https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Esbano/
— Идут!… Идут!… — перекатилось с площади и ворвалось сдержанным гулом в Кремлевский дворец.Они вошли. Седоусый есаул впереди с грамотой-челобитной на подушке, остальные позади с богатыми дарами царю от Ермака.И преклонили колени, и распростерлись в прахе и главный посол, и его сподвижники. Долго лежали они у ступеней трона, пока взволнованным голосом не приказал им встать Иоан.— Великий государь! — начал громко и звучно, все еще стоя на коленях, Кольцо. — Казацкий атаман твой, Василий Тимофеич, со всею вольною дружиною своею, осужденною на смерть тобою, надежа-государь, бьют тебе челом на завоеванном царстве Сибирском…Сказал и замер Кольцо. Замерла и вся Кремлевская палата заодно с Ермаковым послом. Затихло все. Слышен был только гулкий перезвон в московских церквах да усиленное от волнения дыхание в груди Иоана.И вот приподнялся чуть государь, сверкнул очами, и прозвучал голос его на всю палату Кремлевскую:— Исполать вам, верные слуги мои! И быть прежней опале не в опалу, а в милость… Читай грамоту, Борис, — приказал царь стоявшему подле боярину Годунову.Последний принял свиток из рук Кольца и принялся читать. И чем дальше читал Годунов, тем яснее, тем радостнее становилось лицо царя.Он тут же простил казакам все прежние вины их, велел по церквам служить молебны и звонить во все колокола московские, дабы все знали, что Бог послал Руси новое, обширное царство, завоеванное грозною дружиною казаков…Щедро и милостиво рассыпал Иоан награды послам Ермака и самому Ермаку. Самому атаману грозной дружины жаловал титул князя Сибирского, шубу с царского плеча, — что считалось особым знаком государевой милости, — да кубок серебряный и два дорогих панциря в придачу. Ивана Кольцо и бывших с ним казаков пожаловал великим своим жалованием, деньгами, сукном, камками дорогими. Оставшихся в Сибири одарил щедро и послал им большое царское жалование. А для принятия у Ермака завоеванных земель снарядил царь воевод, князя Семена Болховского и Ивана Глухова с пятью сотнями московских стрельцов.Не забыты были царем и Строгановы-купцы. Их пожаловал царь за «раденье»: Семена двумя городами на Волге, а Максиму и Никите дал право беспошлинной торговли в их острогах и городках.Недолго пробыл Кольцо в Москве и 1-го марта 1583 г. возвратился с царским отрядом назад в Сибирь. Воеводы объявили Ермаку великую царскую награду, вручили милостивую государеву грамоту и заодно передали и русское спасибо молодцу-атаману и его грозной дружине от лица всего московского народа.Коленопреклоненный выслушал радостную весть новый князь Сибирский, и впервые горячие, благоговейные слезы оросили мужественное и смелое лицо Ермака.Его заветные мечты, его светлые надежды — все сбылось.
5. ТАНИНЫ ЗАБОТЫ. — ВОЗВРАЩЕНИЕ. — ДВЕ СВАДЬБЫ Хозяйке Сольвычегодской плохо спалось в эту зимнюю студеную ночь. Всю-то ночку промаялась без сна Танюша. То, сидя на жаркой лебяжьей перине, прислушивалась она к отдаленному вою волков, то, исполненная каких-то темных страхов, кликала няньку.Старуха уж и с уголька вспрыскивала свою любимицу, и свечку теплила перед иконой «Утоли моя печали», и молитвы шептала над питомицей — ничего не помогало. Маялась, металась на своих мягких пуховиках девушка. Только забылась под утро, как проснулась снова, крикнула свою любимую подружку и наперсницу Агашу. Заперлись в светелке ото всех обе девушки, и полилась горячая, быстрая, как трель жаворонка, как песнь ручейка, девичья беседа.— Тошно мне, Агашенька, ой тошно… — чуть слышно жаловалась своей подруге Татьяна Григорьевна, еще более возмужавшая и похорошевшая за последние два года. — Не шлет Алешенька весточки и не пишет… Ин, вчерась прискакал от государя гонец к дяде и сказывал, что к нему едет из Москвы с грамоткой от царя отряд с посольством и что средь посольства князеньку Алешу Серебряного-Оболенского присмотрел… Да нешто так деется на белом свету, Агаша?… Жених не спешит с радостями к невесте своей, а ползет вместях со всеми… Нешто ладно это?И голос Строгановой зазвенел скрытыми слезами.— Постой, боярышня, постой, — обнимая и целуя Таню, утешала Агаша, — дай срок. Вихрем примчится твой ясный сокол. Верно нет у них завода такого, чтобы бросить посольство на полпути да к невесте кинуться. Небось, не простой он человек, не казак станичный, а самого князя Сибирского ближнее лицо, вроде как бы начальство. Так не по чину ему, нет времени сюды скакать, — не без важности заключила быстроглазая Агаша, пробуя улыбнуться.Да не вышла улыбка у девушки — кошки на сердце у нее скребли. Как и у молоденькой хозяйки неспокойно было на душе быстроглазой хохотушки Агаши. Да едва ль не тошнее даже. Два года прошло с тех пор, как впервые встретился ей в больших Строгановских хоромах красивый юноша-казак. Заронили сразу черные очи Мещеряка искру в сердце девушки. Увидела она, что подолгу останавливается на ней смелый взор Матвея, что не простой это взор, а любящий да нежный. И сама полюбила Агаша. Полюбила первой, горячей девичьей любовью, чистой и светлой, как хрустальная вода родника. За эти два года многим женихам отказала любимая подружка Танюши Строгановой. Вокруг нее да молодой хозяйки постепенно пустел круг девушек; повыходили замуж и Машенька, и мечтательная Домаша, и многие другие. Только они с Татьяной Григорьевной остались ждать своих суженых. И прождут, гляди, зря, даром загубят молодость. Останутся в вековушах жизнь коротать… И думать забыли о них их молодцы. Небось, заполонили им сердца кайсацкие красавицы. Недаром Алызга сказывала, что Кучумки дочка што Божий день хороша. Може очаровала и князя Алексея, да и Матюшу заодно. А може и врала Алызга. И где она теперь?И мечутся, и рвутся быстрые мысли в голове Агаши. То злость беспричинная в сердце закипает, то больная, печальная скорбь холодом дышит на молодую девичью душу.И нужно ж было вчера прискакать из Москвы гонцу, который и поведал им о встрече царского посольства, о великих милостях, посыпавшихся на грозную дружину, покорившую Сибирский юрт.Всю ночь, как и молодая хозяйка, не спала Агаша, всю ночь, как и та, протомилась она. И сейчас грустные думы не дают покоя девушке. Так она углубилась в эти думы свои, что и не видит, как вся в зрение обратилась ее молодая хозяйка.А Танюша так и прильнула к окну.— Господи, да што ж это!…При скудном свете зимнего утра чуть темнеет что-то в степи. Словно движется что-то огромное, словно катится прямо к Строгановским поселкам. Вот все ближе… ближе…Батюшки!… Да отряд это!…— Никак наши идут с ратью московскою?… — не своим голосом крикнула девушка и вместе с разом ожившей Агашей так и впилась взорами в приближающуюся толпу людей.Не обмануло зрение Танюшу. И впрямь московский отряд приближался берегом Чусовой. Впереди него двое бояр-воевод едут. Поверх терлика-кольчуги из серебряных колец, стальные наплечники, тесаки в ножнах. На головах ерихонки, в руках шестоперы. За ними несут стяги. А там, дальше, подле седоусого есаула, в меховом кафтане, идет кто-то, прекрасный, юный, с поросшим молодою бородкою и усами лицом. Его взор поднят на окно девичьей светлицы.— Алеша!… — не своим голосом крикнула Таня и метнулась, не помня себя, вниз из светелки, в дядины горницы, чуть живая от радости, волной захватившей ее.Ничего не видит и не слышит девушка. А между тем старая нянька успела накинуть ей на плечи нарядную меховую ферязь, подбитую соболями, с аграмантами, золотыми и драгоценными запонами по борту. Высокий девичий столбунец из соболя набросила на голову и сунула в руки поднос с кубком, в котором, играя, искрилось дорогое фряжское вино.В каком-то радостном полусне выбежала из дома Таня на высокий рундук, где дядя и братья, родной и двоюродный, ждали уже приближения царских послов.Спешился князь Семен Болховской при помощи ближайших стрельцов и, отпив из кубка, поцеловался трижды с молоденькой хозяйкой, поднесшей ему, по обычаю, вино. А та уже метнулась вперед к высокому, статному юноше, так и ринувшемуся ей навстречу. Чинно и степенно поздоровались на глазах у всех жених с невестой. Зато как крепко обнялись они, оставшись наедине в теплой и уютной Таниной светелке!— Пошто весточки не давал по себе?… Аль разлюбил?… Аль забыл меня, светик Алеша?… — быстро и взволнованно срывалось с уст молоденькой Строгановой.— Тебя-то забыть?… Тебя, радость мою!… — окидывая невесту любящим взором, вскричал тот. — Днем и ночью ты мерещилась мне, наяву и во сне, Татьяна Григорьевна… Ни на миг единый не забыл я тебя… А вестей не слал до тех пор, покуда не знал судьбы своей… Не казаком опальным, бездомным, а слугою великой Руси святой хотел я, как и все прочие явиться сюда с тем, чтобы вольно и радостно отвести тебя дорогой женушкой в завоеванный нами сибирский град…И он горячо обнял любимую девушку. Таня нежно и ласково прильнула к жениху.Но не одни они были безумно счастливы в этот памятный день. Другая молодая пара едва ли была менее их радостна и счастлива: Мещеряк с Агашей столковались в этот день.Весело и пышно отпразднованы были две свадьбы разом в роскошных, просторных Строгановских хоромах. Сам воевода, царский боярин, князь Болховской, благословил вместе с Семеном Аникиевичем молодые пары. Много меду и браги, и искристого фряжского вина было попито в честь молодых…А как прошли трескучие морозы, и повеяла чуть заметным теплом суровая сибирская зима, Кольцо с товарищами и Болховской с отрядом двинулись дальше в завоеванный Искер, в глубь царства Сибирского.Двинулись за ними и молодые жены Алексея и Мещеряка.В теплых, коврами и мехами обитых кибитках отпустил Семен Аникиевич племянницу в далекий, неведомый, покоренный юрт, взяв слово с Алексея вернуться в Сольвычегодск навсегда, лишь только пленят Кучума и закрепят за собою Сибирь.Грустил старый дядя, грустили и оба его племянника, отпуская в чуждый, далекий юрт их красное солнышко, любимицу Танюшу.Но сама Танюша так была бодра и радостна подле молодого мужа, так весело щебетала про свое скорое возвращение, что вскоре утешились ее родные и с легким сердцем попрощались с ней.
6. В ПЕЧАЛЬНОЙ СТОЛИЦЕ. — ЦИНГА И ГОЛОД. — АДСКИЙ ЗАМЫСЕЛ Царские милости, государево спасибо привезли из Москвы с собою князь Болховской и Глухов в новую Сибирь. Привезли и пятьсот свежих стрельцов Ермаку на помощь.Но ни бояре, ни Строгановы-купцы не подумали о том, чем кормиться-то будут эти стрельцы в Сибири. Не знали они, что не уродился хлеб в последнее лето, что татары намеренно мешали своими набегами хлебопашеству и что исключительно сурова была последняя зима в Сибири.Казаки, не ведая, что царская помощь придет зимою, запаслись только хлебом для себя. Вскоре вышли последние припасы. Морозы, метели, пурги мешали им выходить на рыбную ловлю и охоту. К тому же в окрестностях Искера бродили полчища татар и удаление из Искера с целью набить дичи или наловить рыбы было далеко небезопасно.От недостатка свежих припасов появилась цинга, обычная болезнь, постигающая всех новых пришельцев, непривычных к сырому и холодному климату.Болезнь и голод, как два лютые врага, своими цепкими, мучительными объятиями сжали обитателей завоеванной Сибири. Люди умирали ежедневно. Умер в числе прочих и князь Семен Болховской, главный воевода, присланный царем Иоаном.Горе и уныние стали несменными гостями сибирской столицы. С распухшими, желтыми, измученными лицами бродили и казаки, и стрельцы. Тусклыми, безжизненными глазами глядели они на белую снежную степь, расстилавшуюся однообразной полосою вокруг Сибири. Приди сейчас под ворота их города Кучум — и больные, измученные, слабые они вряд ли смогли бы отразить его нападение.Но сам Бог, очевидно хранил дружину. Кучум, напуганный морозами и пургами, а может быть и пришедшим новым стрелецким отрядом из Москвы, был далек покамест от мысли брать Искер силой.Иные планы задумал лукавый сибирский хан. Он решил, что пока живы Ермак и Кольцо, не вернуть ему Искера. И вот все мысли, все мечты старика направлялись к одной цели, к одному решению — погубить того и другого. И тогда, — так рассуждал Кучум, — лишенное вождей, энергии и сил, казаки не сумеют отстоять Искера, и он будет снова его.Протянулась, прошла мучительная, суровая зима с ее голодом, цингою и холодами. С первым весенним теплом окрепли, ожили люди. Не много их осталось. Большая часть дружины и прибывших стрельцов полегла в степи под снежными сугробами, закиданная мерзлой, студеной землей… Теперь, когда выплыло весеннее солнышко, пригревая степь, на их зазеленевших могилах зацвели белые ландыши и фиалки… Ожила природа, вскрылись скованные зимними путами воды Иртыша, и новая весна мирно и ласково усмехнулась ободряющей улыбкой.Апрель наступил радостный, благовонный.В просторной, заново отделанной избе, в уютной, теплой горнице, на чисто вымытой лавке сидела молодая княгиня Серебряная-Оболенская со своей неизменной Агашей.Обе женщины тихо разговаривали между собою. На их бледных, но все же юных и пригожих лицах виднелось утомление. Пережитая страшная зима, в продолжение которой они, не покладая рук, ухаживали за больными и умирающими, дала себя знать и им. Пережитые мучительные дни отозвались и на их здоровье. Но с тихим пробуждением весны новая радость наполнила сердца обеих женщин.— Авось, полегчает теперь… И хлебушка родится, да и болесть минует… — говорила голубоглазая, как девочка, юная и красивая молодая княгиня.— Поди, наши-то сокрушаются по нас в Сольвычегодске… — подхватила своим, никогда не унывающим, голосом веселая Агаша, — небось, попа звали не единожды, молебствия служили по нас…— Ах, Агашенька… Повидать бы их хошь на миг единый… Дядю-крестного да Максима-брата… Кажись, птицей к им взвилась да полетела… — мечтательно произнесла Татьяна Григорьевна и разом смолкла.Вошел князь Алексей бледный, встревоженный, каким его нередко видывала в эту тяжелую зиму Таня.— Штой ты, Алеша?… — так и встрепенулась, бросаясь к нему навстречу, молодая княгиня.— А то, што от атамана я к тебе, Танюшка… О вас с Агафьей Петровной гуторили мы… Говорит Ермак Тимофеич, што больно вы много тут страхов натерпелись с нами за зиму эту — и болести, и мор… А еще хуже, бает, может статься… Вон, говорят мирные татары, што снова быдто укрепляется Кучум… Напасть по весне ладит… Так вам бы ладнее всего пристало в Сольвычегодск отплыть по половодью и мирных времен дожидаться там… Так атаман говорит… — тихо и нерешительно заключил свою речь Алеша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
5. ТАНИНЫ ЗАБОТЫ. — ВОЗВРАЩЕНИЕ. — ДВЕ СВАДЬБЫ Хозяйке Сольвычегодской плохо спалось в эту зимнюю студеную ночь. Всю-то ночку промаялась без сна Танюша. То, сидя на жаркой лебяжьей перине, прислушивалась она к отдаленному вою волков, то, исполненная каких-то темных страхов, кликала няньку.Старуха уж и с уголька вспрыскивала свою любимицу, и свечку теплила перед иконой «Утоли моя печали», и молитвы шептала над питомицей — ничего не помогало. Маялась, металась на своих мягких пуховиках девушка. Только забылась под утро, как проснулась снова, крикнула свою любимую подружку и наперсницу Агашу. Заперлись в светелке ото всех обе девушки, и полилась горячая, быстрая, как трель жаворонка, как песнь ручейка, девичья беседа.— Тошно мне, Агашенька, ой тошно… — чуть слышно жаловалась своей подруге Татьяна Григорьевна, еще более возмужавшая и похорошевшая за последние два года. — Не шлет Алешенька весточки и не пишет… Ин, вчерась прискакал от государя гонец к дяде и сказывал, что к нему едет из Москвы с грамоткой от царя отряд с посольством и что средь посольства князеньку Алешу Серебряного-Оболенского присмотрел… Да нешто так деется на белом свету, Агаша?… Жених не спешит с радостями к невесте своей, а ползет вместях со всеми… Нешто ладно это?И голос Строгановой зазвенел скрытыми слезами.— Постой, боярышня, постой, — обнимая и целуя Таню, утешала Агаша, — дай срок. Вихрем примчится твой ясный сокол. Верно нет у них завода такого, чтобы бросить посольство на полпути да к невесте кинуться. Небось, не простой он человек, не казак станичный, а самого князя Сибирского ближнее лицо, вроде как бы начальство. Так не по чину ему, нет времени сюды скакать, — не без важности заключила быстроглазая Агаша, пробуя улыбнуться.Да не вышла улыбка у девушки — кошки на сердце у нее скребли. Как и у молоденькой хозяйки неспокойно было на душе быстроглазой хохотушки Агаши. Да едва ль не тошнее даже. Два года прошло с тех пор, как впервые встретился ей в больших Строгановских хоромах красивый юноша-казак. Заронили сразу черные очи Мещеряка искру в сердце девушки. Увидела она, что подолгу останавливается на ней смелый взор Матвея, что не простой это взор, а любящий да нежный. И сама полюбила Агаша. Полюбила первой, горячей девичьей любовью, чистой и светлой, как хрустальная вода родника. За эти два года многим женихам отказала любимая подружка Танюши Строгановой. Вокруг нее да молодой хозяйки постепенно пустел круг девушек; повыходили замуж и Машенька, и мечтательная Домаша, и многие другие. Только они с Татьяной Григорьевной остались ждать своих суженых. И прождут, гляди, зря, даром загубят молодость. Останутся в вековушах жизнь коротать… И думать забыли о них их молодцы. Небось, заполонили им сердца кайсацкие красавицы. Недаром Алызга сказывала, что Кучумки дочка што Божий день хороша. Може очаровала и князя Алексея, да и Матюшу заодно. А може и врала Алызга. И где она теперь?И мечутся, и рвутся быстрые мысли в голове Агаши. То злость беспричинная в сердце закипает, то больная, печальная скорбь холодом дышит на молодую девичью душу.И нужно ж было вчера прискакать из Москвы гонцу, который и поведал им о встрече царского посольства, о великих милостях, посыпавшихся на грозную дружину, покорившую Сибирский юрт.Всю ночь, как и молодая хозяйка, не спала Агаша, всю ночь, как и та, протомилась она. И сейчас грустные думы не дают покоя девушке. Так она углубилась в эти думы свои, что и не видит, как вся в зрение обратилась ее молодая хозяйка.А Танюша так и прильнула к окну.— Господи, да што ж это!…При скудном свете зимнего утра чуть темнеет что-то в степи. Словно движется что-то огромное, словно катится прямо к Строгановским поселкам. Вот все ближе… ближе…Батюшки!… Да отряд это!…— Никак наши идут с ратью московскою?… — не своим голосом крикнула девушка и вместе с разом ожившей Агашей так и впилась взорами в приближающуюся толпу людей.Не обмануло зрение Танюшу. И впрямь московский отряд приближался берегом Чусовой. Впереди него двое бояр-воевод едут. Поверх терлика-кольчуги из серебряных колец, стальные наплечники, тесаки в ножнах. На головах ерихонки, в руках шестоперы. За ними несут стяги. А там, дальше, подле седоусого есаула, в меховом кафтане, идет кто-то, прекрасный, юный, с поросшим молодою бородкою и усами лицом. Его взор поднят на окно девичьей светлицы.— Алеша!… — не своим голосом крикнула Таня и метнулась, не помня себя, вниз из светелки, в дядины горницы, чуть живая от радости, волной захватившей ее.Ничего не видит и не слышит девушка. А между тем старая нянька успела накинуть ей на плечи нарядную меховую ферязь, подбитую соболями, с аграмантами, золотыми и драгоценными запонами по борту. Высокий девичий столбунец из соболя набросила на голову и сунула в руки поднос с кубком, в котором, играя, искрилось дорогое фряжское вино.В каком-то радостном полусне выбежала из дома Таня на высокий рундук, где дядя и братья, родной и двоюродный, ждали уже приближения царских послов.Спешился князь Семен Болховской при помощи ближайших стрельцов и, отпив из кубка, поцеловался трижды с молоденькой хозяйкой, поднесшей ему, по обычаю, вино. А та уже метнулась вперед к высокому, статному юноше, так и ринувшемуся ей навстречу. Чинно и степенно поздоровались на глазах у всех жених с невестой. Зато как крепко обнялись они, оставшись наедине в теплой и уютной Таниной светелке!— Пошто весточки не давал по себе?… Аль разлюбил?… Аль забыл меня, светик Алеша?… — быстро и взволнованно срывалось с уст молоденькой Строгановой.— Тебя-то забыть?… Тебя, радость мою!… — окидывая невесту любящим взором, вскричал тот. — Днем и ночью ты мерещилась мне, наяву и во сне, Татьяна Григорьевна… Ни на миг единый не забыл я тебя… А вестей не слал до тех пор, покуда не знал судьбы своей… Не казаком опальным, бездомным, а слугою великой Руси святой хотел я, как и все прочие явиться сюда с тем, чтобы вольно и радостно отвести тебя дорогой женушкой в завоеванный нами сибирский град…И он горячо обнял любимую девушку. Таня нежно и ласково прильнула к жениху.Но не одни они были безумно счастливы в этот памятный день. Другая молодая пара едва ли была менее их радостна и счастлива: Мещеряк с Агашей столковались в этот день.Весело и пышно отпразднованы были две свадьбы разом в роскошных, просторных Строгановских хоромах. Сам воевода, царский боярин, князь Болховской, благословил вместе с Семеном Аникиевичем молодые пары. Много меду и браги, и искристого фряжского вина было попито в честь молодых…А как прошли трескучие морозы, и повеяла чуть заметным теплом суровая сибирская зима, Кольцо с товарищами и Болховской с отрядом двинулись дальше в завоеванный Искер, в глубь царства Сибирского.Двинулись за ними и молодые жены Алексея и Мещеряка.В теплых, коврами и мехами обитых кибитках отпустил Семен Аникиевич племянницу в далекий, неведомый, покоренный юрт, взяв слово с Алексея вернуться в Сольвычегодск навсегда, лишь только пленят Кучума и закрепят за собою Сибирь.Грустил старый дядя, грустили и оба его племянника, отпуская в чуждый, далекий юрт их красное солнышко, любимицу Танюшу.Но сама Танюша так была бодра и радостна подле молодого мужа, так весело щебетала про свое скорое возвращение, что вскоре утешились ее родные и с легким сердцем попрощались с ней.
6. В ПЕЧАЛЬНОЙ СТОЛИЦЕ. — ЦИНГА И ГОЛОД. — АДСКИЙ ЗАМЫСЕЛ Царские милости, государево спасибо привезли из Москвы с собою князь Болховской и Глухов в новую Сибирь. Привезли и пятьсот свежих стрельцов Ермаку на помощь.Но ни бояре, ни Строгановы-купцы не подумали о том, чем кормиться-то будут эти стрельцы в Сибири. Не знали они, что не уродился хлеб в последнее лето, что татары намеренно мешали своими набегами хлебопашеству и что исключительно сурова была последняя зима в Сибири.Казаки, не ведая, что царская помощь придет зимою, запаслись только хлебом для себя. Вскоре вышли последние припасы. Морозы, метели, пурги мешали им выходить на рыбную ловлю и охоту. К тому же в окрестностях Искера бродили полчища татар и удаление из Искера с целью набить дичи или наловить рыбы было далеко небезопасно.От недостатка свежих припасов появилась цинга, обычная болезнь, постигающая всех новых пришельцев, непривычных к сырому и холодному климату.Болезнь и голод, как два лютые врага, своими цепкими, мучительными объятиями сжали обитателей завоеванной Сибири. Люди умирали ежедневно. Умер в числе прочих и князь Семен Болховской, главный воевода, присланный царем Иоаном.Горе и уныние стали несменными гостями сибирской столицы. С распухшими, желтыми, измученными лицами бродили и казаки, и стрельцы. Тусклыми, безжизненными глазами глядели они на белую снежную степь, расстилавшуюся однообразной полосою вокруг Сибири. Приди сейчас под ворота их города Кучум — и больные, измученные, слабые они вряд ли смогли бы отразить его нападение.Но сам Бог, очевидно хранил дружину. Кучум, напуганный морозами и пургами, а может быть и пришедшим новым стрелецким отрядом из Москвы, был далек покамест от мысли брать Искер силой.Иные планы задумал лукавый сибирский хан. Он решил, что пока живы Ермак и Кольцо, не вернуть ему Искера. И вот все мысли, все мечты старика направлялись к одной цели, к одному решению — погубить того и другого. И тогда, — так рассуждал Кучум, — лишенное вождей, энергии и сил, казаки не сумеют отстоять Искера, и он будет снова его.Протянулась, прошла мучительная, суровая зима с ее голодом, цингою и холодами. С первым весенним теплом окрепли, ожили люди. Не много их осталось. Большая часть дружины и прибывших стрельцов полегла в степи под снежными сугробами, закиданная мерзлой, студеной землей… Теперь, когда выплыло весеннее солнышко, пригревая степь, на их зазеленевших могилах зацвели белые ландыши и фиалки… Ожила природа, вскрылись скованные зимними путами воды Иртыша, и новая весна мирно и ласково усмехнулась ободряющей улыбкой.Апрель наступил радостный, благовонный.В просторной, заново отделанной избе, в уютной, теплой горнице, на чисто вымытой лавке сидела молодая княгиня Серебряная-Оболенская со своей неизменной Агашей.Обе женщины тихо разговаривали между собою. На их бледных, но все же юных и пригожих лицах виднелось утомление. Пережитая страшная зима, в продолжение которой они, не покладая рук, ухаживали за больными и умирающими, дала себя знать и им. Пережитые мучительные дни отозвались и на их здоровье. Но с тихим пробуждением весны новая радость наполнила сердца обеих женщин.— Авось, полегчает теперь… И хлебушка родится, да и болесть минует… — говорила голубоглазая, как девочка, юная и красивая молодая княгиня.— Поди, наши-то сокрушаются по нас в Сольвычегодске… — подхватила своим, никогда не унывающим, голосом веселая Агаша, — небось, попа звали не единожды, молебствия служили по нас…— Ах, Агашенька… Повидать бы их хошь на миг единый… Дядю-крестного да Максима-брата… Кажись, птицей к им взвилась да полетела… — мечтательно произнесла Татьяна Григорьевна и разом смолкла.Вошел князь Алексей бледный, встревоженный, каким его нередко видывала в эту тяжелую зиму Таня.— Штой ты, Алеша?… — так и встрепенулась, бросаясь к нему навстречу, молодая княгиня.— А то, што от атамана я к тебе, Танюшка… О вас с Агафьей Петровной гуторили мы… Говорит Ермак Тимофеич, што больно вы много тут страхов натерпелись с нами за зиму эту — и болести, и мор… А еще хуже, бает, может статься… Вон, говорят мирные татары, што снова быдто укрепляется Кучум… Напасть по весне ладит… Так вам бы ладнее всего пристало в Сольвычегодск отплыть по половодью и мирных времен дожидаться там… Так атаман говорит… — тихо и нерешительно заключил свою речь Алеша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34