Осторожно уложив ее на спину, Хок склонился над ней. Ее руки обвились вокруг его шеи так пылко, что он понял: она не боится. Подсунув под нее руки, он бережно выровнял ее. Это была его женщина, он знал – и знал исконно, незыблемо. Чувствуя, что она ждет, он с бесконечной нежностью начал.
От остроты ощущений Пейдж затрясло. Теперь я принадлежу ему, подумала она. Порядок вещей восстановился. Она чувствовала, что он – вокруг, он поглощает ее, вступает во владение ею, и она захотела его до дрожи, когда в глубине ее начались осторожные и мягкие толчки.
Она инстинктивно следовала их ритму, сливалась с ним, качаясь на качелях неизъяснимой радости, скрепляя физической близостью союз сердец.
Впиваясь кончиками пальцев в его плечи, она чувствовала ласку его рук, ласку его рта, но больше всего – растущее в ней самой напряжение. Как будто все сильнее и сильнее сжималась пружина – и вдруг распрямилась, взметнув ее прямо в залитое луной небо, в бриллиантовую россыпь звезд.
В последнем спазме Хок сжал ее так, что она задохнулась. Потом, не отпуская, повернулся на бок и глотнул воздух. Отдыхать на его груди было все равно что на бурной прибрежной волне, и Пейдж фыркнула.
– Ну, знаешь ли, – проворчал Хок, – не ожидал от тебя такого. У меня чуть сердце не лопается, а ты еще можешь смеяться!
Она зажала ему рот рукой.
– Не над тобой, любовь моя. Ни в коем случае не над тобой. Я просто подумала, что я за подушку нашла – так и ходит под головой.
Пальцами она почувствовала его улыбку. Оторвавшись от нее, он сел и потянулся за рюкзаком.
– Ты куда? – полюбопытствовала она.
– За полотенцем. Я прямо как из душа.
– Моя любовь для тебя как холодный душ, это ты хочешь сказать?
– Да нет. – Он снова опрокинулся назад, прижимая ее к себе. – Тебе не было больно?
– Если и было, я не заметила. – Она напрягла глаза, чтобы увидеть его лицо, но слишком темно было в палатке. – Хок, это всегда так?
– А Бог его знает.
– Если всегда, значит, я потеряла много лет. Я и представления не имела, что это так дивно – заниматься любовью.
– Я тоже. Первый раз в моей жизни – любовью. Просто опомниться не могу.
Пейдж прислонилась к его плечу с лукавой улыбкой. И не опомнишься, раз уж я добилась своего.

Глава 9

Блаженный сон снился Пейдж – свет, счастье, разноцветье мира. Разгар их с Хоком медового месяца. Медовый месяц? Она резко открыла глаза и очутилась в продолжении своего сна.
Она лежала на груди у Хока, голову укачивал мерный ритм его дыхания, рука покоилась на его сердце, нога – вплетена в его ноги. Сверху, сквозь брезент, било яркое солнце. Мы – два имбирных пряника, печемся в печке, подумала Пейдж.
Хок пошевелился, теснее прижав ее к себе. Была умиротворяющая интимность в этой уже привычной сцене. И только одно кольнуло Пейдж, пришпорило ее сердце.
Новизна сегодняшнего утра заключалась в том, что их больше не разделяла одежда. В объятиях Хока появилась властность. Мужская рука накрыла ее грудь, как свою собственность.
Пейдж разглядывала его лицо и думала, что никогда не видела его спящим. Он всегда успевал уйти до ее пробуждения. Теперь он , принадлежал ей, и это тоже было благоприобретение.
Она изучала линию густых бровей, почти сходившихся на переносице, чуть лоснящуюся от тепла кожу, темные ресницы, высокие скулы, придающие его лицу гордое, почти надменное выражение. Провела пальцем по его тугой щеке, коснулась губ.
Он вдруг цапнул ее зубами за кончик пальца. Пейдж взвизгнула.
– Так-то ты обращаешься со своим проводником! Не даешь поспать старому усталому индейцу, – проворчал он хрипло, не открывая глаз.
– Разве это моя вина, что ты устал? – полюбопытствовала она, подозрительно вглядываясь в него.
– Солнышко, если ты не помнишь, значит, у тебя с памятью хуже, чем мы предполагали.
И долгим ленивым поцелуем он благополучно завершил их препирательства.
Конечно, Пейдж помнила. Помнила, как ночью ее будили чувственные прикосновения:
Хок, похоже, взялся изучить каждый дюйм ее тела. Разве такое забудешь?
В любви он был нетороплив и основателен. Пожалуй, можно было провести в его объятиях всю жизнь, не рискуя соскучиться.
– Нам не пора идти? – выдохнула она, когда поцелуй кончился.
– Было пора несколько часов назад, – спокойно заметил Хок.

Она попробовала высвободить ногу, но его ноги защелкнулись, точно капкан, взяв ее в плен – впрочем, вполне добровольный. Тесно прижатая к его чреслам, она подумала, что при всей своей неопытности ухитрилась ответить ему, удовлетворить – и остаться желанной. Было отчего довольно вздохнуть.
Он подбросил ее и уложил поверх себя. Она улыбнулась.
– Это то, что называется «вид сверху»?
– Может быть. Какого ты вообще мнения?
– Смотри, я могу пристраститься. Его губы нашли то место на ее шее, где пульсировала жилка, и до тех пор ласкали все ее окрестности, пока Пейдж не задрожала. Тогда он пригнул к себе ее голову и приник ко рту.
Время исчезло. Они утонули в неутомимом познании друг друга. Хок вводил ее в курс новых ощущений, новых интимных жестов, поднимая на тот уровень, где она могла в полной мере проявлять себя и разделять его чувства.
В то утро Пейдж нашла ритм для их любви. Со своего «высока» она научилась дразнить и мучить Хока до тех пор, пока он не брал ее перевесом силы, заставляя принять в себя его набухшую тяжесть, что и было венцом сладкого для обоих мучительства. Постепенно она выстроила спираль эмоций, ведущую к вершине, где их вместе взрывало бездумным блаженством и наслаждением, а потом медленно, кружа, опускало на землю, в объятия друг друга. Когда, ослабев от усилий, Пейдж тихо лежала у Хока на груди, радуясь передышке, она вдруг услышала:
– Надо двигаться, любовь моя. Она приподняла голову и в замешательстве спросила:
– Еще?
Он расплылся в улыбке.
– Я имею в виду наш поход.
– О!
Она снова уронила голову к нему на грудь, внезапно вспомнив про отца. Они с Хоком провели в горах около недели. Значит, приступ у отца был неделю назад. Семь дней. Если он тогда выдержал, значит, теперь кризис должен быть уже позади. Как он там?
Одним грациозным движением она соскользнула с Хока, проигнорировав его попытку изобразить невероятное облегчение, что он опять может свободно дышать. Точно так же проигнорировала она и собственную наготу, когда откинула клапан палатки и вышла наружу. Погода снова была великолепная.
Пейдж взглянула на свое плечо и обнаружила длинную царапину – несомненно, след ее вчерашних приключений. Выйдя к ручью, она присела, чтобы умыться.
В ту же секунду сильные руки схватили ее поперек живота и окунули в воду, не отпуская для вящей надежности.
Хок плюхнулся рядом с громким всплеском. Пейдж, ошарашенная и нападением, и холодом воды, выплыла, отплевываясь, и встала на ноги: ей оказалось по пояс. Хок сидел на дне, и ему вода доходила почти до подбородка.
– Это грубо! – заявила Пейдж, чинно поджав губки.
– Виноват!
Его покаянному виду явно недоставало убедительности.
– Я могла утонуть!
– Если бы я тебя отпустил.
Заразительная улыбка, сопровождавшая эти слова, окончательно расстроила ее попытку серьезно обсудить его дурные манеры. Она ограничилась тем, что брызнула ему водой в лицо, начав таким образом водную баталию, которая распугала живность, обитавшую окрест.
Никогда Пейдж так не ребячилась – ни в детстве, ни в целеустремленном отрочестве. Обнаружив, что ей не угнаться за Хоком, что он плавает как рыба и угадывает все ее хитрые маневры, Пейдж признала свое поражение и стала мирно плескаться, как будто идея утреннего купания принадлежала ей.
К тому времени, как она выбралась на берег и распушила мокрые волосы на солнце, Хок уже приготовил завтрак. Пейдж с удивлением обнаружила, как раскованно она чувствует себя с ним. Надев после купанья его рубаху, она беззаботно уплетала завтрак, нисколько не смущаясь его откровенными взглядами. Она считала, что мужская рубашка – достаточно скромное одеяние, и не ее вина, если Хок знает, что под нею ничего нет.
– Вот уж никогда бы не подумал, что буду завидовать какой-то тряпке, – сказал он, допив кофе и оглядывая Пейдж с головы до ног.
Тщательно модулируя голос, она спросила тоном профессионального врача:
– Скажите, пожалуйста, сэр, как давно вы замечаете за собой этот ненасытный сексуальный аппетит?
Подбирая пустые тарелки, он пожал плечами.
– С тех пор, как я рядом с вами, доктор.
– Ясно. Тогда это лечится просто. Она поднялась и пошла к палатке.
– Будто бы? – бросил он ей вслед, провожая взглядом грациозную фигурку.
Прежде чем скрыться в палатке, Пейдж бросила через плечо:
– Конечно. Устраните источник – и вы устраните проблему.
Помыв и упаковав посуду, Хок громко сказал, чтобы она услышала:
– Это что же, шоковая терапия? Минуту спустя Пейдж вышла, одетая в свои уже довольно-таки потрепанные одежки.
– Может, и шоковая, зато эффективная. Они дружно сняли палатку, и когда все было уже запаковано в большой рюкзак и в маленький, для Пейдж, Хок заметил:
– Я бы предпочел менее эффективное лечение, с вашего позволения.
Хок пошел впереди, Пейдж – след в след за ним, любуясь его могучими плечами, которые несли, как пушинку, рюкзак весом по меньшей мере шестьдесят фунтов.
– Что ж, можно попробовать, поэкспериментировать, что-нибудь подберем.
– Как скажете, док. – Он говорил, не оборачиваясь. – Я в хороших руках, знаю, так что ставьте на мне любые эксперименты, какие вашей душе угодно.
Моей душе угодно, чтобы ты был со мной, подумала Пейдж, но из тактических соображений решила промолчать.
Хок задал такой ровный, размеренный темп, что миля за милей таяли у них под ногами. Он виртуозно выбирал наилегчайший путь, и Пейдж жалела, что не сумела вчера совладать со своими чувствами и пустилась через горы одна, В трудных местах Хок помогал ей, и Пейдж открыла новую радость – справиться с препятствием и поймать на себе восхищенный взгляд Хока.
Было далеко за полдень, когда счастье изменило им. Речка внезапно ушла под землю, и они остались посреди узкого, глухого каньона. Хок остановился, положив руки на бедра, оглядел малоприветливую местность и наконец сказал:
– Почему бы не устроить привал? Место вполне подходящее.
Пейдж с облегчением опустилась на землю. Ее тело вот уже часа два протестовало против жестокого обращения с ним, но она решительно не хотела просить Хока о передышке. По ее настоянию пустились они в этот путь. Не признаваться же теперь в собственной слабости!
А тут по крайней мере можно было еще набрать чистой воды и посидеть в холодке. Не без труда подогнув колени, Пейдж напилась из пригоршни, умыла пылающее лицо. Неужели не далее как сегодня утром они весело плескались в этой самой реке? Да нет, это было много-много лет назад.
Много-много лет они уже вместе. Пейдж не очень ясно помнила свою жизнь до Хока и отказывалась думать о том, что будет, когда они вернутся по домам, к своим каждодневным обязанностям. «Здесь и сейчас» – вот все, что у нее было. И этим приходилось довольствоваться.
Хок протянул ей ломоть хлеба и кусок вяленого мяса. Зачерпнул воды в кружку.
– Спасибо, – пробормотала она, садясь поодаль, в тень дерева.
Хок смерил ее озабоченным взглядом. Уж не замучил ли он бедняжку? Ее «спасибо» прозвучало, как будто они были едва знакомы, ничего друг о друге не знали. Или как будто он был ей абсолютно безразличен.
С той минуты, как она пришла в себя после их вынужденной посадки, она относилась к нему, может быть, и сдержанно, но с теплотой. Он все время ощущал на себе сильное излучение ее заботы. Теперь словно щит встал между ними. Кого защищать – ее или его? Он подсел поближе, кусая хлеб и глядя вдаль.
Возможно, она пыталась защитить его, в полной мере осознав их теперешние отношения – вернее, отсутствие таковых в формальном плане. Но ведь она отдалась ему – безоглядно, безусловно. Как же это понимать?
Может, она наконец нашла мужчину, который ее расшевелил, и решила продолжить свое образование? Что он значил для нее? Что он мог значить? У нее – блестящая карьера, а кто такой он? Голь перекатная.
Хок доел хлеб с мясом, вытянулся на земле и закрыл глаза. Он не собирался ломать над этим голову. Ему нечего ей предложить, и они оба это знают. С ранних лет он усвоил, что надо брать от жизни то, что она предлагает, и не устраивать себе проблем. В качестве философии – неплохой способ выжить. Не хотеть того, чего не можешь получить, – вот и весь секрет.
Пейдж смотрела на вольно разлегшегося Хока и завидовала его способности мгновенно засыпать и мгновенно просыпаться и при всех обстоятельствах контролировать свои чувства. Ее в данный момент мучили чувства, о существовании которых в себе она даже не подозревала. Теперь они ожили и требовали выхода, а она не знала, что с ними делать.
Подходить к ним с позиций разума бессмысленно. Чувства – как бедовые детки, только и ждущие, как бы устроить бузу. Сколько их ни урезонивай, они не бросят своих шалостей, которые до добра не доводят.
Сейчас ей нужно держать в голове только одно: как попасть во Флагстаф. Отец и профессия – вот вся ее жизнь. Можно только молиться, чтобы отец выкарабкался.
Она мысленно перебрала все, что было в его пользу: относительно молодой возраст, хорошая физическая форма – он об этом специально заботился. Все в руках Божьих, конечно, но Пейдж молила Бога, чтобы Он подарил им с отцом еще сколько-то лет.
Впервые Пейдж осознала, какой константой в ее жизни был отец. Хотя она любила мать, но по образу мыслей была ближе к отцу и испытывала к матери сложные чувства. Понимала, каково ей жить на задворках отцовской жизни, но не разделяла ее боль, потому что с ранних лет постаралась стать частью этой самой отцовской жизни.
Вместо того чтобы сидеть и мечтать, я всегда добивалась, чего хочу, вдруг осенило ее, к собственному удивлению. Самоанализ до сих пор отнимал у нее не слишком много времени.
– Нам пора, Пейдж.
Густой голос Хока вывел ее из на редкость глубокого сна, в который она провалилась против своей воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17