Способность к разгадке голевых моментов, сделавшая молодого Симоняна снайпером, с возрастом как бы расширилась, став способностью решать многоплановые тактические задачи. Но и сохранилась. Вот цифры его последних чемпионатов: 1956-й – 16 мячей в 20 матчах, 1957-й – 12 (в 18), 1958-й – 9 (21).
Год 1958-й был, по существу, прощальным в карьере Симоняна-форварда. Летом того года наша сборная выезжала на финальную часть чемпионата мира в Швецию. И там, в самом первом матче, со сборной Англии, сыгранном вничью – 2:2, счет четким низовым ударом открыл центрфорвард Никита Симонян. Мне приходилось от него не раз слышать, что он гордится этим своим ударом. Понять его можно: и сборная Англии не рядовой противник, и первый наш чемпионат мира, и удар нанесен был классно (я тому свидетель), а форварду как-никак тридцать два, и для «эндшпиля» ход, признаем, был эффектный.
Тонкость в любом проявлении: в области ли чувств, в ремесле ли, в искусстве – не бывает очевидной, не лезет в глаза. Ее надо уметь различить и оценить по достоинству. Иной раз, сидя на трибуне, можно было не сообразить, откуда взялся Симонян и как сумел он отправить мяч в сетку. Это и была его особенность игрока в высшей степени тонкого, обнаруживавшего себя в угаданные им считанные мгновения.
Много лет он отдал тренерскому занятию. И в нем он умел угадывать «голевые моменты»: дважды «Спартак» и один раз «Арарат», находившиеся под его началом, мало того что становились чемпионами – остались в памяти командами с красивой, атакующей игрой. Не сомневаюсь, что во всех этих случаях хороший вкус Симоняна, его наставления мастера мастерам были той отделкой, которая придавала законченность, блеск и лоск. Когда же он сталкивался с необходимостью в решительной коренной перестройке, в переучивании, в наведении железного порядка, ему это оказывалось как бы не с руки. То ли он был смолоду избалован своими благополучными игровыми сезонами, своим талантливым, само собой сложившимся спартаковским окружением или проявлялись врожденные мягкость и деликатность, тренеров не выручающие, как бы то ни было, Симоняну многотрудное, упорное, терпеливое строительство не давалось. А в отделочных работах его рука, его футбольная тонкость легко угадывались.

АНАТОЛИЙ ИЛЬИН

Форвард, сколько бы он ни забил за свою жизнь, хранит в памяти избранные голы. У Ильина таких голов целая коллекция, в музее для них понадобился бы отдельный стенд.
1955 год. Впервые к нам приехала команда – чемпион мира, сборная ФРГ. Наша сборная ее побеждает 3:2, третий, решающий, гол забил левый крайний Ильин.
1956 год. Финал I Спартакиады народов СССР Москва – Грузия 2:1. Гол Ильина делает москвичей чемпионами.
1956 год. Мельбурн, финал турнира Олимпиады СССР – Югославия. Удар Ильина – 1:0. С этой минуты и навсегда одиннадцать наших футболистов – олимпийские чемпионы.
1958 год. Дебют советской сборной на чемпионате мира в Швеции. После группового турнира дополнительный матч за выход в четвертьфинал СССР – Англия 1:0. Гол забит Ильиным.
1958 год. Драматическая развязка чемпионата страны. После его окончания переигрывается матч «Спартак» – «Динамо» (Киев). Если спартаковцы проигрывают, чемпионом становится московское «Динамо». За четверть часа до конца счет 1:2. Удар Ильина выравнивает положение, выглядевшее безнадежным, а вскоре Сальников забивает победный гол. В том сезоне «Спартак», выиграв и Кубок, сделал третий в своей истории «дубль».
Больше чем уверен, если переворошить «простые» матчи «Спартака» в чемпионате и розыгрыше Кубка, отыщется еще немало голов Ильина, обеспечивших выигрыш. Моя уверенность основывается на общем представлении об этом форварде. Его удачи не имели ни малейшего оттенка везения, в нем всегда звенело желание забить, он был как натянутая струна. Некоторые футболисты, обычно играющие вроде бы неплохо, в матчах повышенного значения уходят в тень, их на поле и не сыщешь. Другие сникают в международных встречах, у третьих не клеится в сборной, хотя в своих клубах они центральные фигуры. Ильин из тех, кого ничто не смущало. Ему требовалось получить мяч, увидеть перед собой ворота, и он знал, что делать дальше, пусть даже на поле команда марсиан. Невозмутимость, хладнокровие и прямо-таки магнитное притяжение к воротам противника были определяющими его чертами. Мне не помнится, чтобы Ильин отвлекался по пустякам, хватался за голову, бегал ябедничать судьям: атака сорвана, надо поскорее затевать следующую, только и всего.
Само собой разумеется, Ильин знал свою игру левого крайнего. И скорость умел варьировать, и финты у него были легкие, на ходу, и по воротам бил без колебаний с привычных точек. В «Спартаке», да часто и в сборной, на левой стороне он входил в треугольник, который вместе с ним составляли Игорь Нетто и Сергей Сальников. Эти мастера комбинационной вязи умели находить дело для Ильина, он не томился без мяча, не простаивал в ожидании. Ему такое соседство было как нельзя кстати, оно одаривало его возможностью заниматься тем, к чему лежала душа – проскальзывать к воротам.
В одном интервью Ильин выразился так: «Форварды не должны быть очевидны». Мысль интересная сама по себе. Она тем более обращает на себя внимание, что ее высказал нападающий эпохи «дубль-ве», когда властвовало строгое разделение труда. Скорее всего Ильин имел в виду, что его собственная игра на позиции левого крайнего в самом деле не была очевидной. Испытывая потребность забивать, послушный этому внутреннему велению, он то и дело уклонялся от испытанных тактических образцов, нарушал их, выбирая свои решения и пути. Скажем, вместо рекомендованного всеми наставлениями ухода от крайнего защитника и передачи мяча вдоль ворот – рывок к воротам наискосок, который заставал врасплох. Не исключаю, что в то время такие зигзаги поведения могли в иных случаях, если мяч прокатывался мимо или его ловил вратарь, вызывать недовольство партнеров и тренера. Возможно, иногда Ильин, ненасытный до остроты, слишком много брал на себя, переиначивал принятый рисунок. Но он – в Клубе, да и заветная коллекция подтверждает его право на внеочередной, лишний завершающий удар. По сути дела, Ильин был скрытым, затаенным еще одним центральным нападающим.
Футбольная игра, как бы она ни была продумана и обоснована, обязана включать в себя экспромты, отклонения от тактических правил – они не просто украшают и расцвечивают ее, но и дают ей прямые выгоды, которые никто заранее не в силах вычислить и предугадать.
Ильин не выглядел на поле трюкачом и обманщиком, он был прост и ясен. Но самолюбивая страсть угрожать и забивать помогла ему освоить собственные, удобные трюки и приемы, которые не казались выигрышными сами по себе, но служили ему верой и правдой, выводя на голевые позиции. А ему больше всего и надо было от игры: изловчиться ударить в движении, на скорости, когда этого не ждут. И игра его поняла, вознаградила и выделила.

ЗАУР КАЛОЕВ

Во внешности Заура Калоева была приспособленность к взлету, как будто он был проверен и испытан в аэродинамической трубе. Рослый, плечистый, тонкий, с залысинами, он напоминал нос самолета, по бокам которого снизу располагались четыре мотора – инсайды и края. Благодаря ему нападение тбилисского «Динамо» могло, играя, набирать высоту. Линии атак, отрываясь от взлетной полосы газона, уходили вверх, на Калоева, он прыгал и настигал мяч на недоступных траекториях. Его и на шаржах рисовали с крылышками, и в любой характеристике, самой немногословной, присутствовала фраза «хорошо играл головой». Калоев бережно относился к своему дарованию. Мне приходилось видеть его на тренировке: других и след простыл, а он все разбегался и прыгал на мяч, который ему посылали с углов поля. Наверное, никто не считал и не знает, сколько он забил головой, но в памяти он остался человеком в высоком, свободном полете.
Калоев и на плоскости поля проявлял себя не хуже других – техничный, толковый. Предполагаю, что все же ударом ноги он чаще посылал мяч в ворота, чем ударом головой. Но, что поделаешь, мы любим те приемы, что удаются реже, и, приметив за кем-то склонность к необычным проявлениям, ждем их, храним в памяти и даже излишествуем в своих отзывах. Вдруг о защитнике пойдет слава, что он забивает не реже форвардов! И все этому охотно верят – интересно же! Потом, узнав из какой-то таблички, что забил он, оказывается, всего-навсего пяток мячей, удивятся, что так мало, но слава все равно выживет: впечатление дорого. И хорошо, что так. Все редкое имеет собственную шкалу оценок, мы его храним в отдельном призовом шкафу. Это – жизнь игры, ее приключения и странности.
Вспоминая о Калоеве, тут же видишь Михаила Месхи, левого крайнего. Их дружеские пикировки, которым я бывал свидетелем, вылились в ходячий анекдот.
– Кем бы ты был, если бы я не посылал мяч тебе в голову и он не отскакивал в ворота? – серьезно, без улыбки спрашивал Месхи.
Калоев не уставал добродушно смеяться шутке:
– Хорош бы ты был со своими пасами, которых никто, кроме меня, достать не мог…
Одно время в ходу и в почете был термин «тандем». Он подразумевал, что два футболиста не эпизодически, а постоянно, сознательно, разученно связаны друг с другом, причем роли между ними распределены заранее, однако это не смущает тандем, он крепко сшит, оба – мастера своего дела и полностью доверяют один другому.
Такими тандемами были в свои юные годы Стрельцов и Иванов в московском «Торпедо», Красницкий и Стадник в «Пахтакоре», Банишевский и Маркаров в «Нефтчи». Примеры для иллюстрации, они не исчерпывают перечень. Такой тандем нарочно не скроишь, он возникает, когда двое способны и хотят работать на одной волне, когда между ними возникает взаимное притяжение и им в радость дополнять друг друга.
Месхи был неповторимым крайним форвардом. Его обманному движению присвоено наименование «финт Месхи». Проворный, неиссякаемый на уловки, он заставлял зрителей не только восхищаться, но порой и хохотать. И, может быть, непривычный для стадиона смех некоторые тренеры, лишенные чувства юмора, а заодно и чувства прекрасного, ставили Месхи в вину, полагая, что игра его недостаточно практична, отдает цирковым аттракционом. Оригинальность нередко бывает наказуема. Без вины виноватый Месхи получил из-за этого неполную меру признания, на которое вправе был рассчитывать. Он был дискуссионной фигурой на протяжении всех своих сезонов, даже когда находился в сборной страны и получал за рубежом громкую прессу.
Что же до практичности его игры, то она выражалась столь мягко, неброско, ненавязчиво, что иной наблюдатель мог ее если не проморгать, то оставить без внимания на фоне более впечатляющих происшествий. Голов он для крайнего забил немало, но были они просты, ничего орудийного, никакой акробатики, никаких жестких схваток. Выскочит, неуловимо переиграв защитников, на свободное место и ударит куда требуется. И передачи его с фланга, низом ли, верхом, были настолько услужливы и удобны, что вроде бы и труда никакого не требовалось, чтобы так послать мяч товарищу. Высокое умение всегда оставляет ощущение простоты. Вот только повторить почему-то не удается.
И образовался в тбилисском «Динамо» тандем Месхи – Калоев. Оба делали то, что любили. Месхи раскручивал защитников слева, выбегал к линии ворот и, как бы в знак дружбы и любезности, поднимал мяч над тем местом, куда должен был прибыть Калоев. Тот прибывал точно по расписанию, совершал свой взлет и бил головой. Были бы они игроками ничего иного не умеющими, их бы раскусили, разоблачили, а тут не угадаешь – они же что угодно могли сотворить, и попробуй поймать то мгновение, когда среди других вариантов атаки мелькнет их авианомер. Были бы они оба или даже один из них менее, чем требуется, чуткими на ситуацию, малая вероятность успеха, скорее всего, отбила бы у них охоту к этой комбинации. Но они ее настолько верно чувствовали, что выполняли даже с шиком, равные в разном умении. Вроде бы ничего из ряда вон выходящего, во всех учебниках есть схема: навес мяча с фланга на центрфорварда и удар головой по воротам. А запомнилось как нечто редкое. Открытием была красота исполнения.
О тандемах стали забывать, увлекшись общекомандной игрой, в которой участвуют сразу многие и каждый загадочен, как «икс», где непостоянство – тактическое условие. Игра сама умеет выбирать себе дороги. Но вот что любопытно. Пережив за сравнительно короткий промежуток времени несколько крутых превращений, каждое из которых на первых порах по законам моды становилось непререкаемо обязательным для всех, игра, как только рвение открывателей и подражателей стихало, заставляла вспоминать о старых ценностях, настойчиво указывала, что нет нужды отказываться от того, что прежде было испытано и проверено и несло добрую службу. Мне нетрудно представить, что и в рамках нынешнего тотального футбола может возникнуть и прекрасно себя проявить содружество двоих, которое, войдя в ткань командной игры, расцветит и усилит ее.

ВАЛЕНТИН ИВАНОВ

Когда я пишу эти строки, Валентину Козьмичу Иванову, старшему тренеру московского «Торпедо», пятьдесят. Его, как и других тренеров, показывают во время матчей по телевидению, его лицо хорошо знакомо. И разве можно ему дать столько?! Сущий бес, он и секунды не проведет спокойно, вскакивает, вздымает руки к небу, взывая к справедливости, кричит, сложив ладони рупором, и даже если сидит, подперев кулаком щеку, брови подскакивают, губы вздрагивают. Мне рассказывали, что игроки его жалеют: «Разве ж так можно убиваться, надолго ли хватит?» Лица, призванные следить за порядком, укоряют его, одергивают, однажды даже удалили со стадиона за перепалку с судьей. Нехорошо? Разумеется, если опираться на благочинное представление о тренере как о человеке с бездонным терпением. Но ведь и не нарочно он такой, себе во вред на тренерской скамье? Команда Иванову досталась нелегкая, люди помнят ее прекрасные сезоны, помнят и то, как блистал на поле нынешний тренер, ждут повторения, требуют, торопят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21