– Ладно. Спасибо… Тони.
– Ciao! – отозвался он.
– Что это значит?
– Это по-итальянски «пока» или «всего хорошего», а ещё и «привет».
Али улыбнулась.
– Ciao! – повторила она и выбежала на дорогу.
Обернувшись на повороте, она увидела, что Тони так и стоит на обочине, и махнула ему рукой. Когда он помахал в ответ, девочка побежала дальше.

* * *
– И ещё он хромает, – рассказывала Али за ужином, – и говорит немножко забавно, как будто… ну, не знаю. Как будто он не очень грамотный.
– Али, это невежливо!
– Но ведь это правда! И я не собираюсь над ним смеяться. Он мне понравился.
– Смотри, не надоедай ему.
– Он приглашал нас на обед. Сказал, приготовит спагетти.
– Что же ещё? – рассмеялась Френки. Потом положила недоеденный гамбургер на тарелку и наклонилась к дочери. – Тебе не показалось, что он из тех… ну… что с ним будут неприятности?
– Заранее ведь никогда не знаешь.
– Али!
– Ладно, ладно! На вид он хороший. Кроме того, со мной моя верная дубинка.
– Да, но…
– И кроме того, я его обгоню в два счета! Френки покачала головой:
– Ты неисправима.
Они вместе вымыли посуду и провели вечер, расставляя и переставляя мебель в гостиной и столовой. К половине одиннадцатого у обеих слипались глаза.
– Спок-ночи, – пробормотала Али, шаркая ногами по направлению к спальне.
Френки взъерошила ей волосы и поцеловала в лоб.
– До завтра, детка.
«Кажется, все налаживается, – думала Френки, раздеваясь у себя в комнате. – Слава богу, кажется, все налаживается. Наконец-то нам начинает везти». Она пригляделась к ещё незнакомым теням в своей новой спальне, натянула на себя одеяло и уснула с улыбкой на лице.

* * *
Когда погас последний свет, в лесу за домом что-то шевельнулось. Человек? Он поднял голову, ловя запахи, принесённые ветром, и медленно прокрался к дому. Добравшись до крыльца, провёл пальцами по дверным доскам. Дверь тихонько заскрипела и подалась.
Звёздный свет блеснул то ли в маленьких рожках, торчащих из густых кудряшек, то ли в костяных украшениях на голове незнакомца. В тусклом свете рассмотреть было нелегко, да и смотреть-то некому.
Кивнув самому себе, ночной гость вытащил из-за пояса шляпу и нахлобучил её на голову. Отступил в лес и помчался между деревьями легко и грациозно, как лань.
2
Проводив Али, Валенти снова взялся подстригать газон. Он работал медленно и думал о девочке. Бог весть, что в ней такое, но с ней ему было спокойно впервые за два года, с того дерьмового дня. Славная девчушка – худышка, правда, но ведь он не из тех, кто интересуется маленькими девочками. Просто она ему понравилась. Как-то ей удалось снять напряжение, которое в последнее время он ощущал в присутствии других людей. Он мысленно перебрал весь разговор и улыбнулся, вспомнив «мистера ЭТони». Хорошо бы, она снова зашла; хорошо бы, её старушка не заподозрила в нем какого-нибудь pervertito который нацелился на её дочурку.
«Хорошо бы увидеть её ещё», – думал он, наваливая скошенную траву на тачку. Обычно он держался с местными жителями дружелюбно, да только все это было напоказ. Приходилось остерегаться – у fratellanza везде и всюду своя рука. Ему ли не знать. И если пройдёт слух, что он здесь… Но и забиваться в нору нельзя: об отшельниках сплетничают не меньше, чем о выскочках. Надо держаться серёдки, со всеми ладить и быть начеку.
«Не стоит себя выпячивать, – учил его Марио. – Никто не любит выскочек, понимаешь, о чем я? Но и не скромничай через меру, а то перестанут уважать. Веди себя вежливо, не замыкайся, тогда всем придёшься по нраву и болтать о тебе не станут. В нашем деле, Тони, иначе нельзя. Cosifarttutti».
Если живёшь с семьёй, все просто, а вот парню в его положении временами бывает одиноко. Иногда хочется просто посидеть с кем-нибудь и поговорить спокойно – не выворачивать душу, конечно, а поболтать о том о сём. Пусть даже с тощей девчонкой. Что ж, в таком мире он живёт.
У амбара Тони вывалил траву, убрал внутрь тачку и грабли и пошёл в дом принять душ.
Закончив, протёр запотевшее зеркало и стал разглядывать своё отражение. Он заметил, как девчушка глазела на шрамы. Неосторожно появляться так перед кем-либо, ну да какого черта. Если в собственном доме надо расхаживать в вечернем костюме, то чем он лучше каталажки.
Разошёлся слух, что полиция скрывает его как ценного свидетеля, что ему не предъявляют обвинения, потому что он заложил кое-кого поважнее. Поверить этому мог только тот, кто не знал Тони Валенти. Он не ссорился с fratellanza. Узнать бы только, кто его подставил, и уж когда он доберётся до этого pezzodimerda…
Валенти вздохнул и разжал кулаки. Он старался забыть обо всем, и ему это неплохо удавалось. Что толку вспоминать? Все равно ничего не поделаешь. Но, старательно забывая, он чувствовал, как что-то в нем меняется, как тает прежняя твёрдость, а ему не хотелось, чтобы кто-то мог сказать, будто Тони Валенти размяк. Мысли об этом и о том, что у него отняли, – вот все, что у него осталось. Последнее время он что-то запутался в этих мыслях. Понятно, fratellanza всего лишь продавала людям услуги, давала то, что им требовалось, но чем дольше Валенти жил вне семьи, тем больше появлялось заноз в гладких мыслях.
Братство представляло собой систему sistema-zione – организации порядка в хаосе. Оно выросло из западносицилийских compagniad'armi одиннадцатого века. Землевладельцы оплачивали маленькие армии, чтобы защитить себя и семьи от разбойничьих шаек, и армии эти превратились со временем в cosche, которые и по сей день правили островом. В старину эти войска были своеобразным крестьянским рыцарством. Современная сицилийская cosca, или семья, носила название, происходящее от искажённого местным диалектом слова «артишок» – отдельные листки, собранные в твёрдый кочан. Они сохранили лишь поверхностное сходство со своими предками, а уж между современными cosche и их американскими двойниками лежала пропасть.
То, что криминальные семьи Северной Америки – заморские отпрыски сицилийской мафии, что все они подчиняются некоему capoditutticapi – боссу боссов, проживающему на родном острове, – выдумки журналистов. Для такого интернационального fratellanza пришлось бы ввести строгую дисциплину и централизацию, и полиция без труда внедрилась бы в подобную организацию, раскрыла и уничтожила её. Однако борьба с братством осложнялась именно тем, что оно существовало во многих ипостасях – многоголовый зверь, способный иногда обходиться и вовсе без головы.
На самом деле североамериканское братство разрослось из кучки тех иммигрантов с Сицилии, которые у себя на родине были мелкими мафиози. Они принесли с собой неподражаемую способность cosche уживаться с писаными законами и одновременно обходить их, мгновенно приспосабливаться к изменениям, находить выходы из запутанных положений, безошибочно выбирать сильнейшую из соперничающих группировок, разрабатывать поразительно сложные интриги и хладнокровно контролировать каждое движение врага, позволяя себе в то же время порой отпустить вожжи на ровной дороге и дать выход общему энтузиазму.
В североамериканских fratellanza уже немного осталось потомков этих первых иммигрантов, но семья Магаддино, к которой принадлежал Валенти, относилась к их числу. Дон Магаддино довольствовался тем, что защищал свою семью, её собственность и деловые предприятия и покровительствовал, не пачкая рук, проституции и торговле наркотиками.
Валенти с колыбели учили, что его долг – всегда поддерживать семью. Сперва учил дядя, заменивший покойного отца, а потом Марио, который и ввёл его в братство. Его учили защищать друзей семьи и сражаться с общими врагами, даже если друзья были неправы, а враги правы; учили любой ценой защищать своё достоинство и не оставлять безнаказанным ни малейшего оскорбления; учили хранить тайну – omerta, закон молчания – и всегда остерегаться служителей закона.
И он поступал, как его учили, но теперь в глазах fratellanza он стал отступником, обернувшимся против своих, сперва убрав по личным причинам Эдди Пинелли, а потом собственного padrone. И то и другое – ложь, но fratellanza поверила клевете, и он стал отверженным. Никакой суд его не оправдает. Приговор вынесен, а в братстве выносились только смертные приговоры. И теперь, волею судеб оторванный от всего, что знал, Тони начал задавать себе вопросы.
Мужчина должен соблюдать законы чести, это верно. И уважения. Тони хорошо помнил, как все было, когда он только вступил в дело, и во что оно превратилось теперь. Он понял, как устрашение – орудие власти fratellanza – легко обратилось против него. Он больше не знал, кто прав.
– Chilosal – обратился он к своему отражению. – Кто знает?
Он и жив-то был до сих пор только потому, что работал когда-то с Марио Папале.
«Доверяй семье, – сказал ему как-то Марио, – но прежде всего полагайся на себя, capito? Потрать немного денег, капельку времени и заготовь надёжное местечко, где никто тебя не знает, где никому тебя не достать – ни мне, ни твоему дядюшке, ни даже padrone. Понимаешь, о чем я?»
Может быть – и я молю Бога, чтобы для тебя так и вышло, – тебе никогда не понадобится такое место. Можешь ездить туда в отпуск. Но настанет день, когда только это место будет стоять между тобой и смертью, Тони. Так что береги его. Когда ездишь туда, хорошенько прикрывай задницу. Купи его на имя, которым никогда не пользуешься в делах. Держи там небольшую артиллерийскую батарею и побольше наличных, и тогда у тебя будет то, чем не может похвастаться обычный soldato, – надёжный тыл, Тони.
Солдатам, которые не запаслись таким местечком, приходится каждую минуту быть настороже. А ты сможешь позволить себе быть терпеливым. Тебе не придётся никому лизать задницу. Тем больше тебя будут уважать, Тони. Тебя всегда будут уважать. Ты не станешь дерзить capi, не будешь выставляться перед другими солдатами, а все же будешь чем-то выделяться, capito ».
– Конечно, – ответил Валенти самому себе. – Теперь-то я это отлично понимаю.
Он отвернулся от зеркала, оделся и спустился вниз приготовить чего-нибудь поесть. Потом вышел на крыльцо с чашкой крепкого cappuccino и стал смотреть на закат. Давно уже стемнело, а он все сидел, не жалуясь на судьбу, а просто вспоминая.
Тридцать восемь лет, никогда не был женат, и хорошо, что так, если подумать, как все обернулось. Однако пора немного расслабиться. Понятно, никаких глупостей, просто ему иногда одиноко. Если девчушка снова заглянет, надо спросить, что думает её мама о приглашении на обед со спагетти. А может, и самому к ним зайти.
Он попытался представить, как выглядит её мать, и тут же покачал головой. «Это уж лишнее», – сказал он себе. Дружба дружбой, но не стоит осложнять себе жизнь шашнями с соседкой. Прежде всего потому, что ему некуда будет смыться, когда любовь скиснет. А любовь, как подсказывал богатый опыт, всегда со временем скисает.
Он уже встал, чтобы уйти в дом, но замер, не дотянувшись до пустой чашки. Звук был еле слышным.
Он донёсся из леса к северу от дома – шёпот флейты, от которого зазвенело сердце. Грусть, одолевшая его после ухода Али, отступила, сменившись тихим блаженством. Тони медленно опустился обратно в кресло и прикрыл глаза.
Былая жизнь закончилась, а с ней и все тревоги, говорила ему мелодия, но в нем ещё довольно сил, чтобы уйти от преследующей стаи. И не надо ни о чем жалеть, нужно просто направить силы в другое русло. Пусть ему никогда не знать полного покоя, но радость где-то ждёт его.
Тони вздохнул, шевельнулся. Движение нарушило сосредоточенность, и в тот же миг музыка оборвалась. Он открыл глаза и взглянул на полосу леса.
– Как-нибудь, – тихо проговорил он, – когда нога станет получше, я тебя отыщу.
Впервые услышав этот звук, Тони принял его за птичью песню, но позже понял, что никакой птице такого не спеть. Мелодия переливалась от лёгких задыхающихся вздохов к высокому щебету, но всегда оставалась тихой, на грани слышимости, и притом охватывала широкую гамму, недоступную птичьему горлу. И всегда такая далёкая, такая тихая.
Иногда она звучала так тихо, что Тони и не слышал её. Но всегда чувствовал её зов. В ней была не просто тайна. Она обещала что-то тому, кто сумеет открыть её источник. Что, он не знал. Но что-то обещала. И Тони знал, что никогда не пожалеет, если сумеет отыскать.
Он ещё долго сидел, прислушиваясь, но на этот вечер все кончилось, и он наконец ушёл в дом. Его сны в ту ночь были полны скрытого присутствия существ, таившихся от взгляда, как таилась от слуха музыка. Кажется, ничего подобного не снилось ему до последнего приезда сюда с Мальты. А теперь такие сновидения являлись часто, и он никогда не забывал их, просыпаясь.
3
Льюис Датчери читал при свете керосиновой лампы. Он беззвучно шевелил губами, пробегая взглядом печатные строчки. Книга лежала на кухонном столе, а он сидел на простом стуле с жёсткой спинкой. Стул сколотил ещё его отец. Лампа отбрасывала небольшой круг света, оставляя большую часть комнаты в тени. Стены закрывали корешки тысяч книг, и кое-где свет лампы блестел на тиснёных золотых буквах. Стоявшая под рукой чашка чая давно остыла. Углубившись в чтение, Льюис не сразу расслышал, как кто-то скребётся в дверь.
Бросив взгляд на старинные часы на каминной полке, он снял очки и заложил ими страницу. Начало двенадцатого. Он медленно поднялся, чувствуя, что ночью груз восемьдесяти шести лет лежит на плечах тяжелее, чем утром, и пошёл открывать.
– Глянь-ка, Льюис, – сказала гостья.
Она вошла по-кошачьи: сделала несколько проворных шагов в комнату и остановилась, оглядывая тёмные углы хижины. Обвисшие края широкополой шляпы скрывали лицо, а в ниспадающих тёмных кудрях запутались веточки и листья. На джинсы налипли колючие семена и кусочки коры. Большая, не по размеру, куртка завершала наряд.
Гостья заняла слишком большой для неё стул, только что оставленный хозяином. И тут же приняла такой вид, словно это она провела здесь весь вечер, а Льюис заглянул на огонёк. Льюис улыбнулся и раздул поярче огонь в железной печурке. Подбросил дров и поставил чайник. Гостья терпеливо следила за его размеренными движениями и не торопилась нарушить молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40