Ирина Денежкина
Лёха-ротвейлер



Ирина ДенежкинаЛёха-ротвейлер


После моих историй
перевернулось море,
Но кто-то придумал сушу,
и стало лучше
само собой.

Zемфира

Людка стояла на карнизе тринадцатого этажа и собиралась прыгать вниз. Она была немножко пьяная и растрепанная. Волосы мотались на декабрьском ветру, пальцы стекленели. Людка твердо решила прыгать. Потому что наступало третье тысячелетие, а Людка сидела дома одна. И никто не пригласил, и никто не пришел. И родители ушли в гости и не хотели брать с собой. На столе стояла початая бутылка шампанского и тарелка с бутербродами. До нового года оставалось сорок минут. Когда куранты на всю страну пробьют двенадцать, Людки уже не будет. Ее тело будет лежать на асфальте, и кровь смешанная со снегом, застынет неровными комками.
В дверь позвонили. Людка вздрогнула и поскользнулась на карнизе. Упала, но успела ухватиться за подоконник. Окоченевшие пальцы судорожно затвердели. Ветер одобрительно гулял по голым ногам, швыряясь снегом.
Тишина.
Дверной звонок снова тренькнул. Людка почувствовала, как пальцы медленно немеют. Жизнь не пронеслась вихрем слайдов, как это положено смертникам. Людка вдруг отчетливо увидела только стриженую голову и наглые глаза. «Леха-ротвейлер…» – подумала она и разжала пальцы.
Она с ним даже не была знакома.

Тогда ее знакомый, экономист Серега, пригласил ее и Таньку на вечерину банка в честь Нового года. Танька жутко нервничала.
– Мля… – сказала она, кидая на кровать серебристое платье. – Прям даже идти неохота!
– Почему? – удивилась Людка, поедая ложечкой вишневый йогурт.
– Почему?!? – Танькины глаза округлились и стали похожи на две голубые пуговицы. – Они там все знаешь какие?! Это же банк, елки… Там все крутые, как яйца…
– … у слона, – добавила Людка.
– Ага! – неожиданно согласилась Танька, стягивая свитер и влезая в серебристую тряпочку. – Слышь, по-моему какое-то дурацкое платье…
Платье едва прикрывало Танькин зад, и ноги торчащие внизу казались прямыми палками. Острая грудь топорщила блестки.
– Так оно для стриптиза, Галя же сказала.
– Мля-а-а-а… – Танька, извиваясь как червь, стала вылезать обратно.
– Надень для коктейля, – посоветовала Людка.
– А что, мы там коктейли распивать будем? – злобно поинтересовалась Танька, швыряя платье для стриптиза в шкаф.
…Пили не коктейли, а вино и шампанское, потом водку и минеральную воду. Официанты открывали бутылки и прятали крышки в карман. Банковские служащие сидели и чинно ели салатики и бифштексы. Обтянутые дорогими рубашками и платьями животы и груди, блестки в волосах – все это ненавязчиво отдавало Избранностью. Танька в своем дурацком платье для коктейля – длинном – до пят сидела злая и смотрела на танцпол, где лихо отплясывали экономисты менеджеры под ручку с охранниками. Но потом, увидев, что до ее платья никому и дела нет, втерлась в беснующуюся толпу и запрыгала в такт песенкам типа «Новый год к нам мчится, скоро все случится!…» Не менее, а может, даже более пьяная Людка ела банан и вихляющим взглядом разглядывала охранников. Все, как на подбор – высокие, пухлые от мускулов.
– А это кто? – пихнула она локтем Серегу, указывая на бугая в белой рубашке – по-бандитски обаятельного, стриженного под ноль, с наглыми до жути глазами.
– А… Это Леха, – обрадовано откликнулся Серега. – Водитель. Он, кстати, недалеко от тебя живет, я пару раз видел, как он у вас на пустыре с ротвейлером своим гулял…
Леха блестел белыми кроличьими зубами под ультрафиолетом и тряс могучими плечами.
– Танька! Танька! – Людка, спотыкаясь, пробилась к подруге, которую уже вовсю обнимал какой-то программер. – Иди сюда!
– Н…да? – очнулась Танька и, отбросив нисколько не огорченного этим программера, послушно последовала за взбудораженной Людкой.
Та вприпрыжку подвела ее к танцующему парню и громким шепотом поведала, притянув к себе Танькино ухо:
– Это Леха-ротвейлер! Класс же, да?
Танька, виляя бедрами, обошла Леху в толпе со всех сторон под видом танца и, вернувшись, заключила:
– Ага… Симпатичный!
Людка пока только училась в школе, в десятом классе, на «тройки». Поэтому жизнь ее была небогата на впечатления. Все свои сознательные годы она провела в одном коллективе, все мальчики из класса казались ей просто прыщавыми людьми, без всякого намека на половую принадлежность. У них были сальные волосы, мокрые волоски над верхней губой и липовые понты.
А Леха – это да. Это мужик. Крупный и наглый, как откормленный кот. И старше Людки на пять лет. Но средняя школа № 3 и преступная группировка – совершенно разные атмосферы. Люди из этих атмосфер не поймут друг друга, они могут спать вместе, но не поймут… Ей интересно с ним до детского абсурда, ему – неинтересно до тоски в глазах.
Людка вздохнула. Знакомиться с Лехой она стеснялась, хотя и была уже изрядно пьяна. Танька огляделась по сторонам и проорала сквозь музыку:
– Эти дядьки нажрались и прыгают, как черти! Во прикол! Нормальные какие люди!
– А должны пальцы топырить? – также, криком спросила Людка.
– Нно… Они ж в банке работают.
Тут к Таньке подвалил раскрасневшийся зам коммерческого директора и увел ее танцевать. Зама звали Николай Георгиевич, ему пятьдесят лет.
– Давайте познакомимся! – пробасил он в Танькино ухо. – Я – Коля, а Вы?
– А я Татьяна.
Люди скакали на танцполе и радовались всему – громкой музыке, сигаретному дыму, плотным пьяным охранникам, мандаринам на столах и друг другу. Такое количество доброжелательности висело в воздухе и кружило голову больше, чем водка «Флагман».
Людка танцевала с Серегой и упивалась атмосферой счастья и веселья, легкого, как гелий. Пила прокуренный воздух, как очищенную воду, прятала крышки в карман…
Домой возвратились под утро, засыпая на заднем сидении Серегиного «опеля». Танька так и легла спать – в платье для коктейля, помяла его ужасно – будто корова жевала.
Сидели утром у Людки на кухне, пили кофе.
– Мля… – швыркала носом Танька. – Чего было-то? Я хоть ни к кому не приставала?
– Неа… А жаль. Нашла б себе какого-нибудь крутого…
– … как яйцо у слона, ага? – хмыкнула Танька, и задумчиво подперев кулачком щеку, подумала вслух – Понторылые – лохи. А эти – замечательные такие люди. Обыкновенные.
– И чем отличаются те от этих?
– Понторылые, – объяснила Танька. – Это те, которые орут: «Я тебе пасть порву!»
– А крутые?
– А крутые рвут.

…Людка до жути испугалась, так, что перехватило дыхание и зубы сжались. Долю секунды она висела между небом и землей, в ледяном воздухе, как в формалине, а потом ухнула вниз.
И тут же ей вывернуло руку. С хрустом, как рубят кости в мясном отделе на рынке. Людка не успела даже сообразить, что к чему. Может, это душа выходит? Через руку… Она почувствовала обжигающий удар по груди и животу, потом резкую саднящую боль, будто сдирали примерзшие колготки – если бы они на ней были – вместе с кожей.
…Замок на двери был слегка раскурочен, отогнут металл у «язычка». На коврике у двери сидела и громко сопела, высунув язык, большая черная с подпалинами собака. А прямо перед Людкой стоял Леха-ротвейлер и так же, как собака, тяжело дышал и глядел круглыми потемневшими глазами.
– Дура, – со всхлипом зло сказал он.
– Ты кто? – засохшими губами прошептала ничего не соображающая Людка, ища крылья у Лехи за спиной.
Леха не ответил, прошел кругом по комнате и сел на диван, отхлебнув шампанское прямо из горла. Руки мелко дрожали.
– Ты кто вообще? – Людка с трудом сосредоточила взгляд на его стриженой голове, пытаясь понять, кто это – уже бог или еще ангел.
Вместо ответа Леха отпил еще и покачал головой:
– Иду, млять, с собакой… А эта дура – в окне…
Людка постепенно пришла в себя и первое, что пришло ей в голову, сорвалось с языка:
– Это ты что ли в дверь звонил?
– А кто? Пушкин что ли? Млять… Хорошо хоть на один замок закрыто…
Они молчали довольно долго. Людка согрелась, очнулась и теперь рассматривала свои ободранные в кровь ноги и вспухшую руку.
– Где бинт? – хмуро бросил Леха-ротвейлер.
Людка неопределенно махнула рукой в сторону кухни. Молча смотрела, как Леха роется в ящиках, полушепотом матерится. Потом она сидела и так же бессмысленно смотрела на его сильные ловкие, жуликоватые руки, туго перебинтовывающие запястье и локоть. Потом ноги. Собака лежала на коврике и сопела, вращая блестящими глазами.
– Завтра в травмпункт зайдешь… – так же хмуро.
Окно он закрыл плотно, вогнав засохшие шпингалеты, которыми не пользовались, глубоко в гнезда. Даже шторы задвинул. Потом пальцем надавил на отогнутый хромированный металл замка и вправил его на место. Людка на дрожащих ногах поднялась и села на край дивана, снова и снова ощущая под собой холодную пустоту. Вздрагивала и ощупывала обивку дивана, осторожно пробовала – не провалится ли пол…
– Приятно было познакомиться, – сказал Леха, взяв на поводок своего ротвейлера. – Пока.
– До свидания… – одними губами проговорила Людка, глядя на него бессмысленными глазами.
Леха хлопнул дверью и ушел. А через десять минут из телевизора донеслось бодрое: «Бом-м-м… Бом-м-м…» Людка сидела вжавшись в подушки и смотрела на заряды, лопающиеся сотнями разноцветных звезд. Экран освещал ее бледное лицо, на котором начинал расцветать запоздалый нервный румянец. Коврик у двери был сбит, и на полу блестели грязные лужицы подтаявшего снега.
«Собака наследила, – машинально отметила Людка. – Надо вытереть».



1