запутался. - Устраивает?
Другой сунул руки под платье, рванул трусы.
- Что там у тебя наворочено, - пробормотал он совсем, как старенькая процентщица, введенная в заблуждение любителем раскольных дел. - Ты хоть чистая, или со вшами?
- В сумке справка лежит, - недолго думая, соврал Грета.
- Жаль! - захохотал однокашник, ибо питались солдаты одной кашей, и все одной. - Сейчас бы цепанули что-нибудь, а завтра - в санчасть! Закосили бы на полную...
Он решил остаться в брюках - лишь расстегнулся и рухнул на Грету, придавил ее, заерзал, замотал стриженой потной башкой, отлавливая верткие гретины губы. Его напарник легонько наподдал ему сапогом в ухо, чтобы убрал голову и не мешал; тот, пригнувшись, уткнулся в накладные дойки - так он обычно называл груди; подельник раскорячился и присел над Гретой, метя в рот. Грета зажмурился и глухо сказал:
- Нет. От тебя несет козлом. Давай по-людски.
- Она еще голос подает, сука, - изумился солдат и вдруг сграбастал гретино лицо мозолистой пятерней. - Тебе кто разрешил говорить, тварь? Тебе стакан налили? Чего же ты гавкаешь?
Лежавший задергался в антрекоте, пачкая Грету.
- Ща... встану и отойду... - пообещал он сдавленным голосом.
- Да не хочу я после тебя мараться, - рассвирепел приседавший. - Блядь такая! - Он размахнулся и ударил Грету в глаз, добавил пощечину, вторую. Бери, сука, пока я тебя не попластал!
Тот, что отстрелялся, стоял на четвереньках и пытался привести в порядок мундир.
- Зубы выбей, еще откусит, - посоветовал он.
- Не посмеет, - солдат сопроводил свои слова новой затрещиной. - Быстро бери, паскудина!
- Гляди сюда - что это? - Насытившийся, довольный военнослужащий взирал на что-то, свалившееся из Греты. - Это чего, земеля?
Земеля скосил глаза:
- Ты ее порвал всю, мудак, - озаботился он.
Грета, временно освобожденный от пятерни, решил, что пора перейти к заключительной, коварной части плана. Недаром его любимыми литературными персонажами были набоковские стервы, Марго и Лола, которые надругались над своими ослепшими любовниками - сущими гадами и скотами: мужиками, одним словом. Грета набрал в грудь воздуха и пронзительно закричал, переполняемый страхом и радостью. Он радовался тому, что в нем признали особу, по половой принадлежности годную к партнерству; не только признали, но и подобающим образом обошлись. Эта радость не могла омрачиться даже тем подозрением, что курс молодого бойца в строительном батальоне мало чем отличался от происходящего.
- Помогите! На помощь, сюда! Меня изнасиловали! Кто-нибудь, скорее, меня убивают!
- Молчи, ты, - рявкнул солдат, находившийся при голове - рявкнул рассеянно, так как его внимание все больше приковывалось к непонятному предмету. Повинуясь исследовательскому порыву, он ухватил подол и рванул его кверху, увидел крепления и нечто под ними: набухшее, продолговатое.
- Ох ты, ёп, - солдат медленно отшатнулся, ища рукой какое-нибудь оружие: палку, металлический прут, лопату - естественные поиски любого, кому неожиданно встретился редкий гад, будь то гусеница в боевой раскраске, двуглавая змея или то, что сейчас колотилось в полупритворной истерике. Призывы о помощи сменились неопределенными, угрожающими завываниями; плач походил на хохот.
Второй военный согнулся и разразился всхлипами. Его оглушительно рвало, и он не заметил милиции: та, против навязанного ей полицейскими фильмами обыкновения, прибыла без сирен. Машина бесшумно въехала на площадку, и к брачному ложу бежали сержанты, на бегу вынимавшие табельные пистолеты - тоже двое, но был и третий, начальник наряда, вооруженный автоматом, и этот не вынимал ничего.
- Стоять! Всем стоять! - один милиционер, не раздумывая, ударил блевавшего рядового по черепу, и тот покачнулся, попробовал защититься руками, тогда как нутро продолжало брать свое - точнее, извергать свое. Его спутник хотел убежать, но был мгновенно настигнут и брошен на доски лицом, где оставил протяжный розовый след.
- Гражданочка, вы как? - главный милиционер вдруг осекся, поперхнувшись. Автомат повис и закачался в свободнейшем колебании; все поняв, старший сержант зажал себе рот, но между пальцами брызнуло. Тогда он дал себе волю, и то, что минутой раньше было выблевано преступным элементом, неразделимо перемешалось с правопорядочным ужином.
Грета сел, размазывая по лицу кровь. Милиционер, совладавший с тошнотой, подскочил к нему (нелюдь!), угостил сапогом, съездил по уху, полуприкрытому сбившейся прядью.
- Что ж ты за гадина, - причитал милиционер. - Как же тебя земля носит...
Его испуганные подручные крутили солдат.
- Хромай отсюда... чтобы не было тебя... убью...
- Ничего подобного, - прошамкал Грета расквашенными губами. - Пусть их судят. Они меня изнасиловали.
- Тебя? Да таких истреблять надо, в газовой камере! ...
- Изнасиловали, - настаивал Грета. - Это преступление. Неважно, кто я.
Сержант притих, присел на корточки:
- Ты это серьезно, мужик? - последнее слово далось ему с видимым трудом.
Грета одернул платье, взял двумя пальцами растерзанный антрекот:
- Извольте в мешочек положить, - произнес он спокойно. - Для экспертизы, как вещественное доказательство. И все побои запишите. И про свои не забудьте.
Парк, докипая суматохой, отступал и открещивался от приграничного строительства, которое превратилось в арену для событий, не совместимых ни с каруселями, ни с лодочными путешествиями.
В отделении Грета побеседовал с капитаном. Грета уже успокоился и по известной доброте женского сердца был готов удовольствоваться достигнутым, сменить гнев на милость. Но ломался, как свойственно всякой уважающей себя женщине.
- В чем, собственно, дело? - он широко распахнул глаза, втянул остатки кровавых соплей. Вытер рот, и без того чистый. - У меня все на месте, все ладно. Не удивительно, что ребята позарились... Я не таюсь, я женщина, а вы - кто вас знает? Может быть, вы в дамском белье сидите, под формой. Я знала одного полковника...
Капитан сморщился. Но видя, что дело идет к мировой, ограничился пылким призывом:
- Побойся бога...
Этого говорить не стоило. У Греты сверкнули глаза, он передумал.
- К Богу у меня счет, - сказал он и твердой рукой подкатил к себе шариковую ручку.
май - июнь 2003

1 2 3