Сидх сел и протянул ведьме руку с браслетом, чуть поддернул рукав. Ведьма взяла его запястье в свои ладони. Ринке покосился на Карину. Зрачки сидха сузились в вертикальные полоски. Но ведьма успела заметить в глазах сидха легкую, хотя и добродушную насмешку до того, как сочная зелень затопила радужку. Насмешку, которая всегда появлялась в глазах сидхов при виде людей, будь то голубые глаза ледяных эльфов или нечеловеческие глаза эльфов темных.
– Я думаю, что это-то кто-то из ваших генералов, который боится лишиться хлебной должности, – продолжал Ринке. – Ваш имперский маг еще весной грозился сократить воинский контингент в Железном Лесу до одной дивизии. Оттого Ежи и попритихли, думается мне. И вот вы получили ответ… Но не от нас.
Гёса покачал головой. С остальными соседями мандречены замирились уже десять лет назад. Только война с партизанами Лихого Леса, доставшаяся в наследство от правления Черного Пламени, тянулась и по сей день, высасывая из казны кучу денег и взамен принося в дома мандречен «черные письма». Но, видимо, император Искандер считал, что вид из Трандуиловых Чертогов стоит того.
– Может, Ринке и прав, – сказала Зарина. – Но кто бы ни поджег тот квартал, его соплеменники или кто из генералов – это не по-байнаххски! Нельзя убивать детей и женщин!
– Ой ли, Зарина? – усмехнулся Ринке. – Для того, кто умирает, смерть всегда одинакова.
– А для того, кто убивает – нет, – возразил Гёса.
– Если убить человека на улице, то тебя казнят, – сказала Карина, разглядывая браслет – А если на войне – то наградят.
Она повела плечом – так, чтобы Ринке заметил на плаще три желто-черные нашивки в виде двойных зубцов. Но сидх давно заметил их. И знал их значение.
Ведьма тихо ахнула. Хотя украшение ни капли не походило на тяжелые серебряные луковицы, которые ей доводилось видеть раньше, она вдруг поняла, что это.
– Хвост Ящера, это же часы! – воскликнула ошеломленная Карина.– Да, правду говорят, что гномы Эммин-ну-Фуина самые искусные в мире… Но зачем тебе в лесу часы?
– И у Лайруксала такие же, – сказала Зарина.
При этих ее словах Гёса наклонился к углям – возможно, чтобы поворошить картошку, а возможно, чтобы скрыть недовольную гримасу. Ринке закусил губу и напряженно посмотрел вверх, словно ответ был написан золотыми солнечными рунами на темно-зеленом пологе леса.
– Это тоже связано с нашей магией, – сказал он наконец.
– Что-то у вас куда ни плюнь, всюду магия, – проворчал экен.
– Эти часы означают, что я могу быть командиром отряда, – пояснил Ринке.
– А, знак высокого положения, вроде графской диадемы, – сообразила Карина.
– И ты командовал отрядом? – спросила Зарина.
– Не похоже? – усмехнулся сидх.
– Ты очень тихий для командира, – возразила экенка.
Ринке пожал плечами:
– В нашем лесу не выживают те, кто громко кричит. А командир – это тот, кто умеет выживать так хорошо, что может научить этому других, разве нет?
Экенка только покачала головой.
– Давайте лучше обсудим теорию убийства, – сказал Ринке. – Практики нам всем здесь хватает. Расскажите о ликах смерти, которые вы видели. Я думаю, что Танцору Смерти есть что рассказать. А уж ведьме, награжденной орденом Радагаста второй степени…
Он коснулся нашивок на плече Карины – легко и почти нежно. Ведьма только вздохнула. Ей не нравились сидхи, не нравились мужчины маленького роста… но с Ринке было интересно.
– Есть очень большая разница не только как убить, но и кого! – сказала Зарина.
– Убийство – это акт власти над жизнью, – произнес Гёса. – Я думаю, Карина хотела сказать именно это, когда говорила об убийстве на площади города и в бою…
– Да! Где тебя научили так хорошо думать, в медресе? – изумилась мандреченка.
– В Вергийском университете, – ответил Гёса. – Я почти закончил там юридический факультет.
– А можно узнать, почему не закончил? – тихо спросила Зарина.
– Меня позвала Музыка, – сухо ответил Танцор Смерти. – Так вот, в мирное время власть над жизнью людей себе присваивает государство, которому они принадлежат. И каждый убийца – уже мятежник, потому что пытается присвоить себе эту власть.
– Ты хочешь сказать, что убийц судят именно за это? – уточнил Ринке. – За попытку мятежа?
– Их судят за глупость, – презрительно сказала Карина. – Любой, кто хочет убивать людей, должен принести армейскую присягу.
– А тот, кто хочет убивать эльфов? – с интересом спросил Ринке.
– Он должен надеть на рукав шеврон Чистильщика, – ответила Карина. – И готово дело!
– Всякого рода заговорщики и революционеры хотят того же самого, – продолжал Гёса. – Они хотят иметь власть, то есть хотят иметь возможность убивать.
– Не согласен, – заметил Ринке. – Лайтонд убил Черное Пламя, чтобы завладеть Эрустимом.
– Да, но после гибели Черного Пламени от Мандры отделилась не только Фейре с Сюркистаном, – возразила Карина. – Тайнериды, все эти князья Захолустские и бароны Трех-Выморочных-Деревень, разве о Мандре они думали, когда пошли против Искандера? Да ни разу не думали они о Мандре! О себе они думали, спали и видели императорский венец! Они хотели иметь власть и больше ничего!
– То есть, как говорит Гёса, они хотели убивать, – заметила Зарина. – Иметь возможность убивать безнаказанно.
Экен с благодарностью кивнул ей и продолжал:
– Вы носитесь с вашим лесом как с писаной торбой. Вы, темные эльфы, тоже хотите править на своей земле сами. Сами хотите решать, кого убивать здесь, а кого миловать.
– Тебе не приходилось видеть на ярмарках механические игрушки? – сказал сидх. – Кукол, воинов, пауков? С ключиком в спине?
– Видел, – сказал Гёса. – Гномовская работа. Если их завести, они поднимают руку, ходят, куклы открывают свои глазищи, а пауки шевелят лапами… И что?
– Куклы двигаются благодаря внутреннему механизму, шестеренки там, пружины… Один мой друг думал так же, как ты. Он был среди тех, кто убил химмельриттеров. Он говорил, что тогда мы убили не людей. Мы сломали шестеренку огромного механического паука – вашего государственного механизма. Но, понимаешь, это все аллегории. Может быть, идейно все так и есть, но друг другу противостоят живые люди. Один из тех химмельриттеров оказался родным братом моего друга.
– Хорошо, что не твоим, – усмехнулась Зарина. – Теоретики… Как бы вы запели, если в Приморском квартале оказались ваши братья!
– Те, кто поджег Приморский квартал, поняли, любая война – это война идей, а не личностей, – ответил Ринке. – Я думаю, что любого мандречена можно взять за рукав, отвести в сторонку и поговорить. Любой нормальный человек скажет: «Война – это страдания и смерть. Мне война не нужна». И ты удивишься, но темные эльфы думают так же. Однако с целым народом договориться нельзя. Но можно заставить механического паука двигаться иначе. Не имеет смысла ломать его деревянные лапки. Надо по-другому сцепить его внутренние шестеренки. То же самое можно сделать и с тем огромным пауком, что сидит на шее у мандречен. Можно убить сотню химмельриттеров – им на смену из Цитадели придет новая сотня. Те, кто поджег Приморский квартал, хотели обратиться напрямую к пауку. Но немного не рассчитали толщину его панциря. Надо было сжечь не квартал, а полгорода. И тогда оставшиеся в живых завыли бы: «Да выгоните взашей Искандера, у нас не хватит денег заплатить жрецам за похороны! Оставьте вы этих проклятых темных эльфов в покое, пусть сидят в своем лесу!».
В наступившей тишине Ринке принялся неторопливо выколачивать трубку о лежащее рядом полено.
Мандреченка подумала, что сидх прав. Еще она подумала о том, что впереди у них еще много-много таких вот вечеров у костра, во время которых будет испечен не один мешок картошки. Много-много дней путешествия под зелеными сводами. За это время ее ведьмы, сидхи и экены успеют перезнакомиться и подружиться между собой, десять раз помириться и поругаться. И, хотя Ринке заверил, что если караван будет идти так, как прикажут проводники, они не увидят ни одного тролля до самого Бьонгарда, Карина предчувствовала горько-соленый вкус совместных битв, и не только с врагами. Но и тех мучительно приятных битв, что ведутся противниками разного пола в постели. Мандреченка не сомневалась, что, несмотря на строжайший запрет, завяжется и пара-тройка дорожных романов…
И ей были приятны эти мысли. Последнее время крылу «Змей» не приходилось работать в команде с кем-то еще. Этот заказ, как вдруг поняла Карина, напомнил ей войну. Тогда боевые ведьмы действовали сообща, рука об руку с артиллеристами и пехотинцами. Юность Карины прошла на войне, и сейчас ведьма первый раз в жизни поняла, что такое ностальгия. Мандреченка прекрасно понимала, что мирное время гораздо лучше и спокойнее военного. Однако на миг она вновь ощутила сладкое безумство дерзких штурмов, ночных высадок под дождем и поняла, что это – самое лучшее, что было в ее жизни. Карина знала, что раньше или позже откажется от метлы и станет простой станичной ведьмой, или же станет преподавать в Горной Школе, передавая опыт следующим поколениям ведьм. Но впервые при мысли об этом ощутила горечь, предвестницу тоски, с которой она была обречена вспоминать свою молодость. «Мы выросли на войне и теперь всегда, везде будем стараться построить полевой лагерь», подумала ведьма и чуть улыбнулась.
– Поговорили, и будет, – сказала она. – Давайте картошку есть, если она еще не сгорела.
– А и правда, – сказала Зарина.
Гёса выкатил из золы несколько картофелин. Зарина подала одну из них Карине. Ведьма окутала руки Чи Воды, чтобы не обжечься, и начала чистить обгорелую шкурку.
Ринке проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел лицо Вилли, зеленоватое в неверном свете магического шара.
– Арга поднял караван! – прохрипел друг.
Ринке и сам это уже понял по мерному покачиванию фургона и ритмичному поскрипыванию колес.
Капитан все-таки осуществил свое намерение.
Первые десять дней похода прошли спокойно и тихо, словно путники гуляли по главной площади Келенборноста, а не двигались через глухие дебри Лихого Леса. Арга решил, что проводники зря едят свой хлеб и вообще, только мешают движению. То среди ночи поднимут всех и гонят, словно за ними мчится сам Локи, то до полудня заставят валяться в лагере… Никакой дисциплины. Вчера за ужином он высказал свои мысли Ринке. Эльф ответил, что собирается привести обоз в Бьонгард, а не в пасть паукам, и поэтому и дальше намерен устанавливать порядок движения так, как считает нужным, и завтра обоз тронется с места только после того, как солнце поднимется на две ладони над лесом.
Но обоз двинулся гораздо раньше.
Ринке сел, взглянул на часы, и сказал:
– У нас есть десять минут. Вилли, где наши кольчуги?
Вилли вытащил из-под тюков походный короб. Мифриловые колечки мелодично зазвенели, когда эльф извлек оттуда кольчугу.
– Останови караван! – взвизгнул Лайруксал. – Они же разделают детей Мелькора на гуляш!
– Ты преувеличиваешь, – пожал плечами Ринке. – Экены пустят троллей на эскалопы, только и всего.
Лайруксал горестно вскрикнул.
– Никогда не ел эскалопов из тролльчатины? – осведомился Ринке, натягивая кольчугу. – Знатная штука, скажу я вам. Только больно уж вонючая, тролли жрут что попало…
– Ринке, я тебя умоляю! – Лайруксал чуть не плакал.
– Сам иди разговаривай с этим по уши деревянным ослом, – огрызнулся Ринке. – Кольчугу только надень.
Лайруксал выхватил из рук Вилли кольчугу, кое-как натянул ее и выпрыгнул из фургона. Вилли вопросительно смотрел на Ринке.
– А мы поговорим кое с кем другим, – сообщил друг. – Найди-ка мне тарелочку с яблочком, что нам в Келенборносте выдали.
Выданный коммуникатор оказался дешевой поделкой из тигрового глаза. Ринке пристроил розовое в черных прожилках блюдце у себя на коленях и катнул шарик, весьма отдаленно напоминавший яблочко. Шарик описал круг и остановилось. Центр блюдца засветился. В нем появилось породистое лицо с тяжелым подбородком, в который безжалостно врезался высокий воротник с серебряным шитьем. Эльф изумленно уставился на человека, с которым его связало магическое блюдце. Ринке узнал мандречена, а тот его, слава Мелькору – нет.
– В чем дело? – осведомились из блюдца.
– Я снимаю с себя ответственность за операцию, – ответил эльф. – Капитан Арга отказывается выполнять мои указания по распорядку движения каравана. Это приведет нас либо на вертел к троллям, либо в шахты к гоблинам, но одно я могу сказать точно – до Бьонгарда обоз не дойдет.
– Да вы, сидхи, совсем не имеете никакого понятия о субординации! – заорали из блюдца. Ринке рефлекторно отшатнулся – изо рта говорившего летели слюни. – Вы что, решили, что будете командовать караваном? Арга – старший по званию, и вы можете давать ему рекомендации! Рекомендации, я сказал! А никакие не указания! Вам ясно? Выполняйте!
Блюдечко потухло – говоривший разорвал связь.
– Дурак он, – примирительно сказал Вилли. – И бородавка у него на губе. Видать, принцессу в болоте искал, а она простой жабой оказалась. И еще он на этого похож, ну, помнишь… Ну этих мандречен к Илу. Бери манатки и айда в лес, больше тут делать нечего.
Ринке отрицательно покачал головой.
– Рин, от нас ведь даже костей не останется, – пробормотал Вилли.
Эльф наморщил нос.
– Тут еще можно поиграть, – сказал он. – Мандреченам не нужно, чтобы обоз дошел до Бьонгарда… А нам нужно. Ну, скажем, не совсем до Бьонгарда…
Эльф усмехнулся.
– Надо же как получилось. Ладно… Попробую я связаться с еще одним человечком…
Ринке ослабил завязку на своем походном мешке, который использовал вместо подушки, вытащил записную книжку и стило. Перелистнув несколько страничек, эльф нашел, что искал. Ринке аккуратно перенес четыре мандреченские руны на поверхность каменного яблочка.
1 2 3 4 5 6 7 8