В руке его что-то сверкнуло. Ещё один камень, но камень, пылающий точно раскалённый уголь, точно алмаз, извлечённый на свет из горных недр, точно золотой самородок…
— Нужна другая. Не первая буква её заключает. Вторая. Не алеф. Бет.
— Семьсот двадцать два! — тихо говорит Изя.
— Что ж, — отвечает доцент Нарбут, — мнимые числа бесконечны. И если есть семьсот двадцать первое имя Бога, то должно быть и семьсот двадцать второе.
Он кладёт камень на плиту, чуть в сторонку.
— Теперь дело за вами.
Ленка подходит к плите, осторожно дотрагивается до камня — он обжигает пальцы холодом, колеблется, оборачивается к Августе.
— Вот и всё, — говорит та.
— Погоди. Ведь всё сейчас кончится, и больше уже никогда… Ты чего-нибудь хочешь?
— В смысле?
— Августа, подумай. Самое важное, самое заветное. Только подумай…
Августа сдвигает на лоб панаму. Потом сдвигает её на затылок.
— Упущенные возможности, — говорит Ленка, — утраты. Всё можно поправить, всё можно вернуть. Ты ведь хотела заняться живописью… Молодость. Может быть, даже вечная молодость. Подумай, Августа, ведь мы скоро будем, как Мулярчик. Ещё десяток-другой лет.
Августа молчит. Подозрительно смотрит на Ленку.
— А ты? — говорит она наконец.
— Я тебя спрашиваю.
Августа молчит. Глаза её, затенённые панамой, начинают блестеть всё сильнее, потом блеск отделяется от глаз, ползёт на щёки.
— А что я… — её охватывает непроизвольная дрожь, — я тут подумала… Стоит только мне представить… во временной развертве… Я же всё-таки математик.
— Угу, — говорит Ленка.
— Ты умеешь испоганить любую мечту, — сердито говорит Августа.
— А то, — кивает Ленка.
— Иди ты… нет-нет, — пугается она, — это я так, к слову. Выкладываем. Только поаккуратней, ладно?
Ленка осторожно забирает камень с буквой «алеф» и кладёт на его место камень с буквой «бет». Символы на миг вспыхивают чистым белым пламенем, потом пламя опадает — теперь буквы видны чётче, они обуглены, глубоко врезаны в гладкую поверхность.
— Тав — шин — каф — бет, — бормочет мальчик Изя. — А ведь что же получается?
— Семьсот двадцать два, — устало говорит Ленка.
— Да… но ещё и слово «тишкав» получается. А это…
— Что значит — «ляжешь», — говорит доцент Нарбут. — Вот, — продолжает он, и тень его покрывает могильную плиту, и камни горят в полутьме тусклым золотом. — Вот, возложил я на тебя узы, и ты не повернёшься с одного бока на другой, доколе не исполнишь дней досады своей…
— Как ты думаешь, — шепчет Августа, — кто он всё-таки такой?
— Так он тебе и скажет, — отвечает Ленка.
— Но если мы встретимся на кафедре…
— Да он в глаза тебе посмеётся. Скажет, что всё тебе приснилось. Молчи. -…Когда ляжешь спать, не будешь бояться; и когда уснёшь, сон твой приятен будет… И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты ограждён и можешь спать безопасно…
Камни медленно гаснут, погружаясь в толщу плиты, как в густой ил…
— Ну, вот и всё, — говорит доцент Нарбут, — он вас больше не потревожит.
— А будь я на его месте, — задумчиво бормочет Изя, — уж я бы…
— Это мы знаем, — замечает Августа.
— Теперь всё на своём месте, — говорит доцент Нарбут, — и будет всё на своём месте, доколе не поднимется из праха по зову труб Страшного Суда… Утешительно знать об этом, не правда ли, дамы? Ну, я пошёл, у меня ещё куча дел…
Он поворачивается и неторопливо бредёт по аллее, однако фигура его исчезает, превращаясь сначала в чёрную точку, а потом и вовсе в ничто, с невероятной быстротой…
— А ты знаешь, я подозревала что-то в этом роде, — задумчиво говорит Ленка.
— Это ты теперь, задним числом… Ну, что, — вздыхает Августа, — пошли и мы…
— Погоди ещё немного, я эту чёртову плиту цементом замажу, — говорит Ленка.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10