Да и как он мог? Говорят, что больше нет графов и графинь. Но месье был сыном графа и ее сыном, а значит, нашим хозяином. Кто же мог поднять на него руку? ; Саша во всем повиновался графине. Он был одарен ее милостями больше, чем кто-либо другой. Но все-таки Саша оставался крестьянином, в нем текла кровь простолюдина. Он поднял кнут, но не смог нанести удара. Испугался, и тогда она перенесла гнев на него. Даже больше, чем на сына. Вырвала кнут из рук Саши и начала его хлестать... — Худые стариковские плечи вдруг стали сотрясаться в приступе скрипучего смеха. — На это стоило посмотреть, особенно тем, кого Саша когда-то порол сам. Графиня его секла до тех пор, пока он не упал на колени, и убила бы его, наверное. Но тут и случилось так, что она сама вдруг свалилась с пеной на губах и побагровевшим лицом. Все пыталась его снова ударить, наказать, но могла сделать это лишь глазами. Мы подбежали к ней. Но Саша нас страшно выругал и приказал отойти всем назад. Потом поднял ее и внес в дом. Его кровь, стекая с него, пропитывала ее одежду.Я содрогнулась, представив эту ужасную картину, так живо нарисованную старческим задыхающимся мстительным голосом. Мне захотелось убежать от него прочь... Но любопытство пересилило, и я продолжила расспросы, чтобы понять все.— Месье Питер тогда и уехал?— Вскоре, мадемуазель. Он тоже заболел. Саше пришлось лечить их обоих какое-то время и еще собственные раны. Я не помню, сколько времени прошло, когда уехал месье, но не очень много. Он уехал ночью. Я открыл ему ворота, и никто ничего не узнал до утра. От него долго не было вестей. Он уехал во Францию, так говорили. Женился на француженке. Потом посыпались письма одно за другим, он начал интересоваться и присылать распоряжения. Но пи разу не появился сам. Даже когда умерла графиня. Его вторая жена приехала, а он — нет. Пока Саша не поехал забрать его из госпиталя. И мадемуазель Шерил поехала с ним. Саша сделал то, чего не могли сделать иностранные доктора. Он вылечил месье, и тогда наш дом снова ожил.— Из какого госпиталя?— Я не знаю. — Глаза старика избегали моего взгляда. Он указал в сторону моря, и я увидела, как из-за островов появилось облако. — Я ее, наверное, обидел, — сказал он. — И зачем только рассказал вам, незнакомке, вещи, о которых лучше забыть? Я всегда знаю, когда она сердится на меня. Ветер пронизывает меня, достает до костей, потом так и ломит все суставы. Вам лучше уйти, мадемуазель. Она может и на вас рассердиться.— Чепуха! — сказала я громко, но по коже пробежали мурашки, когда я взглянула на мавзолей. — Это месье носит сюда свежие розы, Игорь?— Месье? — Он выглядел удивленным. — Нет, мадемуазель. Он никогда сюда не приходит. Свежие розы каждый день носит Саша. Это были ее любимые цветы...— Спасибо, что поговорили со мной, Игорь. — Я почувствовала первый холодный порыв ветра на своем лице, который с моря достиг утеса.— То, о чем вы спрашивали, это будет для вашей книги, мадемуазель? — поинтересовался он.Ветер теперь лохматил мне волосы, небо быстро темнело. Показалось вдруг, что дом находится очень далеко отсюда. Не ответив на вопрос Игоря, я повернулась и пошла назад.Я едва успела добраться до дому, как пошел ледяной дождь со снегом, и я уже не могла видеть океана из-за поднявшегося шквала. Я глянула на часы. Питер, наверно, уже ждет меня в библиотеке. Я сама составила план наших бесед. Но прежде чем пойти к нему, напомнила себе еще раз, что должна написать историю, которую хочет получить от меня мистер Лэтроуб, потому что в этом странном доме не могла противостоять искушению писать запрещенные части биографии — как будто чье-то невидимое присутствие принуждало меня открывать тайны прошлого.Шерил встретила меня в коридоре.— О, посмотри на себя, Саманта! Ты почти насквозь вымокла. Тебе надо брать с собой плащ.— Я скорее заледенела, с неба сыплется лед.Шерил улыбнулась:— А утро казалось таким прекрасным для прогулок! Я хотела с тобой напроситься, когда увидела, что ты уходишь.— Жаль, что не пошла. Было бы приятнее гулять вдвоем.— А мне жаль, что ты не ездишь верхом. Я показала бы тебе окрестности и наши владения. Они простираются на мили. Но мы можем как-нибудь поехать на машине. Выберу хорошее утро, и поедем.— С удовольствием поеду с тобой.— Тогда договорились. Далеко ты ходила?— Всего лишь на кладбище. Там был Игорь-старший. — Я сделала паузу. — А разве твоя мать не там похоронена, Шерил?Ее лицо помрачнело.— Нет.— Почему? По той же причине, по которой в газетах того времени не появилось ни строчки о событии в «Молоте ведьмы»?— Питер не любит вспоминать тот период жизни. До сих пор не хочет говорить об этом.— Но почему, Шерил? Он стыдится того, что произошло в «Молоте ведьмы»?И тут я увидела, как в синих глазах вспыхнул гнев, но лишь на мгновение, потом Шерил рассмеялась и взяла меня за руку.— Странные вещи ты говоришь, Саманта. Разве ты найдешь более спокойное и счастливое местечко, чем «Молот ведьмы»? Здесь как будто время застыло, здесь все, как было полвека назад в России. У нас гораздо меньше проблем, их почти нет, по сравнению с людьми, живущими за стенами поместья.— Наверно, этому есть причина, — пробормотала я.— Наши люди счастливы только тогда, когда они много работают, и они умеют отдыхать по-своему. Им не нравятся музыка в записи или мыльные оперы. Наверное, они старомодны, но это правильный образ жизни. Мы счастливы здесь. Мы, вероятно, более здоровое общество, чем многие другие.— Да, — вздохнув, согласилась я, — знаю. Но иногда мне хочется, чтобы ты перестала меня постоянно заверять, как вы здесь счастливы и довольны жизнью.— Тебе понравилось бы больше, если бы мы ходили вокруг тебя с вытянутыми недовольными лицами, Саманта? — Она сделала такую забавную гримасу, изображая недовольство, что я рассмеялась.— Нет. Этого я не хочу!— Тебе трудно угодить. А ведь мы все очень стараемся, рассказываем все, что ты пи спросишь.— Да, знаю. — И добавила запоздало: — Вы все просто замечательно сотрудничаете со мной. Особенно Питер.Шерил улыбнулась, снова обретя безмятежный вид.— Это напомнило мне, что Питер ждет в библиотеке, и нам лучше не оставлять его надолго наедине с бабушкиным портретом. Он страшно гордился ею.— Послушай, Шерил, пока мы не вошли туда... — Я помолчала, подыскивая верные слова, потом произнесла: — Я читала в газетных вырезках о смерти твоей матери. Там говорилось, что несчастье произошло в Ширклиффе, здесь же, на заливе Мэй. Ведь это недалеко отсюда, верно?— Миль тридцать или около того. — Ее глаза сузились. — Я могу отвезти тебя туда, если хочешь. Но уверяю, это напрасная трата времени, там нечего смотреть.— Она похоронена там? Так недалеко от «Молота ведьмы»? Но нигде не написано об этом месте.— Ты права.— Ты... ты не очень любила свою мать, Шерил?— Нет, — глухо отозвалась она, — не любила.— Тебе было всего восемь лет. Это не тот возраст, чтобы уметь кого-то ненавидеть, особенно для девочки по отношению к собственной матери.— Ты не знала ее. Она ревновала к Питеру. И все хотела здесь изменить. Разрушить все, что создала бабушка. — Горечь в ее голосе поразила меня.— Тебе уже восемнадцать сейчас, Шерил. В этом возрасте можно попять, что любовь иногда толкает женщину на странные поступки под воздействием ревности. Ты никогда не задумывалась, что могло случиться подобное с тобой, если бы ты была замужем за кем-то, похожим на... на твоего отца? И ты бы тоже безумно его ревновала? Ведь он давал ей основания для ревности?Ее глаза стали холодными.— Тебе не попять этого, Саманта. Тебе никогда не понять, что мы чувствуем, я и Питер, и как мы относимся к «Молоту ведьмы». Зачем ей понадобилось все менять? Пока Питер ее не поднял из низов, она была никем и ничем. Моя мать была итальянка. Ты, наверное, знаешь это, как и то, что она имела некоторое отношение к искусству. Питер встретил ее в Париже, когда вернулся туда, чтобы оформить расторжение брака с Ивонной. Ее звали Тереза. Он заплатил ее долги и дал ей денег. Она хотела его отблагодарить — нарисовать его портрет, и он согласился. Он никогда не мог отказать женщинам в их просьбе. А она была тогда красива. По-своему.— И он женился на Терезе в Париже?— Нет. Она поехала с ним в Америку, и они тихо поженились в Бостоне. Потом некоторое время жили в Нью-Йорке. Он там играл в театре. Потом купил дом в Ширклиффе. Он отдыхал там между спектаклями. Там я и родилась...Я задумалась.— Ты сказала, что в комнате, где я сейчас живу, была ее студия?— Это было позже, Саманта. За несколько месяцев до того, как... она умерла. Она знала о «Молоте ведьмы». Хотела жить здесь и быть хозяйкой поместья. — В голосе ее зазвучала нотка презрения. — В конце концов Питер сдался, как всегда, и разрешил ей сюда приехать. Но сам не вернулся, для него слишком печальны были воспоминания.— Но она приехала сюда с тобой? — Слуги говорили мне, что отец и дочь вернулись в «Молот ведьмы» лишь после смерти Терезы.— Нет. Я тогда училась за границей. Она приехала сюда одна. Стала, как и хотела, хозяйкой дома, слуги повиновались ей, хотя и смеялись за ее спиной, считали ее иностранкой и ненавидели. Видишь ли, она не уставала твердить им, что они уже не русские, пыталась изменить их жизнь. Она хотела все здесь переделать, а они этого не хотели. Особенно Саша. Он возненавидел ее...— А Питер жил в Ширклиффе, пока она жила здесь? — Образ Терезы Кастеллано постепенно формировался в моем сознании, хотя и не таким, как его обрисовала Шерил. Печальная, ревнивая женщина, очень одинокая. Жила в добровольном заточении в этом странном поместье...— Питер приезжал в Ширклифф отдохнуть перед очередным спектаклем. Я присоединялась к нему на каникулах. Это был наш дом. Туда приезжало множество интересных людей: режиссеры, критики, сценаристы, актеры, композиторы, музыканты...— И конечно... женщины, которых привлекал Питер.— О, разумеется! Но как только моя мать узнавала, что Питер в Ширклиффе, она сразу же просила Игоря отвезти ее к нам. Бабушка знала бы, как с ней справиться. Но Питер был слишком добр и мягок. Она не оставляла его пи на минуту в покое и делала его жизнь в Ширклиффе невыносимо несчастной.— Своей ревностью?— Своим вмешательством во все. Она ненавидела Сью Марсден, секретаря Питера. А Сью была очень хорошим человеком. Ты ведь читала о том, что произошло. Она пыталась убить Сью. И думала, что убила. Поэтому и бросилась со скалы... Но тебе надо идти, Саманта.— Да... Пора.Постучав, я вошла в библиотеку, чувствуя на себе взгляд Шерил и радуясь, что она не видит во мне серьезной соперницы, способной увести ее отца.Питер Кастеллано поднял взгляд от огромного стола, за которым что-то писал, и улыбнулся мне:— Я начал тут набрасывать заметки, пока вас ждал, Саманта. Чтобы легче было отвечать на ваши вопросы. Мы ведь уже закончили с ранним периодом, верно?Он легко и изящно поднялся со своего места. Черные волосы блестели, в них не было и намека на седину. На нем были серые брюки, зеленый вельветовый, в рубчик, пиджак и хорошо подобранный галстук.— Да, почти закончили, мистер Кастеллано. Мистер Лэтроуб предположил, что я соберу ранний период в две главы, по прочтению которых будет принято решение — продолжать или отклонить работу. Мою работу. Не думаю, впрочем, что они откажутся от самой идеи, ни при каких обстоятельствах.Он рассмеялся:— А я с уверенностью могу сказать, что ни один издатель, если он в здравом уме, не забракует ваше превосходное изложение материала, Саманта.— Надеюсь, вы окажетесь правы. К несчастью, у меня пока нет вашей уверенности в моих способностях.— Не присядете, пока я закончу? Может быть, хотите чего-нибудь выпить? Я буду готов через пять минут. Отвечу на ваши приготовленные для меня вопросы.— Спасибо. Но я хотела бы пока еще раз осмотреться здесь, мистер Кастеллано.— Саманта, — сказал он мягко, — не легче вам будет звать меня просто Питером?— Может быть, — призналась я, почувствовав, как нелегко выносить взгляд этих синих странных глаз, и отвернулась, смутившись, — но это было бы не совсем профессионально, не так ли, мистер Кастеллано? Если не возражаете, лучше оставить наши отношения дружескими, но строго официальными.Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой:— Ведете себя как примерный биограф? Что ж, все, что пожелаете, Саманта. Вы не возражаете, что я вас так называю? — Он сел снова за стол и вернулся к своим записям.Я смотрела на него и думала, что ничем не отличаюсь от других женщин. Несмотря на все, что говорила Шерил, я тоже оказалась полностью под влиянием его очарования. Я даже чувствовала его притягательность, пока ходила по огромной библиотеке, разглядывая ряды книг в кожаных переплетах. Смотрела на портреты на стенах, стараясь переключить на них свое внимание и забыть о присутствии Питера Кастеллано. Мой взгляд упал на портрет отца Питера Кастеллано — графа Николая Николаевича Зинданова...Красивое лицо графа имело жесткое выражение, эту жесткость не унаследовал сын. И можно было легко вообразить, как зажигались эти темные глаза вожделением и злой волей, когда граф применял свое право суверена к какой-нибудь напуганной до ужаса девушке из своего поместья.Графиня Лара, решила я, должно быть, находила своего крестьянского Распутина бледной заменой пылкому графу, которого потеряла. Неудивительно, что она металась от любовника к любовнику в поисках удовлетворения. Я повернулась к ее портрету, висевшему в другом конце комнаты, и не сдержала возгласа удивления. Портрет исчез.— Я готов, Саманта.Я подошла к его столу.— Вы куда-то перенесли портрет графини Лары? — Я старалась говорить как можно небрежнее.Он встал подвинуть для меня стул.— Я хотел вам сказать об этом. Знаете, это все Шерил беспокоится. Она думает, что я здесь сижу и мучаюсь воспоминаниями о прошлом. Хотя это не так. Это красота матери заставляет меня смотреть на нее так часто. Но Шерил решила, что портрет надо повесить туда, где он и висел раньше. В комнату-башню. — Наверное почувствовав мое замешательство, он поспешно добавил: — Саманта, простите. Мы должны были это обсудить сначала с вами. Портрет может отвлекать вас там от работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16