Да и главный источник дохода за несколько лет успел иссякнуть. Пошли слухи, что в «Храме» обирают до нитки, а городские власти стали неодобрительно посматривать на безудержный поток рекламных объявлений, гласящих, что преподобный Джонс излечивает от рака, артрита и сердечно-сосудистых заболеваний.
При первых признаках неудачи Джонс заявил, что ему было дано откровение свыше. Он сообщил своей пастве сенсационную новость: оказывается, сам Господь Бог явился ему и предупредил, что скоро произойдет ядерный взрыв, после которого на земле мало что уцелеет. Правда, Бог оставит невредимыми два города, где праведные могут спастись: Белу-Оризонти в Бразилии (там Джонс побывал со своей «миссией» в 1962 году) и Юкию в Калифорнии, в ста милях к северу от Сан-Франциско. Юкия оказалась предпочтительнее, и Джонс с толпой самых верных своих последователей – а таких нашлось больше сотни – пустился в долгий путь через всю страну. Во главе каравана легковых машин и микроавтобусов двигался черный «кадиллак» Джонса. Это было первое наглядное доказательство того, что некоторые готовы пойти за ним хоть на край света.

Джим Джонс настолько ценил себя, что не нашел иного образца для подражания, кроме Святого Отца. Этот сказочно богатый негритянский проповедник своими зажигательными речами привлек к себе огромное число последователей из числа неимущих темнокожих переселенцев, наводнивших в 20 – 30-е годы крупные северные города. «Царство небесное», созданное восторженными почитателями Святого Отца на земле, а именно в бывших гостиничных зданиях на Лонг-Айленде, еще процветало в шестидесятые годы, когда Джонс обдумывал собственный путь. Он верно заметил, что в «Царстве небесном» прекрасно уживались вместе церковь, бизнес и политика. Приверженцы Святого Отца считали его Богом. А белые политиканы называли его черным Цезарем, гениальным политиком, которому стоило только кивнуть – и негритянское население проголосовало бы так, как ему нужно.
В конце пятидесятых жена Святого Отца Сара опубликовала его биографию под названием «Святой Отец – Священный муж», где заявила: «Случись Отцу погибнуть, это бы с неизбежностью привело к массовым самоубийствам негров – его последователей… Что стало бы позором для Америки».
Столь смелое высказывание заинтриговало Джонса, и в начале шестидесятых он со своей свитой отправился в Филадельфию, чтобы лично познакомиться со Святым Отцом. Каково же было его разочарование, когда его кумир оказался не в состоянии его принять – настолько он был стар и слаб. Святой Отец скончался в 1965 году, как раз когда «Народный храм» готовился к переезду в Калифорнию. Джонс с нетерпением ждал сообщений о предсказанных массовых самоубийствах, но ничего подобного не произошло. Хуже того, вдова Святого Отца с кучкой особо приближенных переехала в пригород и стала буквально купаться в роскоши. Об Отце быстро забыли, имя его осталось разве что в трудах ученых-историков. Джим Джонс дал зарок, что с ним такого не случится.

Джонс ни с кем не собирался делиться властью. Сразу же после переезда из Индианы в Калифорнию он основал новый «Храм», четко давая знать прихожанам, кто в нем настоящий хозяин. Распаляясь во время обличительных речей, он мог запросто швырнуть Библию на пол, крича собравшимся: «Слишком многие смотрят на ЭТО, а не на МЕНЯ!»
Не боясь показаться смешным, используя самые избитые театральные приемы, он стал разыгрывать роль «Отца» (он требовал, чтобы именно так его теперь называли) – роль предводителя, которого почему-то преследуют неведомые враги «Храма». Тема преследования была теперь лейтмотивом каждой его проповеди. В 1968 году, после убийства Мартина Лютера Кинга, Джонс напугал прихожан следующим спектаклем: во время воскресной проповеди он упал на алтарь, облитый кровью цыпленка, и выкрикнул, что в него стреляли. Собравшихся охватила паника, кто-то кричал, кто-то безмолвно воздевал руки, а «Отец» тем временем бился в конвульсиях, не забывая читать молитвы, и наконец вскочил на ноги, чудесным образом исцеленный. Публика ревела от восторга.
Хотя Господь и указал на Юкию как на возможное убежище в случае ядерной катастрофы, Джонсу было там неспокойно. Превратив общину в лагерь, где избранных обучали стрельбе, навыкам самозащиты и искусству выживания в трудных условиях, Джонс снова решил переместить «Храм» – на этот раз в Сан-Франциско. Полмиллиона долларов ушло на переделку старого большого «Масонского дома» на Гиэри-стрит, в районе, где жили темнокожие, причем в двух шагах от храма находилс штаб «черных пантер». Сотни сподвижников Джонса расселились в домах по соседству с новым «Храмом» и стали готовить почву для привлечения новичков.
За основу был взят индианаполисский вариант, только разыгрывался он в более крупном масштабе: Сан-Франциско семидесятых годов, с его вольными нравами, предоставлял гораздо больше возможностей для вербовки юных искателей приключений.
«Храм» вскоре стал обращать на себя внимание: на многолюдных шумных сборищах Джонс одновременно клеймил грешников и исцелял больных. По воскресным дням там яблоку негде было упасть. «Храм» с небывалым размахом занялся благотворительностью, устраива бесплатные обеды, открывая приюты для бездомных, которые затем отрабатывали свой хлеб, трудясь на пользу «Храма». Джонс открыл бесплатную поликлинику, где делали рентген, лечили венерические заболевания и брали анализ крови на выявление малокровия. Открыл он и больницу для наркоманов, а также наладил попечительство о детях и престарелых.
Неутомимый Джонс внедрился в районную администрацию, свел знакомство с политиками, активно занимался общественной работой, вел занятия в вечерней школе, по ходу дела набирая все новых и новых последователей. Как и прежде, повсюду расклеивались весьма лестные для «Отца» плакаты. На одном плакате его именовали «пророком, учителем и государственным деятелем», уверяя, что он «обладает даром ясновидения и спасает всех, кто к нему обращается», и даже «чудесным образом» исцеляет от рака. Листовки заманивали в «Храм» новичков, обещая хор в 185 голосов и бесплатный банкет.
Если говорить о денежных доходах Джонса, то он жил на широкую ногу и разъезжал с шиком, всегда в окружении помощников и телохранителей. Политическая его карьера тоже шла в гору: все политики и журналисты отмечали активнейшее участие его церкви в программах социальной помощи и хвалили его кипучую христианско-просветительскую деятельность. Разумеется, от таких заметок росло число новообращенных и пожертвований.
Джонс сосредоточивал в своих руках власть, как мелкий чиновник районного масштаба, вознамерившийся стать мэром. По его указке то и дело затевались массовые кампании по сбору подписей, а многотысячные толпы отряжались на участие в какой-нибудь демонстрации протеста или в политическом митинге. Кандидаты на государственные посты выстраивались в очередь, чтобы заручиться его поддержкой. В 1976 году во время предвыборной президентской кампании ему наносили визит видные политические деятели, у него даже был неофициальный обед с Розалин Картер, женой кандидата от демократической партии. Учитывая сферу его влияния, ему предложили возглавить местное отделение Национальной ассоциации по улучшению жизни цветного населения – этому назначению способствовало письмо, подписанное всеми прихожанами его «Храма». Он приглашал на свои службы репортеров – чтобы они познали «радость»; он делал щедрые взносы в различные журналистские фонды. Он свел знакомство с Карлтоном Гудлетом, известным негритянским издателем, чья газета «Сан-репортер» назвала Джонса самым популярным политическим деятелем.
В прессе постоянно приводились высказывания Джонса о насущных проблемах городской жизни. За общественную работу его чествовали и награждали. После очередной кампании по сбору подписей, проведенной его «Храмом», Джонса назначили членом комиссии по жилищному строительству; он вскоре её возглавил благодаря мощной поддержке прихожан, которые могли продвинуть любое начинание и захлопать любой возглас протеста.
«Этот парень просто не может сделать ничего плохого», – так отзывался о Джонсе некий газетчик.
Но душевное состояние Джима Джонса оставляло желать лучшего. За глянцевым рекламным образом – за аплодисментами, наградами, высокими назначениями – проглядывало что-то нечистое. Как ни странно, все темные истории сохранялись в тайне, пока не стало слишком поздно.

О сексуальной необузданности Джонса поговаривали всегда. Будучи бисексуалом, он хвастался перед дружками, что даже после перемены нескольких партнеров испытывал потребность мастурбировать и делал это не менее десяти раз на дню. Свой интерес к мужчинам он, правда, не афишировал и по вечерам отправлялся в Хайт-Эшбери или в южную часть города за «новобранцами» из числа юных бродяг, приехавших в Сан-Франциско ловить птицу удачи. Джонс с легкостью менял личины: то он, нанюхавшись кокаина, снимает голубого в ночном кинозале (за это его арестовали было в 1973 году, но тотчас же отпустили за недостатком улик), то громогласно клеймит со своей кафедры сексуальную распущенность современной молодежи.
Джонс требовал от своих последователей воздержания – хотя сам, по слухам, устроил настоящий гарем из прихожанок, причем только из белых, – и всячески старался ослабить в своей общине семейные узы. Вовсе запретить брак он, конечно, не смог. Зато можно было попытаться отделить детей от родителей, что он и проделывал. Ведь если узы внутри семьи ослаблены, легче завладеть имуществом отдельных ее членов. И случалось даже, что все, чем владела семья, постепенно отписывалось «Храму».
Легче всего под влияние Джонса подпадали молодые люди, образованные, восприимчивые и при этом имеющие доступ к родительским деньгам. Как и все прочие организаторы сект, он делал ставку на юношеский идеализм. Новообращенные шли гуртом. А угодив в загон, оказывались внутри мощной организации, где не было места случайностям, где все человеческие чувства, мысли, действия подлежали строгому контролю.
Службы в «Храме» теперь все больше походили на театрализованные представления, напоминая отчасти гастроль бродячего проповедника, отчасти политический митинг, а подсвеченный алтарь был скорее декорацией, на фоне которой разыгрывал свою роль Джонс: отекшее от пьянства и наркотиков, лоснящееся потом лицо, глаза скрыты за темными летчицкими очками, крашеная черная челка липнет ко лбу, красные одежды развеваются, в одной руке микрофон, в другой – Библия… Карикатурный персонаж – и ничего более. Но для своей паствы он был Богом.
Джонс нанял театрального гримера, который пудрил ему лицо, подрумянивал щеки и даже подрисовывал черные бачки, чтобы придать сходство с Элвисом Пресли. Джонс платил мошенникам, которые разыгрывали исцеленных, и нанимал актеров на роль одержимых бесами, которых Джонс победно изгонял.
Тайные осведомители, которые прежде поставляли Джонсу компрометирующую информацию для обличений с кафедры, теперь заводили досье на сотни прихожан: туда заносились все сведения о характере, привычках, ну и, конечно, о доходах человека (чтобы раздобыть все эти сведения, агенты не гнушались и обыском, разумеется тайным).
Джонс хорошо знал, как сильна власть, основанна на коллективном страхе. Он учредил при «Храме» следственную комиссию, призванную выслушивать и разбирать жалобы; на деле же шпионы, заседавшие в ней, строчили доносы на недовольных. В конце недели в обязательном порядке проводились сеансы «очищения», которые тянулись невыносимо долго, пока у людей не темнело в глазах от усталости. На этих собраниях зловещие подручные Джонса били смутьянов палками. При этом истязаемые должны были кричать: «Спасибо, Отец!»

Со временем разговоры о преследовании и мученичестве стали повторяться все чаще. Привыкший по ходу дела изобретать все новые ходы в собственном богословии, Джонс выдвинул новую теорию – «перемещение», по которой всем членам его церкви суждено одновременно принять смерть и перенестись на другую планету, где вместе со своим пастырем они будут вкушать вечное блаженство. Тогда же Джонс, которого надлежало называть не иначе как «Отец» или «Папа», начал заносить в особый список тех, кто, по его мнению, без особого энтузиазма откликался на призыв умереть со всеми заодно. Уличенных он, по обыкновению, гневно обличал с кафедры: «Тем, кого я сейчас назвал, нельзя доверять!» По его словам, эти люди были еще не готовы умереть «за дело».
Джинни Миллз, которая в конце концов откололась от джонсовской паствы, в своей книге «Шесть лет с Богом» вспоминает, как Отец исподволь заставлял своих подопечных смириться с мыслью о коллективной смерти. «Давайте сейчас проголосуем, чтобы я мог убедиться в вашей верности». И, стоя у алтаря, распинался о том, что наша жизнь – «тоска». «Многие ли из вас, – вопрошал он затем, – готовы отдать жизнь за то, чтобы оградить церковь от грозящего ей позора?»
Предательства можно ждать с любой стороны, говорил он и подчеркивал, что «Народный храм» – это единая семья. И защитить семью от деспотизма может только Отец. Возобновились разговоры о поисках нового убежища. В середине семидесятых Джонс начал усиленную кампанию по сбору средств для перенесения «Храма» в надежное убежище, сродни некой социалистической утопии, где можно не опасаться предательства и грядущей ядерной катастрофы.
Странно, но всю эту сумятицу подчас противоречивых идей последователи Джонса принимали как должное, беспечно повтор друг за другом: «Папе видней».
К 1977 году, когда местные средства массовой информации вслед за Джонсом повторяли, что «Народный храм» объединил 20 000 человек – а на деле их было менее 3000, – у «Папы» начались неприятности. Впервые некоторые его последователи, недовольные избиениями и унижениями членов церкви, а также встревоженные все более мрачными мессианскими фантазиями самого Джонса, стали потихоньку отходить от церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8