https://wodolei.ru/catalog/vanny/s_gidromassazhem/nedorogo/
Иезекиль заявил шейху, что готов изготовить для его племени оружие и, если племя аль-Мудтарра нападет на племя аль-Мухтара, не потребует за него слишком много, ограничившись той суммой, о которой они договорятся. С того дня Иезекиль стал наведываться к шейху племени аль-Мудтарра как дорогой друг и советник, с мнением которого так или иначе считаются. И племя аль-Мудтарра стало все чаще совершать набеги на племя аль-Мухтара, устраивать засады, угонять скот, убивать того, кому не посчастливилось оказаться без защиты. А когда племя аль-Мухтара предпринимало ответные действия, племя аль-Мудтарра уклонялось от прямого боя, скрываясь в заранее подготовленных укреплениях или уходя в горы, где находили они себе укрытие в дальних пещерах, особенно когда племя аль-Мухтара атаковало их большими силами и организованно. Но если они видели, что атакующее их войско не организовано, они набрасывались на него, убивали мужчин, вселяли ужас в детей, а то и убивали их, захватывали скарб и уводили скот, а женщин угоняли в плен.
Когда наступила весна, Иезекиль посоветовал шейху племени аль-Мудтарра переселиться и при этом перейти ту часть территории, которая как зона безопасности разделяла во избежание трений оба племени. При этом было решено, если племя аль-Мухтара окажет сопротивление, напасть на него, захватить стада и имущество, убить мужчин и взять в плен женщин и на этот раз, в отличие от предшествовавших стычек, полностью его уничтожить. Но в случае победы над противником Иезекиль поставил перед шейхом условие:
– Мое главное условие, шейх: в случае вашей победы дочь шейха того племени должна стать моей добычей.
Несмотря на всю жесткость этого условия, ибо шейх племени аль-Мудтарра по законам того времени сам хотел заполучить эту девушку, он, пусть и нехотя, согласился.
***
В последние дни февраля шейх племени аль-Мудтарра велел группе мужчин отправиться с ним и, нарушив запретную границу, расположиться рядом с племенем аль-Мухтара и сказал, что в подходящий момент отдаст приказ о нападении. Иезекиль убедил шейха в том, что самому Иезекилю необходимо остаться в лагере, чтобы следить за домом шейха, выполнять пожелания женщин, а главное, как он сказал, продолжать ковать мечи, кинжалы и копья, ведь война может продолжаться долго. А поскольку дурная натура, попутчик которой – шайтан, а не устои веры, никогда не изменяет себе, как только дом после отъезда шейха опустел, Иезекиль принялся любезничать с женой шейха и щедро одаривать ее украшениями, заманивая в свой дом. Та поначалу возмущалась:
– Я жена шейха, юноша, а главное в преданности женщины – хранить мужчине верность в его отсутствие.
Иезекиль со смехом отвечал:
– Ты не дочь кого-либо из родни шейха и вообще не из его племени и не из его народа. Ты чужая этому племени, и обычаи твоего народа иные, чем обычаи здешних племен. К тому же откуда тебе знать, возможно, шейх не вернется, попадет в плен или погибнет. Тогда тебе, чужестранке, не к кому будет идти, кроме меня.
Иезекиль умасливал ее медовыми речами, а когда наконец одолел, стал торговаться по поводу ее единственной дочери, особенно после того, как та застала их на месте постыдного преступления. Когда Иезекиль приближался к дочери шейха, она покрикивала на него, но он сказал, что единственным способом получить к ней доступ было соблазнить ее мать. И хотя дочери неприятны были и эти слова, и то, что он делал с ее матерью, а мать делала с ним, со временем она стала общаться с ним по-другому, задумав по-своему противостоять неизбежному злу. Как только солнце скрывалось за горизонтом и пастухи возвращались со стадами домой, мать пробиралась в шатер Иезекиля и возвращалась лишь незадолго до того, как свет начинал брезжить на небосводе. А когда дочь всячески ее укоряла, говорила так:
– Оставь меня в покое! Ты не была еще замужем и тебе не понять, что чувствует женщина в отсутствие мужа, которого не любит. К тому же я не из вашего племени, и ваши обычаи не для меня. Твоему отцу, когда он брал меня в жены, было известно, что до него я знала мужчин. Пока его нет и не известно еще, сколько не будет, оставь нас с Иезекилем в покое, и пусть каждый отвечает за самого себя. К тому же, – добавила она, – Иезекиль мужчина сильный и знает, как обращаться с женщиной. Он заботится о нашей семье, пока наши воины отсутствуют. Кроме того, он завалил нас золотом. Смотри, это ожерелье от него и сережки, и этот браслет он подарил. Он взялся сделать мне пояс из золота, украшенный серебром. Когда я сказала, что это слишком дорого, он ответил, что готов отдать мне душу.
Хотя слова матери не заставили дочь вести себя по-другому, время от времени она все же задумывалась над услышанным. Украшения… у нее никогда не было украшений. И хотя отец ее имел средства, он был скуп и не очень-то тратился на семью, держа свою жену и дочь в черном теле и ограничивая их самыми скромными потребностями. Разве не права пословица: «Разломи луковицу и понюхай, будет дочь, точно мать, старуха» В смысле: «Яблоко от яблони недалеко падает».
? Чего ожидать от дочери, если ее мать не смотрит на своего мужа с любовью, уважением и признательностью, да еще объясняет ей, что именно толкает ее к разврату, как не того, что дочь тоже бросится на дно пропасти, когда рядом нет никого, кто бы ее удержал? И все-таки дочь шейха не желала бросаться в бездонный колодец, в который уже шагнула ее мать, хотя и понимала, что наказание шейха, если он все узнает, не будет строгим.
Да, воспитание принципов, первыми из которых идут устои веры и закон Господа о том, что положено Аллахом всему человечеству и каждому человеку, очень важно для того, чтобы уберечь человека от скользкого пути, уготованного ему шайтаном. Касается ли это женщины или мужчины, отношений между женщиной и мужчиной или любых других дел, всегда есть две вещи, не позволяющие рухнуть тем линиям обороны, которые мы создаем воспитанием. Первая из них – ближайшее окружение, то есть семья, и окружающая среда, то есть школа, дом, друзья, знакомые. Вторая – наказание. Как гласит арабская поговорка: «Кто виноват, но наказания не нашел, тот последнюю черту перешел» или «Последнее лекарство – прижигание».
Наказание, будь оно со стороны закона или все той же семьи, – последний рубеж обороны, когда остальные уже пройдены. Если человеку известно о существовании сдерживающего начала, которое может обернуться суровым наказанием, он сто раз подумает, прежде чем на что-то решится, особенно если его поступок не заставит людей уважать его и не сделает уважаемым его род, а опозорит его перед людьми и Аллахом. Подумав о последствиях и наказании, он не только перестанет колебаться, но и вообще воздержится от дурного поступка, стремясь к спасению души и уберегая ее от запретных желаний. Поэтому Аллах, хвала Ему, обещал поклоняющимся Ему праведным и чистым душам рай с его прелестями, остерегая их от геенны огненной, а неверующим и заблудшим уготовал гореть в аду. Господи, упаси от жара его и от страданий души в нем перед ликом Твоим!
***
В ту ночь Иезекиль изображал целомудрие, заявляя, что голова его занята важными мыслями. Когда жена шейха спросила его, что с ним, он отвечал:
– Не дает мне покоя мысль, что дочь твоя расскажет все отцу, когда тот вернется, и тогда наше с тобой положение станет опасным, да и приговор заранее известен – неминуемая смерть.
Она пыталась отвлечь его от дурных мыслей, уверяя, что дочь не проговорится, но Иезекиль все твердил:
– Обязательно проговорится, и даже если шейх пропустит ее слова мимо ушей, дядья ее не дадут нам жить спокойно.
– Что же делать? – спросила она.
– Единственное, что мне остается, чтобы мы были в безопасности, это соблазнить ее.
Жена шейха даже вздрогнула от такого бесстыдства.
– Успокойся! Я вовсе не собираюсь делать с ней то, что сделал с тобой. Просто хочу привязать ее к себе, например, поцеловать ее или чтобы она переспала со мной в одной постели, но так, чтобы я не получил от нее известного. А мы бы с тобой договорились, и ты застала бы нас в постели и набросилась бы на нас с бранью. Дочь твоя постыдится тогда открыть нашу тайну своему отцу. Разве тот, кто участвовал в преступлении, не стремится скрыть его всеми средствами?
Сказав так, он понял, что перестарался. Но нет ничего, что так трудно удержать, как язык.
***
Шейх племени аль-Мудтарра приблизился со своими людьми к землям, где расселились семьи племени аль-Мухтара. Когда ему доложили об этом, он приказан двигаться дальше, пока они вплотную не подошли к пастбищу верблюдов племени аль-Мухтара.
Определив каждому из своих людей место, где будет стоять его шатер, шейх велел им слезать с верблюдов. В каждом шатре, поскольку ни женщин, ни детей с ними не было, должна была расположиться группа мужчин, способных носить оружие и сражаться.
Шейх наметил место для своего шатра и, как полагается, указал места справа и слева от него знатным людям своего рода, наказав им, чтобы не забыли обратить диван Гостевая, или мужская, часть шатра – место в шатре, куда допускались гости и где собирались мужчины.
к востоку, а другая сторона шатра тогда смотрела бы на запад. Когда ему возразили, что все равно, как ставить шатры, ведь семей с ними нет, шейх закричал на подавшего голос:
– Ты что, осел, желаешь презреть наши обычаи и законы лишь потому, что мы придумали такой план, чтобы застать врага врасплох? Если шатры поставить не так, как положено, любой прохожий заподозрит, что здесь что-то не так, примет нас за чужаков и расскажет все шейху аль-Мухтара и его людям. Что тогда останется от нашего плана?
Мужчины сгрузили поклажу с верблюдов и принялись разбивать шатры. Только они поставили шатры для шейха племени и других шейхов, как на горизонте показался силуэт приближающегося каравана. Насколько удалось рассмотреть издалека, ни верблюдов, ни лошадей в караване не было, одни ослы. И народу набиралось семей на десять, не больше. Шейх повелел было встретить караван на подступах к лагерю, чтобы не позволить ему подойти к стоянке, но передумал, после того как один из старейшин сказал:
– Если сделаешь так, нами еще больше заинтересуются и что-нибудь заподозрят.
Прошло немного времени, и с ними поравнялся предводитель каравана, выкрикивая приветствие шейху:
– Для нас большая честь, шейх племени аль-Мудтарра!
Шейх аль-Мудтарра знал этого человека, особу знатную среди цыган, которые кочевали от племени к племени. Женщины их танцевали там, куда их зазывали, начиная с дома главного из старейшин. За шейхом другие предводители племени попеременно звали цыган к себе, чтобы устроить праздник. Обойдя дома всех желающих, цыгане переходили в другое племя и в другие шатры. За счет этого цыгане и жили, никогда не работали и не владели никаким ремеслом. Обходящих дома цыганок сопровождали мужчины. Танцевали цыганки покрыв волосы платками, но могли и снимать их, если кто-то из них оставлял свой платок у шейха в знак расположения и как знак того, что она вернется к нему после танца, или если вставал кто-либо из присутствующих и требовал, чтобы ему непременно вручили платок. Счастливый обладатель платка знал, что его хозяйка после танцев и песен непременно присядет отдохнуть рядом с ним. После чего снова продолжались песни и танцы, и так могло продолжаться до рассвета.
Днем цыгане спали и отдыхали, по ночам бодрствовали. Бродили они по пустыне и по деревням или разбивали табор на окраинах городов. Никто не причинял им вреда, не нападал и не заставлял делать то, что им не по душе, никто не принуждал цыганок к тому, что им не хотелось. Так они и жили в те времена и до недавнего времени, хотя сейчас их жизнь несколько изменилась. Гуляния стали устраиваться в городах, в тех домах, где могли платить деньгами, и прежде всего нечестивыми деньгами, которые станут жечь руки на Страшном суде и позорят людей на этом свете. Добыты те деньги бесчестной спекуляцией и сомнительными сделками или торговлей с прибылями сверх положенного Господом, отняты у сирот и бедняков, или воровством, наказуемым в этом мире отсечением кисти или головы, если дело откроется, а в лучшем случае длительным заключением. Некоторые цыганки стали склоняться к распутству, не проявлять целомудрие, и если ранее напасть на цыгана почиталось за позор и бесчестие, сейчас это не редкость. А творящие такое никаких угрызений совести не испытывают, хотя в былые времена считалось, что мужчина унизит себя, если нападет на человека, который ему не ровня. Исчез этот барьер еще и потому, что цыгане, осев на земле и отказавшись от бродячей жизни, когда они нигде не задерживались подолгу, стали теперь иметь общие со всеми права и обязанности, включая военную службу, к которой они раньше не привлекались. Но в Ираке, насколько нам известно, когда цыган призывали на военную службу, каждый старался держаться поближе к начальствующей особе: кто-то заслужил доверие незадачливого военачальника, устраивая ему на отдыхе гуляния с танцами, кто-то нашел иной способ.
Цыганки в былые времена не позволяли мужчинам вольности, а только пели для них и танцевали, и никто не посягал на них, а все потому, что арабы не считали цыган равными себе и осуждали тех, кто брал цыганок себе в жены или решался на них напасть. Вот и свободны были цыгане бродить, где им вздумается, и днем и ночью, от племени к племени, и, пожалуй, никто из тогдашних арабских племен такой свободы не имел.
Хотя старейшины племени цыганам не доверяли и сам шейх сделал вид, будто бы, как и все, им не доверяет, на самом деле их появление его обрадовало. Причина недоверия была очевидной: если цыгане сегодня с нами, завтра они могут перекочевать к племени аль-Мухтара, а нравы их таковы, что, что бы они ни увидели, плохое или хорошее, об этом немедленно узнают и другие. Именно об этом и говорил один из старейшин, досадуя на то, что цыгане появились неизвестно откуда, но шейх уже обратился к цыганскому предводителю:
– Становитесь здесь, – указал он на место неподалеку от своего шатра с той стороны, где заходит солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Когда наступила весна, Иезекиль посоветовал шейху племени аль-Мудтарра переселиться и при этом перейти ту часть территории, которая как зона безопасности разделяла во избежание трений оба племени. При этом было решено, если племя аль-Мухтара окажет сопротивление, напасть на него, захватить стада и имущество, убить мужчин и взять в плен женщин и на этот раз, в отличие от предшествовавших стычек, полностью его уничтожить. Но в случае победы над противником Иезекиль поставил перед шейхом условие:
– Мое главное условие, шейх: в случае вашей победы дочь шейха того племени должна стать моей добычей.
Несмотря на всю жесткость этого условия, ибо шейх племени аль-Мудтарра по законам того времени сам хотел заполучить эту девушку, он, пусть и нехотя, согласился.
***
В последние дни февраля шейх племени аль-Мудтарра велел группе мужчин отправиться с ним и, нарушив запретную границу, расположиться рядом с племенем аль-Мухтара и сказал, что в подходящий момент отдаст приказ о нападении. Иезекиль убедил шейха в том, что самому Иезекилю необходимо остаться в лагере, чтобы следить за домом шейха, выполнять пожелания женщин, а главное, как он сказал, продолжать ковать мечи, кинжалы и копья, ведь война может продолжаться долго. А поскольку дурная натура, попутчик которой – шайтан, а не устои веры, никогда не изменяет себе, как только дом после отъезда шейха опустел, Иезекиль принялся любезничать с женой шейха и щедро одаривать ее украшениями, заманивая в свой дом. Та поначалу возмущалась:
– Я жена шейха, юноша, а главное в преданности женщины – хранить мужчине верность в его отсутствие.
Иезекиль со смехом отвечал:
– Ты не дочь кого-либо из родни шейха и вообще не из его племени и не из его народа. Ты чужая этому племени, и обычаи твоего народа иные, чем обычаи здешних племен. К тому же откуда тебе знать, возможно, шейх не вернется, попадет в плен или погибнет. Тогда тебе, чужестранке, не к кому будет идти, кроме меня.
Иезекиль умасливал ее медовыми речами, а когда наконец одолел, стал торговаться по поводу ее единственной дочери, особенно после того, как та застала их на месте постыдного преступления. Когда Иезекиль приближался к дочери шейха, она покрикивала на него, но он сказал, что единственным способом получить к ней доступ было соблазнить ее мать. И хотя дочери неприятны были и эти слова, и то, что он делал с ее матерью, а мать делала с ним, со временем она стала общаться с ним по-другому, задумав по-своему противостоять неизбежному злу. Как только солнце скрывалось за горизонтом и пастухи возвращались со стадами домой, мать пробиралась в шатер Иезекиля и возвращалась лишь незадолго до того, как свет начинал брезжить на небосводе. А когда дочь всячески ее укоряла, говорила так:
– Оставь меня в покое! Ты не была еще замужем и тебе не понять, что чувствует женщина в отсутствие мужа, которого не любит. К тому же я не из вашего племени, и ваши обычаи не для меня. Твоему отцу, когда он брал меня в жены, было известно, что до него я знала мужчин. Пока его нет и не известно еще, сколько не будет, оставь нас с Иезекилем в покое, и пусть каждый отвечает за самого себя. К тому же, – добавила она, – Иезекиль мужчина сильный и знает, как обращаться с женщиной. Он заботится о нашей семье, пока наши воины отсутствуют. Кроме того, он завалил нас золотом. Смотри, это ожерелье от него и сережки, и этот браслет он подарил. Он взялся сделать мне пояс из золота, украшенный серебром. Когда я сказала, что это слишком дорого, он ответил, что готов отдать мне душу.
Хотя слова матери не заставили дочь вести себя по-другому, время от времени она все же задумывалась над услышанным. Украшения… у нее никогда не было украшений. И хотя отец ее имел средства, он был скуп и не очень-то тратился на семью, держа свою жену и дочь в черном теле и ограничивая их самыми скромными потребностями. Разве не права пословица: «Разломи луковицу и понюхай, будет дочь, точно мать, старуха» В смысле: «Яблоко от яблони недалеко падает».
? Чего ожидать от дочери, если ее мать не смотрит на своего мужа с любовью, уважением и признательностью, да еще объясняет ей, что именно толкает ее к разврату, как не того, что дочь тоже бросится на дно пропасти, когда рядом нет никого, кто бы ее удержал? И все-таки дочь шейха не желала бросаться в бездонный колодец, в который уже шагнула ее мать, хотя и понимала, что наказание шейха, если он все узнает, не будет строгим.
Да, воспитание принципов, первыми из которых идут устои веры и закон Господа о том, что положено Аллахом всему человечеству и каждому человеку, очень важно для того, чтобы уберечь человека от скользкого пути, уготованного ему шайтаном. Касается ли это женщины или мужчины, отношений между женщиной и мужчиной или любых других дел, всегда есть две вещи, не позволяющие рухнуть тем линиям обороны, которые мы создаем воспитанием. Первая из них – ближайшее окружение, то есть семья, и окружающая среда, то есть школа, дом, друзья, знакомые. Вторая – наказание. Как гласит арабская поговорка: «Кто виноват, но наказания не нашел, тот последнюю черту перешел» или «Последнее лекарство – прижигание».
Наказание, будь оно со стороны закона или все той же семьи, – последний рубеж обороны, когда остальные уже пройдены. Если человеку известно о существовании сдерживающего начала, которое может обернуться суровым наказанием, он сто раз подумает, прежде чем на что-то решится, особенно если его поступок не заставит людей уважать его и не сделает уважаемым его род, а опозорит его перед людьми и Аллахом. Подумав о последствиях и наказании, он не только перестанет колебаться, но и вообще воздержится от дурного поступка, стремясь к спасению души и уберегая ее от запретных желаний. Поэтому Аллах, хвала Ему, обещал поклоняющимся Ему праведным и чистым душам рай с его прелестями, остерегая их от геенны огненной, а неверующим и заблудшим уготовал гореть в аду. Господи, упаси от жара его и от страданий души в нем перед ликом Твоим!
***
В ту ночь Иезекиль изображал целомудрие, заявляя, что голова его занята важными мыслями. Когда жена шейха спросила его, что с ним, он отвечал:
– Не дает мне покоя мысль, что дочь твоя расскажет все отцу, когда тот вернется, и тогда наше с тобой положение станет опасным, да и приговор заранее известен – неминуемая смерть.
Она пыталась отвлечь его от дурных мыслей, уверяя, что дочь не проговорится, но Иезекиль все твердил:
– Обязательно проговорится, и даже если шейх пропустит ее слова мимо ушей, дядья ее не дадут нам жить спокойно.
– Что же делать? – спросила она.
– Единственное, что мне остается, чтобы мы были в безопасности, это соблазнить ее.
Жена шейха даже вздрогнула от такого бесстыдства.
– Успокойся! Я вовсе не собираюсь делать с ней то, что сделал с тобой. Просто хочу привязать ее к себе, например, поцеловать ее или чтобы она переспала со мной в одной постели, но так, чтобы я не получил от нее известного. А мы бы с тобой договорились, и ты застала бы нас в постели и набросилась бы на нас с бранью. Дочь твоя постыдится тогда открыть нашу тайну своему отцу. Разве тот, кто участвовал в преступлении, не стремится скрыть его всеми средствами?
Сказав так, он понял, что перестарался. Но нет ничего, что так трудно удержать, как язык.
***
Шейх племени аль-Мудтарра приблизился со своими людьми к землям, где расселились семьи племени аль-Мухтара. Когда ему доложили об этом, он приказан двигаться дальше, пока они вплотную не подошли к пастбищу верблюдов племени аль-Мухтара.
Определив каждому из своих людей место, где будет стоять его шатер, шейх велел им слезать с верблюдов. В каждом шатре, поскольку ни женщин, ни детей с ними не было, должна была расположиться группа мужчин, способных носить оружие и сражаться.
Шейх наметил место для своего шатра и, как полагается, указал места справа и слева от него знатным людям своего рода, наказав им, чтобы не забыли обратить диван Гостевая, или мужская, часть шатра – место в шатре, куда допускались гости и где собирались мужчины.
к востоку, а другая сторона шатра тогда смотрела бы на запад. Когда ему возразили, что все равно, как ставить шатры, ведь семей с ними нет, шейх закричал на подавшего голос:
– Ты что, осел, желаешь презреть наши обычаи и законы лишь потому, что мы придумали такой план, чтобы застать врага врасплох? Если шатры поставить не так, как положено, любой прохожий заподозрит, что здесь что-то не так, примет нас за чужаков и расскажет все шейху аль-Мухтара и его людям. Что тогда останется от нашего плана?
Мужчины сгрузили поклажу с верблюдов и принялись разбивать шатры. Только они поставили шатры для шейха племени и других шейхов, как на горизонте показался силуэт приближающегося каравана. Насколько удалось рассмотреть издалека, ни верблюдов, ни лошадей в караване не было, одни ослы. И народу набиралось семей на десять, не больше. Шейх повелел было встретить караван на подступах к лагерю, чтобы не позволить ему подойти к стоянке, но передумал, после того как один из старейшин сказал:
– Если сделаешь так, нами еще больше заинтересуются и что-нибудь заподозрят.
Прошло немного времени, и с ними поравнялся предводитель каравана, выкрикивая приветствие шейху:
– Для нас большая честь, шейх племени аль-Мудтарра!
Шейх аль-Мудтарра знал этого человека, особу знатную среди цыган, которые кочевали от племени к племени. Женщины их танцевали там, куда их зазывали, начиная с дома главного из старейшин. За шейхом другие предводители племени попеременно звали цыган к себе, чтобы устроить праздник. Обойдя дома всех желающих, цыгане переходили в другое племя и в другие шатры. За счет этого цыгане и жили, никогда не работали и не владели никаким ремеслом. Обходящих дома цыганок сопровождали мужчины. Танцевали цыганки покрыв волосы платками, но могли и снимать их, если кто-то из них оставлял свой платок у шейха в знак расположения и как знак того, что она вернется к нему после танца, или если вставал кто-либо из присутствующих и требовал, чтобы ему непременно вручили платок. Счастливый обладатель платка знал, что его хозяйка после танцев и песен непременно присядет отдохнуть рядом с ним. После чего снова продолжались песни и танцы, и так могло продолжаться до рассвета.
Днем цыгане спали и отдыхали, по ночам бодрствовали. Бродили они по пустыне и по деревням или разбивали табор на окраинах городов. Никто не причинял им вреда, не нападал и не заставлял делать то, что им не по душе, никто не принуждал цыганок к тому, что им не хотелось. Так они и жили в те времена и до недавнего времени, хотя сейчас их жизнь несколько изменилась. Гуляния стали устраиваться в городах, в тех домах, где могли платить деньгами, и прежде всего нечестивыми деньгами, которые станут жечь руки на Страшном суде и позорят людей на этом свете. Добыты те деньги бесчестной спекуляцией и сомнительными сделками или торговлей с прибылями сверх положенного Господом, отняты у сирот и бедняков, или воровством, наказуемым в этом мире отсечением кисти или головы, если дело откроется, а в лучшем случае длительным заключением. Некоторые цыганки стали склоняться к распутству, не проявлять целомудрие, и если ранее напасть на цыгана почиталось за позор и бесчестие, сейчас это не редкость. А творящие такое никаких угрызений совести не испытывают, хотя в былые времена считалось, что мужчина унизит себя, если нападет на человека, который ему не ровня. Исчез этот барьер еще и потому, что цыгане, осев на земле и отказавшись от бродячей жизни, когда они нигде не задерживались подолгу, стали теперь иметь общие со всеми права и обязанности, включая военную службу, к которой они раньше не привлекались. Но в Ираке, насколько нам известно, когда цыган призывали на военную службу, каждый старался держаться поближе к начальствующей особе: кто-то заслужил доверие незадачливого военачальника, устраивая ему на отдыхе гуляния с танцами, кто-то нашел иной способ.
Цыганки в былые времена не позволяли мужчинам вольности, а только пели для них и танцевали, и никто не посягал на них, а все потому, что арабы не считали цыган равными себе и осуждали тех, кто брал цыганок себе в жены или решался на них напасть. Вот и свободны были цыгане бродить, где им вздумается, и днем и ночью, от племени к племени, и, пожалуй, никто из тогдашних арабских племен такой свободы не имел.
Хотя старейшины племени цыганам не доверяли и сам шейх сделал вид, будто бы, как и все, им не доверяет, на самом деле их появление его обрадовало. Причина недоверия была очевидной: если цыгане сегодня с нами, завтра они могут перекочевать к племени аль-Мухтара, а нравы их таковы, что, что бы они ни увидели, плохое или хорошее, об этом немедленно узнают и другие. Именно об этом и говорил один из старейшин, досадуя на то, что цыгане появились неизвестно откуда, но шейх уже обратился к цыганскому предводителю:
– Становитесь здесь, – указал он на место неподалеку от своего шатра с той стороны, где заходит солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22