еще пару ночей побегать по досточкам, и буду вовсе бравый пограничник, – подумал он, улыбаясь в темноте. – Почти такой же, каким я был тогда».
Едва он вспомнил о том времени, как память услужливо развернула перед ним роковые события никогда не забываемой тревожной ночи.

IV

Тогда их обнаружил черный Ремиз. Ему же и досталась первая пуля из пистолета одного из двух нарушителей, остановленных Петей Игнатенко.
Игнатенко был на два года старше Николая и Артема, но Петру дважды выходила отсрочка по семейным обстоятельствам, и призывались они вместе, весной 1965 года.
Мать Петр потерял, едва закончив семилетку, рано пошел работать – надо было содержать себя и отца, инвалида Великой Отечественной войны. В 1964 году Петр приехал по делам в Моздок, сам он жил в станице Черноярской, встретил случайно Настю и вскоре увез ее к себе. Навсегда покорил сердце первой красавицы города, одноклассницы Артема и Николая, этот лихой и чубатый выходец из кубанских казаков, переселившихся после революции на Терек.
Свадьбу сыграли в станице. Настя весь класс пригласила – и тех, кто остался в Моздоке после окончания школы, и тех, кто уехал учиться в вузы неподалеку – в Орджоникидзе, Нальчик, Грозный.
Через полгода отец Петра умер. Молодая жена призыву в армию не помеха – и Игнатенко получил повестку из Моздокского райвоенкомата. Маленького Петра Настя родила, когда они все трое прошли курс молодого бойца, приняли присягу и занимались в учебном отряде, в городе Кронборг.
В пограничных войсках поощряются земляческие традиции, справедливо считается психологически цементирующим коллектив заставы то обстоятельство, если служат вместе братья или трое-четверо парней из одного села, района. Поэтому всех троих и отправили на заставу № 1.
Петр Игнатенко был добрым и умным парнем, хотя по части эрудиции несколько отставал от своих земляков. Артем Логинов, сын известного в округе бывшего военного врача, осевшего в Моздоке после расформирования прибывшей из Германии дивизии, закончил десятилетку и первый курс медицинского института в Орджоникидзе. В армию он ушел, сделав вывод, что благородная профессия отца не для него. Развитым парнем был и Николай Колмаков. Его родители были местные, происходили из тех еще гребенских казаков, которые с незапамятных лет поселились за Гребнем – Терским хребтом, в нижнем течении реки. Николай рос без отца, тот оставил семью через два года после возвращения с фронта, когда мальчонке едва исполнился годик, а старшей сестре его, Веронике, было пять лет. Отец, четыре года подвергавшийся смертельной опасности, не выдержал испытания обыденностью, не смог найти себя в трудной и более чем скромной жизни тяжелых послевоенных лет. Он вернулся к фронтовой подруге, сандружиннице его роты, вдвоем они уехали на Сахалин, и откуда исправно приходили переводы и посылки с красной рыбой и икрой, невиданной прежде в их бедном доме.
Николай с раннего детства пристрастился к книгам о географических открытиях, морских приключениях и, конечно, про разведчиков. Когда подошло время выбирать профессию, он некоторое время колебался между геолого-разведочным факультетом Московского горного института и Ленинградским высшим инженерным морским училищем. Победило последнее… Но подвела математика. Николай получил на письменном экзамене тройку и не прошел по конкурсу. Он остался в Ленинграде, пошел работать матросом в речное пароходство, плавал на самоходной барже.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10